Деревушка Ерофеевка постепенно затихала. Слишком далеко она была от трасс, слишком мала и забыта, чтобы удержать в себе жизнь. Молодёжь давно разъехалась по крупным городам, в надежде вырваться из глуши и построить другую судьбу. Старики доживали свой век, кто мирно, кто с постоянными болячками и уколами. А дома стояли с заколоченными окнами, вросшие в землю, с заросшими травой двориками. Живность, если не была забита, — продавалась. Кошки оставались — они как-то умудрялись вписаться в новую деревенскую реальность, прибиваясь к тем, кто ещё держался. А вот собакам повезло меньше: не всякий готов был взять себе рот на прокорм, а те, кто ещё жил при хозяине, огрызались на чужаков, защищая последнюю точку опоры в этом умирающем мире.
Клыку повезло больше других — он прожил восемь лет в настоящем счастье. Его хозяин, Сергей Владимирович, брал его в лес, на рыбалку, разговаривал с ним, будто с другом, а может — с душой. Он воспитал верного, умного пса, только не подготовил его к тому, что однажды просто исчезнет навсегда.
Когда сын приехал на похороны, он, бросив Клыку пару раз ласковую ладонь по холке, спустя несколько дней уехал. Закрыл дверь на замок — и всё. Была ранняя весна. Сырая, холодная, тревожная. Клык лежал у крыльца, поджав лапы, свернувшись на потрёпанном половике, который когда-то хозяин клал в домике у печки. Он тихонько скилил по ночам, прижимаясь к двери, но она не открывалась.
Дом, когда-то наполненный теплом, светом и запахом ухи, теперь смотрел на Клыка пустыми, холодными глазами окон.
Никому в деревне не было дела до одинокой собачьей души, что искала хотя бы тень прежней жизни. Только Елена Ивановна, соседка, не проходила мимо. Иногда бросала в миску обрезки, косточки, что оставались от обеда, пару кусочков колбасы. Пару раз даже куриное крыло подкидывала. И говорила с ним, будто с человеком:
— Тяжко тебе, Клычок, тяжко… Я же Павлу говорила: забери пса. Он тебе, как напоминание о батюшке. А он только рукой махнул: квартира у него, мол, съёмная, не до собаки ему…
Женщина тяжело вздыхала, глядела на пса с сочувствием, а потом добавляла:
— Ко мне-то нельзя. Дружок твой злейший враг. Не примет, а вы и раньше вечно грызлись…
Клык слушал и будто понимал. Не виляя особо хвостом, молча подбирал угощение и уходил обратно — на крыльцо своего безмолвного дома.
В мае, когда ещё было холодно по утрам, в Ерофеевку приехали двое чужих. Один помоложе, другой — с намёком на седину, оба в ботинках, которые не вязались с местной грязью. Ходили по деревне, как по карте сокровищ — с шагами, замерами, указками.
Позже надолго зашли в дом к Семёну Михалычу — тот ещё с советских времён руководил бригадой. Люди, как и полагается, начали собираться у дома. Кто со спины, кто из-за кустов, кто просто приоткрыл дверь и наблюдал. Подозрение было в воздухе.
— Ох, чует моё сердце, что-то тут не так, — сказал Пантелеич, долговязый старик, известный в деревне своей мрачной фантазией. — Заберут нас всех под корень. Или элитный посёлок будут строить, а нас в барак перевезут — за Волгу куда-нибудь…
— Опять ты за своё, паникёр! — возмутилась Анна Петровна, бывшая школьная учительница. — Нет у нас таких законов! Никто не может выселить из родного дома. Сказки ты рассказываешь, Пантелеич.
Рядом с ней стоял Алексей — мужчина крепкий, но с палочкой. Он тихо заметил:
— Я за ними наблюдал. Они по северному краю только и шастали. Шагами что-то мерили. А это, между прочим, очень похоже на межевание.
— Так ты думаешь, ферму задумали? — оживился Василий, седой старик с редкой бородкой.
— Думаю, что да. Не зря они там всё изучали.
Спустя полчаса мужчина помоложе вышел из дома, подождал, пока народ не соберётся, и громко сказал:
— Добрый день! Я Евгений. Простите, что не сразу обратился. Нужно было понять — стоит ли. Но теперь точно знаю: хочу в вашей деревне поднять хозяйство. Ферма, переработка, натуральная продукция. Если получится, люди вернутся, деревня оживёт. Что скажете?
