«Я перестал отслеживать, какой сегодня день. Когда каждый похож на предыдущий, когда утро и вечер ничем не отличаются друг от друга, числа теряют всякий смысл. Здесь, у покосившегося железного забора, единственное отличие – в том, под каким углом ложится свет. Дождь и ветер стали привычны, как голод или тишина. И всё же я остаюсь здесь. Этот забор — единственное место, которое не гонит меня прочь. Порой мне кажется, я прикипел к нему так же, как когда-то к дому. А может, я всё ещё жду… Только сам не знаю, чего».
Он сидел, прижавшись к узкой полоске земли между тротуаром и ржавыми прутьями. Его шерсть свалялась и потускнела, под лапами месилась грязь, капли дождя стекали вниз по железным прутьям. Прохожие иногда бросали быстрый взгляд, но чаще шли дальше, с выражением усталости или равнодушия. Для них он был лишь очередным бездомным псом, затерянным в потоке города.
Но он помнил другой мир. Мир, где утро встречало запахом свежеиспечённого хлеба. Маленькая кухня, где он вертелся у ног хозяйки, стараясь дотянуться до стола. Зимой — тепло печки и смех женщины, когда он путался в собственных лапах. Тёплая ладонь, которая могла без причины опуститься на его голову.
Всё разрушалось медленно. Сначала — редкие холодные взгляды. Потом — пустая миска, стоящая всё чаще у стены. Грубые окрики, пинки, раздражение. А потом однажды дверь просто захлопнулась. Без слов, без объяснения. И он остался снаружи.
«Я был уверен, что это недоразумение. Что меня позовут обратно. Но дверь больше никогда не открылась».
Улица стала школой, где уроки давались болью. Он научился уклоняться от палок, прятаться от камней, рыться в мусорных баках и ждать крошек у магазинов. Иногда попадался добрый человек, кидавший кусок хлеба или кость. Но всякий раз, встречая чей-то взгляд, он надеялся: «Может, этот скажет: “Идём домой?”»
Тот день был особенно холодным и мрачным. Дождь не утихал с утра, порывистый ветер срывал последние листья. Он сидел, сжавшись, и казалось, холод уже пробрался в самую глубину костей. И вдруг услышал шаги. Женщина в поношенном плаще шла медленно, словно и сама не знала, куда направляется. Увидев его, она остановилась.
— Господи… бедняжка, кто же так тебя обидел? — тихо выдохнула она.
«Ты смотришь иначе. Не так, как остальные. В твоём взгляде — то самое тепло, которое я когда-то знал…»
Она присела рядом, но не стала прикасаться к нему сразу. Осторожно достала из пакета ломоть хлеба и кусочек колбасы.
— На, попробуй.
Он сделал шаг вперёд неуверенно, словно боялся, что земля под лапами исчезнет. Осторожно взял еду и ел медленно, смакуя каждый кусочек, будто каждый миг мог оказаться последним. Она не торопила, просто сидела и наблюдала, позволяя ему самому почувствовать её спокойствие.
— Пойдём со мной, — мягко произнесла она, почти шепотом. — Там тепло, и больше никто тебя не обидит.
«Ты зовёшь меня… Но могу ли я довериться? А если завтра снова окажусь за дверью?»
И всё же он пошёл за ней. Скрипнула калитка, и они вошли во дворик. Старинный забор с облупившейся краской, старая яблоня с голыми ветвями. Из дома доносился запах супа и свежего хлеба. Этот аромат ворвался в память так внезапно, что он замер на пороге, боясь вдохнуть глубже. Женщина постелила на полу старенькое одеяло, налила в миску свежей воды и поставила тарелку с тёплой кашей.
— Теперь это твой дом, — сказала она и едва коснулась его головы рукой.
Той ночью он почти не сомкнул глаз. Лежал и слушал, как она ходит по комнатам, как тихо поскрипывают половицы, как звенит посуда на кухне. Несколько раз женщина заглядывала, поправляла одеяло и шептала:
— Ты дома, понимаешь?
«Дом… Я так боялся, что никогда больше не услышу этого слова.»
Дальше дни стали другими. Он встречал её у двери, приносил старый потёртый мяч, ложился рядом, когда она пила чай, и просто слушал её голос, даже не понимая всех слов. Его шерсть снова становилась мягкой, взгляд наполнялся светом.
Иногда, проходя мимо того самого забора, он останавливался. Долго смотрел, будто там всё ещё сидел тот прежний — голодный, замёрзший, потерянный. Тогда женщина подходила, клала ладонь ему на шею и тихо говорила:
— Пойдём домой.
«Да… теперь я точно знаю, где он.»
