— Мам, он ещё живой, — Катя присела возле края дороги, дрожащими руками коснулась мокрой шерсти. — Посмотри, у него грудь поднимается.
Я подошла ближе и чуть не отвернулась. Пёс лежал прямо в луже, вперемешку с грязью и мокрыми листьями. Рыжий, молодой, но задняя лапа вывернута под неестественным углом, а из порванной кожи торчала кость.
— Катенька, его сбила машина. Тут уже не помочь…
— Но он глядит! Видишь? Глаза открыты…
И вправду. Он не мог повернуть голову, но взгляд был живой. Карие глаза с мольбой, беззвучной, но ясной.
— Мы не можем его оставить здесь. Ты бы смогла уйти, если бы на его месте была я?
Я тяжело вздохнула. Вот чего я боялась — этого её сравнения.
— Кать, у нас нет таких денег. Ты понимаешь? Операция — как вся моя зарплата.
— Может, папа поможет?
— Папа до сих пор злится из-за твоих кроссовок. Ты помнишь, что он сказал?
Катя притихла, но отходить не собиралась.
— Тогда… я не попрошу телефон. И куртку мне не надо. И на день рождения — ничего.
Я посмотрела на неё. Четырнадцать лет, а говорит как взрослая.
— Хорошо. Пытаемся.
Несли мы его вдвоём — я спереди, Катя держала заднюю часть. Он не вырывался, лишь тихонько скулил, когда мы спотыкались.
В ветеринарке на смене был молодой доктор. Он осмотрел пса и вздохнул.
— Ампутация неизбежна. Лапа в хлам. Внутренности тоже надо проверить. Минимум двадцать тысяч.
— А если без операции?
— Тогда усыпление. По-доброму.
Катя резко вскинулась.
— Нет. Мы согласны на операцию.
— Ваше право, — пожал плечами врач. — Только учтите, может не перенести наркоз. Случается.
Мы прождали четыре часа. Катя не села ни на минуту, ходила туда-сюда. Я пила дешёвый кофе из автомата и думала, как объяснять Серёже, куда ушли деньги на зимнюю резину.
— Всё прошло успешно, — сказал наконец доктор. — Лапу убрали. Но первые сутки — решающие.
— Можно на него посмотреть?
— Сегодня нет. Спит под наркозом.
Дома нас встретил Серёжа. По выражению лица было ясно: он уже в курсе. СМС из банка не ждут.
— Вы в своём уме? — не кричал, но голос был ледяным. — Двадцать тысяч на дворнягу? Машина сыпется, у меня ботинки рвутся, а вы…
— Он же живой, Серёж…
— И теперь — инвалид! Кто будет за ним ухаживать? По врачам таскать?
— Я, — твёрдо сказала Катя. — Каждый день.
— Ты школу бросишь ради этой… этой…
— После уроков. По выходным.
Серёжа вздохнул и ушёл на балкон курить.
На следующий день мы пошли в клинику. Пёс лежал в клетке, обмотанный бинтами. Место ампутации — под толстым слоем повязки. Он узнал нас — хвост чуть дрогнул.
— Как назовём его? — спросила Катя.
— Ну… может, Рыжик?
— Нет. Тришка. У него три лапы — вот и имя.
Так и закрепилось.
Через неделю мы его забрали. Врач подробно объяснил — перевязки, лекарства, покой, главное — не давать опираться на пустое место.
Тришка лежал на старом одеяле в кухонном углу. Не пил, не ел, просто смотрел в одну точку.
— У него депрессия, — сказала Катя. — Я читала. У собак она тоже бывает.
Она кормила его с ложки — пюре, курица, кефир. Разговаривала по полчаса.
— Всё будет хорошо, Тришка. Есть собаки с тремя лапами — и живут. В интернете видела.
Он глядел серьёзно, внимательно.
Серёжа делал вид, что пса нет. Но когда Катя уходила — подходил и проверял, не опрокинул ли миску.
