Вениамин был окрашен в классическую расцветку, которую в народе зовут «маркиз»: спина у него отливала тёмно-синим, такой же оттенок был на ушах и хвосте, а вот грудка с манишкой, щёки, аккуратные «носочки» на лапах, брюшко, кончик хвоста и белый треугольник на лбу казались сверкающе светлыми. Всё это вместе с природной кошачьей пластичностью рождало ассоциации с выражением «грациозен, словно рояль». А глаза у Веньки были зелёные, задумчивые — взгляд, достойный уважаемого исполнителя ночных кошачьих серенад под окнами в стиле кото-кантри.
Кот обладал редкой воспитанностью. Он не запрыгивал на стол, не портил мебель когтями, не пытался с серьёзным видом Исаака Ньютона сталкивать предметы с поверхности комода, проверяя, как падает то или иное тело при земном притяжении. Каким он был котёнком — можно было только догадываться: возможно, лазил по шторам, валил новогодние ёлки, гонялся за игрушками. Но к нам он попал уже взрослым, со сложившимся характером, сформировавшийся как кошачья личность. Причём раньше он жил вовсе не в квартире.
До появления у нас Вениамин обитал в гаражном помещении рыбной артели на другом берегу реки. Но однажды им там начали интересоваться: сменился начальник гаража — и новый руководитель оказался отчаянным любителем собак и столь же стойким противником кошек. Это и предопределило дальнейшую судьбу Веника. Его к нам принёс мой шурин, который там работал сварщиком.
— А то ведь лайки начальника точно растерзают кота. Вы его пристроить сможете? — с мольбой сказал он.
Ну мы и согласились. Вениамин, будто молодой красавец-кавалер, быстро взялся за «улучшение кошачьей генетики» среди всех окрестных кошек.
И прошу вас сейчас не кидаться в меня тапками за темы «самовыгула» и связанных с этим рисков для кота. Это был конец 80-х годов, не город, а Камчатка… тогда о ветеринарном обслуживании кошек, тем более о кастрации, никто толком не знал. А если бы кто-нибудь осмелился заговорить об этом с местным полупьяным ветврачом с фермы — тот, в лучшем случае, посмотрел бы на такого человека как на умалишённого.
Однако, несмотря на его активные походы «по делам сердца», ни одна из знакомых ему кошек не стала для него особенной. Вениамин относился к ним ровно, не предпочитая кого-то одного. И так продолжалось, пока на горизонте не появилась она… Муська.
В тот день я вернулся домой после ночного дежурства, привёл себя в порядок под душем и провалился в сон. Уже ближе к обеду меня мягко растормошила дочь, пришедшая из школы.
— Па, вставай, такое надо увидеть. Веник семью домой привёл…
Я поплёлся по коридору, свернул на кухню — и остановился, словно меня кто-то выключил. Вениамин сидел там в серьёзной кошачьей позе: спина колесом, лапы аккуратно подогнуты, хвост обвит вокруг передних лапок, уши и усы направлены вперёд…
А прямо перед ним на полу копошились три котёнка. Их внешний вид буквально кричал о происхождении: такие же тёмные спинки, те же белые носочки на лапах, такие же манишки на груди, и на концах чёрных хвостиков — белёсые отметины-кисточки. Я сделал ещё пару шагов — и вновь застыл. То, что я увидел дальше, стоило отдельного шока.
Из миски Вениамина, причём не просто ела, а буквально заглатывала пищу, давясь рыбой пополам с гречкой, худая потрёпанная кошка окраса «табби»: серовато-полосатая, с покусными ушами и затравленным видом.
А когда она подняла голову и посмотрела на меня — я окончательно застыл: у неё был всего один глаз.
— Я только к двери подхожу, — начала оправдываться дочь, — а они все пятеро кучкой на коврике у порога сидят, Веник впереди. Хотела их выгнать, а потом заметила — у неё же с глазом беда…
— И правильно сделала, что пустила! — резко ответил я.
Я попробовал осторожно коснуться кошки, но она моментально напряглась, отшатнулась и прошипела. Было видно: доверять человеку она давно разучилась. Вероятно, ей не повезло встретить таких людей, как тем же Вениамину повезло с нами. И подумать страшно, что могло бы случиться, если бы на неё и котят наткнулись местные лайки — суровые, полудикие промысловые псы. Да и тот факт, что она одноглазая, уже сам по себе многое говорил о её прошлой жизни.