Молчание длилось несколько мгновений. Первым подал голос Василий:
— А ферма на что? Коровы? Овцы? И кто тебе тут работать будет? Все мы как ржавые камины: ещё немного теплоты осталась, но уже не греем.
Люди засмеялись. Клык, что крутился рядом, отреагировал только ухом — внимания на него не обращали.
Беседа затянулась, но была тёплой. Евгений оказался нормальным мужиком — с планами, конкретикой и уважением. И надежда, что дети вернутся, потихоньку начала прорастать в людях.
Алексей после разговора ушёл домой. Он давно не ждал чуда. В город вернуться после аварии не смог. Нога была покалечена, один палец на ступне пришлось ампутировать. Вернулся в Ерофеевку, ухаживал за матерью, жил тихо. Мама умерла год назад. С тех пор был сам по себе.
Клык увязался за ним, и Алексей, обернувшись, произнёс:
— Ты ведь Сергеев? Видел тебя на похоронах. Ну что, один ты остался, да? — пёс жалобно тявкнул. — Пойдём ко мне, если хочешь. Не богато у меня, но вдвоём-то не так тоскливо…
Клык сразу оживился, замахал хвостом, будто только и ждал этого приглашения.
С тех пор они стали неразлучны. Пёс ещё иногда наведывался к старому дому, но всё чаще оставался у Алексея. Ходили вместе по деревне, на рыбалку, в лес. Говорили. Нет, не словами — присутствием.
Когда стройка пошла полным ходом, Алексей не вмешивался. Он знал: ферма — не для него. С его ногой туда дорога закрыта. Но это не мешало радоваться тому, что деревня оживает.
К августу ферма была построена. Провели воду, починили электролинию, выровняли дорогу. Сентябрь грел солнцем, и Ерофеевка расцвела.
В один из вечеров Алексей с Клыком сидели под старой яблоней на лавке. Вдруг с улицы послышался голос:
— Алексей! Можно к вам?
Он поднялся и увидел у калитки Евгения.
— Заходи, — ответил Алексей и посторонился, давая гостю путь во двор.
— Добрый вечер, — поздоровался Евгений, появившись у калитки. — Алексей, дело к вам. На ферме сейчас завоз оборудования идет, нужно охранять. Не хотите попробовать себя в роли сторожа?
— В принципе, не возражаю. Только я с Клыком. Он со мной всегда.
— Отлично! А дальше, как производство наладим и цех достроим, думаю, поставим охранную будку уже капитально. Вы ведь из местных, всех знаете — это огромный плюс. Мне будет спокойнее. Согласны?
— Согласен, — спокойно кивнул Алексей.
Когда Евгений ушёл, Алексей ещё долго сидел на скамейке у яблони, поглаживая Клыка. В груди было тепло. Он впервые за долгое время почувствовал, что снова нужен, что его пригласили не из жалости, а как человека с делом. Теперь он — не просто бывший травмированный инвалид, а полноправный участник жизни.
После окончания техникума Валентина устроилась на мясокомбинат. Помогла с работой мамина сестра — Полина Александровна. Без протекции туда не попасть: всё распределение — по знакомству.
Начинать пришлось с низов — формовщицей колбас. В это же время Валя поступила в университет на заочное. У неё была странная, на первый взгляд, мечта. В детстве она обожала домашние колбаски, которые готовила прабабушка, и однажды заявила:
— Вот вырасту и стану делать такие же вкусные колбасы!
Тогда над ней посмеялись, как над детской прихотью. А девочка, оказывается, не шутила.
На комбинате Валентина быстро стала передовиком. Она верила, что, окончив вуз, сможет получить должность технолога и воплотить свои идеи в жизнь — создавать собственные рецепты.
Но, как это часто бывает, место, на которое она рассчитывала, досталось родственнику кого-то из руководства. В тот вечер Валя не сдержалась — проплакала всю ночь, уткнувшись в подушку. Мама пыталась утешить:
— Ну чего ты расстроилась? Ну не дали тебе разрабатывать колбасы — и что? Жениха бы лучше нашла! Замуж бы вышла — вот было бы дело!
Но Валя, наоборот, разозлилась:
— Жениха?! Мам, я одному сказала, кем работаю — так он и смотреть перестал! Ему, видите ли, не гоже с колбасницей встречаться. Он же менеджер! В пиджачке, ручки не марает! А я, значит, грязная? А я хочу, чтобы люди ели вкусные колбасы! Понимаешь, вкусные!
— Да ну тебя… Что за мечта такая, — обиделась мама и вышла.