Через три недели он попытался подняться. Упал. Лёг, отдышался, снова попытался. И опять упал.
Катя не выдержала — села рядом и заплакала.
— Мама, вдруг он так и не научится? Может, папа был прав?
— Он справится. Надо время.
Я сама сомневалась, но не сказала.
На следующий день он встал. Дрожащий, покачивающийся, но встал. Шагнул. Упал, но тут же поднялся.
— Ты молодец! — Катя хлопала в ладоши. — Умничка, Тришка!
Через месяц он уже передвигался по дому. Неровно, но уверенно. К осени начал бегать за мячом.
На улице дети показывали пальцем:
— Глянь, собака без лапы!
Катя сжимала кулаки, но молчала. А Тришка, как ни в чём не бывало, шагал рядом.
Со временем он бегал всё быстрее. Сначала — как бы неловко, потом уверенно.
Серёжа смягчился. Сначала — просто не ругался. Потом стал сам покупать корм. А однажды я застала, как он гладит Тришку по голове.
— Умный он, — сказал за ужином.
— Все они умные, — ответила Катя. — Просто не все люди это понимают.
Весной произошло то, что изменило всё. Хотя тогда казалось — случай.
Катя гуляла с Тришкой в сквере. Было воскресенье. Мамы, дети, старики.
Одна женщина говорила по телефону. У коляски тормоз не поставлен. Малыш играл, болтал, пока коляска не покатилась — прямо к проезжей части.
Женщина не видела. Люди закричали, но она была далеко. И только Тришка был рядом.
Он бросился наперерез. На трёх лапах, спотыкаясь, но успел. Врезался в коляску грудью. Та опрокинулась, малыш цел.
А Тришка лежал рядом, тяжело дыша.
— Мой ребёнок! — кричала женщина. — Этот пёс… он его спас!
Собралась толпа. Гладили пса, хвалили. Он смотрел на Катю.
— Устал? — спросила она.
Он тихо гавкнул. Словно — да.
Вечером за ужином Катя показывала видео, кто-то снял. Серёжа молчал, потом сказал:
— У нас герой.
— Он всегда был героем, — сказала Катя. — Просто не все это понимали.
Серёжа подошёл к псу и присел:
— Прости, старик. Я был неправ.
Тришка лизнул ему руку.
Прошло пять лет. Пёс постарел. Меньше бегает, больше отдыхает. Но всё так же встречает Катю с занятий. Теперь она — студентка ветеринарного.
— Из-за него я сюда пошла, — говорит друзьям. — Хочу помогать таким же.
Соседи Тришку обожают. Дети здороваются, дают угощения.
Недавно пришла та женщина. Её сын — школьник. Серьёзный.
— Мама сказала, ты меня спас, — протянул он игрушку. — Спасибо.
Тришка понюхал, вильнул хвостом, улёгся у ног мальчика.
Серёжа теперь с гордостью о нём говорит. Возит к врачам, покупает витамины.
— Он нас многому научил, — сказал однажды. — Главное — не быть идеальным, а настоящим.
Катя — на третьем курсе. Хочет специализироваться на реабилитации. Говорит, Тришка показал ей, что любовь — вне внешности.
А пёс живёт. Тихо, спокойно. Ест, спит, ждёт Катю.
Недавно я посмотрела на него и подумала: мы-то думали, что его спасли. А он — спас нас. От равнодушия. От черствости. От бездействия.
Он научил бороться. Показал, что даже без одной лапы можно жить. И жить — достойно.
Катя принесла зачёт. Пятёрка. Села рядом с Тришкой:
— Это всё ты. Мой первый пациент. И лучший учитель.
Он лизнул ей щёку. По-своему сказал: «Ты — моя лучшая девочка».
И когда кто-то говорит: «Инвалид» — я отвечаю: «Он просто другой». И это главное.
Он доказал: важны не лапы. А сердце. А у него — оно самое большое.