В итоге мы оставили у себя всё семейство. И, знаете, в этом скрывался неожиданный поворот: кот вдруг стал образцово домашним! Если раньше во дворе нашей трёхэтажки он вступал в баталии с другими котами из-за кошачьих красавиц, то теперь его интерес сместился. Он мог подраться только за территорию — но уже не ради дамских сердец. Побитый, лохматый после поединков, он всегда возвращался домой, к своей одноглазой подруге.
По вечерам они устраивались в своём общем уютном гнезде — большой коробке под кухонным столом. И там Вениамин с тщательно заботливым видом принимался вылизывать свою окрепшую Муську, уделяя особое внимание области её повреждённого глазика.
Со временем мне всё же удалось заставить местного «специалиста по животным» заняться её лечением. Не без трудностей, конечно: пришлось хвататься за воротник халата и потом угощать его бутылочкой горячительного. А это, учитывая тогдашний «сухой закон», было задачей не из лёгких.
Котят мы благополучно пристроили — причём мужики из той самой артели, узнав, что малыши являются потомками Вениамина, растащили котят мгновенно, словно это были детёныши элитного породистого кота. Остальные охотно заняли очередь, понимая, что Муська ещё обязательно принесёт потомство.
Так со временем всё и сложилось: серенькая подруга нашего «маркиза» принесла потомство ещё два раза. А затем однажды снова загуляла и больше не вернулась. И верностью своему кавалеру она никогда не отличалась — это мы уже поняли.
Мы искали её днями: окликали под окнами, ходили по двору, заглядывали в заброшенные сараи и обследовали кусты ольховника на сопке неподалёку. Но поиски были напрасными. Хорошо хотя бы то, что на тот момент последние котята — похожие и непохожие на Веньку одновременно — уже подросли. Их скоро разобрали все, кто заранее записался в очередь.
А вот сам Веник загрустил. Иногда он мог часами неподвижно сидеть на подоконнике, не отрывая взгляда от улицы, словно ждал кого-то. Или медленно бродил по двору, и время от времени вступал в яростные потасовки с другими котами. Но отвоёванные в драках новые подруги ему радости не приносили — ни одну он больше не привёл под нашу дверь.
Единственным свидетельством его былой «мужской славы» оставались периодически появляющиеся то весной, то осенью юные коты с тем самым фирменным «маркизским» окрасом. Они были словно живые доказательства того, что стареющий Вениамин всё ещё держит марку и не утерял последнего остатка былой энергии.
К полноценной «пенсии» Веник пришёл примерно в 1998-м году. Он окончательно прекратил свои вылазки наружу, подолгу спал — по 18–19 часов в сутки, ел мало. Было видно, что он стареет не только телом, но и душой.
А в июле 1999 года произошло неожиданное: он вдруг начал протягивать жалобные звуки у двери, скрести когтями по порогу, настойчиво выпрашивая выход наружу. Я, понимая, что так просто он не орёт, пошёл за ним — хотя мысленно опасался, что где-нибудь он может попасть под зубы собак.
Вениамин тяжело спускался с нашего третьего этажа, словно старик, уставший от жизни; на каждой ступени он спотыкался, будто лапы его уже не слушались. Затем обошёл дом по кругу и направился к крутому пригорку сопки, что поднималась метрах в тридцати от дома. Я хотел было взять его на руки, помочь, но кот яростно сопротивлялся, всем своим видом показывая: «не смей — я должен идти сам».
Когда же он поднялся на плоскую часть тундрового возвышения, остановился у извилистого ответвления оврага, где находилось множество небольших углублений и промоин. Тут он вдруг обернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза — так, будто хотел что-то сказать или навсегда запомнить. Его зелёные глаза, казалось, проникали прямо в душу. А затем он стремительно, неожиданно для своей старческой немощи, юркнул в один из ходов под обрывом. И исчез в темноте.
Я ждал его, кричал, звал по имени, прислушивался к каждому шороху. Потом попытался сам пролезть следом — но в узких коридорах этих земляных «пещер» лишь получил пару мокрых комьев земли за шиворот и пару раз сунул руки в какие-то звериные отходы. Так и не достучавшись до него, я вернулся домой.
Дома я очистил руки, взял фонарик и пакет с кормом, который к тому времени уже давно продавался в магазинах. Вернулся туда и снова звал. Но кот больше не вышел, не ответил. И мне пришлось уйти, уже понимая, что, возможно, я видел его в последний раз.
Больше он так и не появился. Видимо, не пустая выдумка те слова, что старые коты уходят умирать подальше от дома. А нам осталось лишь верить — или хотя бы тихо надеяться — что тот куст дикого шиповника с пурпурными цветами, который вырос следующим летом у южной стороны оврага, это не просто растение. А сам Вениамин — в новом своём великолепном воплощении.
