Котёнок. Совсем крошка. Не больше ладони. Мокрый, будто только что из пруда вытащили. И сидит — прямо на полосе, по которой носятся машины.

Возвращался я как-то вечером с работы — обычный осенний день, серый до хруста, сырой, будто промокший изнутри. Мелкий дождь, даже не дождь — влага в воздухе, будто кто-то выдыхает. Фонари отражаются в лужах, асфальт с разводами от машинного масла, сумерки режутся светом фар. Я шагал вдоль дороги, крепко сжимая в пальцах ручку пакета: молоко, батон, гречка и привычная банка растворимого кофе. В наушниках тихо шептал «Наутилус» — запись старая, шипит. А в голове — шум от всего сразу: рабочая рутина, уставшие мысли, и та самая тишина, что ждёт меня дома.

Я давно живу один.

После развода всё как-то рассыпалось само собой. Сын уехал, осталась двушка, где раньше было трое, а теперь только я. Сначала боролся с одиночеством, потом понял: не надо с ним бороться — оно засасывает, как воронка. Учишься жить в тишине, пить чай в молчании, не ждать «Привет, пап!» за входной дверью. Просто существуешь.

Шёл я, значит, как обычно. Под ноги смотрел, чтобы в яму не угодить. И тут заметил — что-то не так. На разделительной полосе пятно. Тёмное, почти незаметное в дождливом сумраке. Сначала решил — мусор. Но потом это что-то дрогнуло.

Крошечный котёнок. Сидит прямо на полосе — между потоками машин. Маленький, промокший до костей. Сердце сжалось — прямо в груди что-то дернулось. Он там не выживет. Ни при каком раскладе.

Машины проносились рядом, разбрызгивая воду, создавая ветер. Кто-то, может, его видел. Но никто не остановился. А я стоял. И понял: не могу пройти мимо. Физически не могу.

Сделал шаг. Второй. В спину крикнули: «Эй, мужик, сдурел?!» Сигналы, визг тормозов. Я не слышал. Только одно — добраться до него.

Он не пытался сбежать. Не шипел. Просто лежал, вжимаясь в асфальт, как будто хотел исчезнуть. Я аккуратно поднял его — мокрый, дрожащий, лёгкий. И повернул назад. Кто-то снова сигналил, кто-то выругался. Мне было всё равно.

Когда выбрался на тротуар, люди смотрели. Один парень прошептал что-то вроде «чудак…», кто-то махнул рукой. А я просто держал его и чувствовал: он жив. Ещё дышит. Ещё здесь.

Принёс домой. Пятый этаж, как всегда без лифта. Снял куртку, нашёл старое полотенце. Аккуратно вытер, промокнул лапки, голову. Один глаз воспалён, лапка неестественно вывернута. Он тихо застонал, но не сопротивлялся. Только ткнулся носом в мою ладонь. И заурчал. Скрипуче, еле слышно. Будто говорил: «Я ещё жив».

Дал ему молока — пару глотков сделал, и снова свернулся. Уже у меня на коленях. Так и заснули. Он — на мне, я — на диване. Впервые за долгое время я не чувствовал себя одиноким.

Утром отнёс его в ветклинику. Очередь, запахи, кто-то плачет. Врач — женщина лет шестидесяти — осмотрела, вздохнула:

— Хрупкий. Но есть шанс. Вы его с улицы, да?

Я кивнул. Она посмотрела как-то тепло:

— Повезло ему. Они знают, кого ждать.

Началось лечение. Капли, таблетки, обрабатывания. Терпел, хоть и царапался. А по ночам — под бок. Урчит, как мотор. Я стал с ним разговаривать. Рассказывал, как прошёл день, жаловался, что сын давно не звонил. Делился всем, что копилось.

Назвал его Рыжик. Хотя шерсть — серая, пятнистая. Но после ванны проступил тёплый оттенок на ушках. Да и характер — как у настоящего рыжего: шкода, энергия, живость.

Он рос, а я менялся. Просыпался по утрам не от будильника, а от лап на груди. Убирался чаще. Купил когтеточку, миски, коврик у двери. Даже зоомагазин стал родным.

И соседи тоже стали другими. Баба Лида с первого этажа раньше не здоровалась, теперь зовёт на чай. Угощает пирожками. Говорит: «Ты не в смартфоне всё сидишь. Кошек спасай давай». А Рыжик её любит, хвостом виляет.

Однажды именно он спас Лиду. Начал метаться, скрести в дверь. Оказалось — Лида в ванной упала, не могла встать. Мы успели.

Теперь она говорит: «Ты не только кота спас. Меня тоже».
А я думаю — может, и себя.

Я стал спокойнее, мягче, живее. Как будто, когда вытащил его с дороги, сам вышел из своей. Из суеты, апатии, глухой пустоты. Стало легче дышать. Не веселее, нет. Но по-настоящему.

Смотрю, как он играет с пылью на солнце, трогает очки лапкой — и улыбаюсь. Всё на своём месте.

А если бы я тогда прошёл мимо? Струсил? Решил, что это не моё дело?

Не хочу даже представлять. Это был мой момент. Мой выбор. И, наверное, лучшее решение за последние годы.

Если у вас была похожая история — поделитесь в комментариях.

Оцените статью
Апельсинка
Добавить комментарии