— Да ты что вытворяешь, ах ты прохвост несчастный?! Устраиваешь своему хозяину позор на весь двор? Тебя что, из милосердия, вовсе не кормят? А?! И что ты своими бесстыжими янтарными глазищами хлопаешь, балбес?
Пегий, серо-дымчатого окраса Дик пригнул голову еще ниже, прижал уши и теперь уже только украдкой посматривал на хозяина. Хвост же вел отдельную от собаки жизнь: бодро хлестал по сухой земле, а пасть с белоснежными зубами расползалась в хитроватой собачьей усмешке.
Витька тяжело выдохнул. В глазах пса не наблюдалось никакого стыда. К носу нагло присохло пушистое белое перо — неопровержимое свидетельство вчерашнего злодеяния — и прилипло так крепко, что не желало отваливаться. Гусь, очевидно, был хорош — наверняка жирный. Интересно, какой это уже по порядку?
Нет, ну ты посмотри на этого «господина» безродного! Вдруг такие барские запросы — жрать гусей? По нынешним ценам за штуку — в тысячу, а то и полторы — банкротом останешься! Правильнее было бы выяснить, чьи птахи пропадают, да признаться хозяевам. Но — во-первых — кто знает, сколько уже улетело в собачью утробу, и сколько повесят именно на него? Во-вторых же — в карманах пусто… весна, только-только спускаются с эллинга лодки, до рыбалки и нормального заработка — еще недели. Так что сдача с повинной подождет…
Он лишь для вида ткнул гусееда носком кирзового сапога, и тот демонстративно заскулил, подвывая так жалобно, будто его несправедливо обвинили в святом.
Последнее преступление раскрыли случайно: утром, по поручению матери, Анька со Шуркой разгребали мусор, вытаявший из-под снега, и около собачьей будки зацепили граблями странный бугорок. Под ним и обнаружилось кладбище из обглоданных перепончатых лап — целых пять штук.
Значит, как минимум трех гусей Дик умял. К тому же лежали три помятых крыла. По размеру — не мелюзга. Птицы были крупные, хорошо откормленные — ни следа молодого пухового пожелтения. Взрослых, матерых, как на подбор, извел! Паниковский, понимаешь!
Витька нагнулся, поднял с земли звенящую собачью цепь, щелкнул карабином на кольце ошейника и направился в дом. Вскоре со двора разнеслось торжественное гавканье. Ну всё, теперь начнет устраивать показательные выступления охранной службы! А Витьке уже надо было возвращаться на работу. Обед заканчивался.
«Тойота» подпрыгивала на неровностях двора и выползла за ворота. Дик, наблюдая краем глаза, как хозяин закрывает створки, вскочил и моментально отвел хитрый взгляд от скрещенных на земле лап.
Он походил с важным видом по двору, лязгая цепью, порычал вслед уезжающей машине. Затем поднял морду, прищурился на яркое весеннее солнце и мощно чихнул — от воздуха, свежести и внутреннего ликования.
В желудке с вечера стояла блаженная тяжесть. Только вот нелепое белое перо на носу продолжало трепетать на ветру. Дик рухнул на землю и усиленно тер нос лапой, пока надоедливое пятнышко не исчезло из поля зрения.
Вот уже ничего. Тепло солнечного света ласково проходило через линялую зимнюю шерсть. Высоко над головой дребезжали крылья жаворонков. Пес попятился от будки, пока не натянулась цепь, после чего ловко перевернул карабин кольцом вниз, лег на землю и стал работать лапой по зажиму, одновременно подергивая цепь зубами.
Кольцо сорвалось в приоткрывшуюся щель. Вот так, хозяин! Сидеть тут скучно. Дик юркнул под шатким забором, встряхнулся и уверенной трусцой направился в сторону хутора, обходя крайние дома далеко дугой.
Карьера уже не была спокойным зеркалом воды — поверхность сновали желтые пухлые комочки. Взрослые гуси возвышались среди молоди, словно льдины. Старый гусак важно прошелся по берегу, время от времени издавая хриплый клич, поднимая клюв к небу или — вытягивая шею вдоль земли и зловеще шипя.
Пес забрался под ольховый куст, где едва проклевывались почки, улегся, положив голову на лапы, приглушил уши и устроился ждать. Иногда задремывая. Времени вагон — половина дня впереди. Вполне вероятно, какой-нибудь молодой гусь отделится от стаи.
Дик шумно сглотнул, облизнулся и сменил опору для своей вытянутой морды, перенеся её с одной лапы на другую. Подождем. Главное — к возвращению хозяина оказаться в будке, аккуратно затащив туда конец цепи. А когда прибегут из школы хозяйские девчонки — он выйдет с невозмутимым видом, будто сидел себе спокойно. Пусть хозяин думает, что именно они расстегнули карабин.
Под ребрами слегка кольнуло: если бы он был человеком, он бы сказал — мучает совесть. Но он был пёс, перекочевавший когда-то с улицы к будке и миске, к занятиям по защите участка. Свободный нрав, шрамы от прошлых потасовок за выживание — и привычка выкручиваться. Так что можно и проигнорировать это щемящее чувство. Не до высоких моральных рефлексий.
Пес уже дремал. Ветки покачивались над ним, кидая на шерсть рваные, колеблющиеся тени, маскируя его среди прошлогодней листвы и рыжей земли.
Звуки отходили куда-то далеко, будто сквозь стену. Только запахи его мира оставались отчетливыми и осязаемыми.
А значит, в мире все было на своих местах: солнце сияло, добыча была близка, а хозяин — далеко, но не настолько, чтобы испортить планы пса.