Валя не ушла с комбината, но всё чаще задумывалась о смене работы. Однажды увидела объявление: в отдалённом районе открывался мясной мини-цех и искал сотрудников. Она решилась и позвонила.
На собеседовании с ней говорил сам директор. Ей предложили не просто должность, а и жильё в деревне Ерофеевка. Обещали помочь с ремонтом и поддержкой на первое время. Даже предупредили про резиновые сапоги — ноябрь выдался сырой и грязный.
Когда они с директором приехали в Ерофеевку, Валя сразу заметила — деревня наполовину пустая, многие дома заброшены. У ворот будущего цеха стояла скромная сторожка, откуда вышел мужчина, хромая, в простой одежде, в шапке и резиновых сапогах. За ним следом выбежала собака.
— Лёша, как дела? — спросил Евгений.
— Всё в порядке, нарушений нет, — отчеканил мужчина.
— Вот, знакомься, — продолжил директор, — это Валентина, наш будущий технолог.
Они вдруг замерли, уставившись друг на друга. Валя вся в объёмистом пуховике, в сапогах по колено, в вязаной шапочке с помпоном, с прядью волос, выбившейся из-под отворота. Щёки румяные, капля с носа капнула. И она поняла, как нелепо, наверное, сейчас выглядит.
Алексей же не мог оторвать взгляда. Потел в своей шапке, чесалась голова, но он просто смотрел на неё, не моргая.
Клык, в отличие от хозяина, сохранял строгость — стоял неподвижно у ноги и зорко следил.
— Ну что, пройдём в цех? — наконец прервал молчание Евгений, внутренне ликуя: не только технолог нашёлся, но, кажется, и судьба кому-то улыбнулась.
— Да… да, конечно, — растерянно отозвалась Валя.
Когда они ушли, Алексей, не отрывая взгляда от их спин, произнёс:
— Симпатичная технолог…
Клык тихо лизнул его руку.
Уже сидя в машине по дороге обратно, Валя обернулась и ещё долго смотрела в заднее окно — на будку охранника, на мужчину с собакой.
Дома она сказала матери, что собирается переехать. Что работа устраивает. Что она, наконец, будет заниматься тем, о чём мечтала.
— В такую глушь собралась? Женихов там нет, так и состаришься одна! — недовольно проворчала мама.
А Валя только улыбнулась. Один кандидат, кажется, всё-таки там был. Хотя… А вдруг он женат? И ей стало немного тревожно.
Тем временем в одном из деревенских домов Алексей наливал чай, резал бутерброды, наложил Клыку каши. Сидел, слушал, как собака чавкает, и вспоминал ту девушку — технолога.
В том пасмурном ноябре она показалась ему лучиком солнца. «Наверное, у неё семья…» — подумал он и вздохнул.
Спустя неделю в один из старых, но уютных домов деревни въехала Валентина. А через месяц в доме Алексея и Клыка многое изменилось. Теперь форма на Алексея сидела, как по мерке, а Клык был вымыт, вычесан и пах чем-то травяным. Одиночество кончилось.
Это было только начало…
Прошли годы.
— Настёна, хватит ягоды с грядки тырить! — донёсся голос из дома. — Бабушка твои любимые колбаски приготовила!
Из-за куста выглянула светлая головка, вся перемазанная в соке. С ней был весёлый пёс.
— Клык, ложись! — прошептала девочка, пряча пса в траву.
Тот не стал слушаться, гавкнул и вильнул хвостом.
— Ай, предатель! — фыркнула внучка и побежала домой.
Во дворе за столом под яблоней сидел дед, седой, с доброй улыбкой. На столе — тарелка с румяными колбасками и миска с овощами.
— Ну что, шпион обнаружен? — рассмеялся дед.
— Дед, я совсем чуть-чуть! — хохотнула девочка, садясь рядом.
— И умыться бы не мешало, боевой ты мой разведчик, — подмигнул дед.
Настя метнулась в дом, умылась и вернулась. Принюхалась к запаху.
— Когда вырасту, буду делать такие же колбаски. Вкусныеее!
Подошедшая бабушка Валентина засмеялась:
— А ты знаешь, что наши Ерофеевские колбаски уже за границей знают?
— Правда? — округлила глаза внучка. — А ты всех угощаешь?
— Твоя бабушка — главный технолог! — гордо добавил дед и приобнял жену.
Теперь Ерофеевка была не просто деревней, а современным посёлком. И мясокомбинат — его сердце. А в его центре стояли они: Валентина — технолог с мечтой, и Алексей — охранник с верным псом.
