Троша оставили далеко за городом. Завели вглубь леса, привязали короткой верёвкой к дереву и ушли, не оглянувшись. Он не успел даже испугаться — всё произошло так внезапно, что пёс решил: это игра. Ну как же иначе? Хозяин ведь рядом, вернётся. Он гавкнул пару раз в пустоту, лениво вильнул хвостом и лёг ждать. Верно, терпеливо — так, как умеют только собаки.
Но они не вернулись. Ни вечером, ни утром, ни через день, ни через неделю. А Трош всё ждал, пока от него не осталась лишь тень.
Сначала он тянулся, скулил, пытался вырваться. Верёвка впилась в шею, до крови. Он грыз кору, рвал траву, мучился от жажды. Но не сдавался. Ведь хозяин сказал сидеть — значит, так нужно. Он верил, что нельзя ослушаться.
Когда тело ослабло, а язык пересох и прилип к небу, он понял: не вернутся. Хотел завыть, но не смог — не было сил, даже дыхание давалось с трудом. Всё. Конец. Один, забытый, умирающий… И только один вопрос мерцал в потухающем сознании: за что? Разве можно бросить? Разве можно предать того, кто верил без остатка?
Дни смешались. Утро, вечер — всё стало одинаковым. Верёвка перестала жечь кожу, а раны загноились и больше не болели. Только зубы, сточенные о кору, ныла тупой болью. Лапы изодраны, вырытая земля вокруг дерева — его тюрьма, маленький ад под шелест ветра и пение птиц.
Он чувствовал: скоро всё закончится. С какой-то обречённой покорностью прикрыл глаза, в последний раз шевельнул хвостом и провалился в темноту.
— Давай, милый, дыши! Вот так, ещё немного, слышишь? Андрюш, держи его! — голоса, настойчивые и тревожные, пробивались сквозь небытие.
На язык упали первые капли воды. Прохладная струйка потекла в горло, обожгла пустой желудок и заставила тело вздрогнуть.
— Молодец! Вот так, мой хороший! — мягкий, взволнованный женский голос будто возвращал к жизни.
Трош открыл глаза. Над ним — два человека. Молодой мужчина и женщина с округлившимся животом. Беременная. Они суетились, поили, гладили, говорили ласково.
Он хотел отвести взгляд, чтобы не вспоминать. Не видеть ту, другую — хозяйку, что боялась его, и мужчину, который однажды шепнул: «А вдруг укусит?» Боль прошлого всё ещё жгла, но рядом звучали добрые голоса, и за них хотелось держаться.
Наверное, жизнь всё же чего-то стоит, если за неё так цепляешься…
— Тор! Ко мне! — весело зовёт Настя.
И он летит к ней, мощный, сильный, с развевающейся шерстью и палкой в зубах. На траве у её ног копошится маленькая Сонечка.
— Толь! — звонко кричит девочка, обнимая его за шею.
Он терпеливо принимает очередной поцелуй в мокрый нос и даже хвостом не двигает — боится спугнуть счастье. Ведь ему нравится: Настя, добрая и чуть рассеянная, Андрей — строгий, но справедливый, и Соня, которая только научилась ходить, держась за его бок.
Он помнит, как Андрей вынес его тогда из леса, уложил в машину, положил голову ему на колени жены. С того дня всё изменилось. У него появился дом. Настоящий. С лежанкой, с запахом тепла и любви.
— Соня, Тор у нас собака, не лошадка, — смеётся Андрей, снимая дочку, которая взобралась ему на спину. Настя улыбается, и они все вместе идут по парку — семья.
И вдруг… Тор вздрагивает. У края дороги — девочка, почти как Соня, и машина, несущаяся прямо на неё. Миг — и он срывается. Рывок, прыжок, тень. Успел! Выхватил за шиворот. Девочка плачет, мать кричит, люди бегут.
А он стоит, дрожит, уткнувшись лбом в ноги Андрея. Рядом Настя и Сонечка.
— Трош… — вырывается у них обоих, и мужчина опускается, обнимая собаку.
А он не смотрит на других — на тех, кто когда-то бросил. Зачем? Теперь у него есть семья, которая любит. Настоящая. И он предан ей без остатка — до последнего взмаха хвоста.
