Миша трудился слесарем третьего разряда на заводе, и перспективы получить четвёртый казались туманными. Так складывались обстоятельства — и по работе, и по жизни. Но Миша не сдавался: вечерами он штудировал учебники в институте, учился на механическом факультете и всё-таки довёл дело до диплома. Когда он принёс документы начальству, разряд ему присвоили автоматически — по всем правилам. А это, если говорить честно, был огромный скачок в зарплате. Семью-то надо было обеспечивать, да и ещё одно увлечение требовало постоянных вложений.
Миша был страстным голубятником. Его голубятня на Привозе считалась едва ли не образцовой. Жили они всей семьёй под самой крышей — летом духота, зимой стужа, но домашние держались бодро. Семья у него была на редкость тёплая и дружная. И вот однажды…
В лютую, ветреную, пронизывающую одесскую зиму за Мишей увязался крошечный котёнок — худенький, дрожащий, с кривыми лапками и хвостиком, похожим на обуглившуюся спичку. Глаза слезились, шерстка облепилась, а сам он от холода буквально ходил ходуном. Малыш прижался к тяжёлому Мишиному ботинку — помните те старые советские ботинки?
У Миши сердце не выдержало. Такой ребёнок — да на улице, да в таком состоянии? Он поднял замерзающее создание и принёс домой. Соня сперва на него прикрикнула — что так долго тащил, нужно было бежать бегом! — и сразу уселась купать малыша в тазу горячей воды. Соня была замечательной женщиной. И они спасли котёнка: отогрели, отмыли, откормили. Он перестал хватать еду в панике, перестал дрожать всем телом — наконец поверил, что и для него в этой семье найдётся место и забота.
Окрепший и округлившийся пушистик стал крадучись следовать за Мишей на крышу — туда, где была голубятня. Миша каждый раз нервничал и отчитывал малыша, но тот упрямо лез следом, а посмотрев в глаза спасителю, и вовсе становился неотделимым.
В голубятне котёнка встречали, мягко говоря, холодно: голуби били его крыльями, огрызались, выталкивали. Он выскакивал наружу, потирал ушибы, возмущённо кричал… и через минуту полз обратно. Миша не понимал: зачем? Явно не за добычей — охотничьей жилки в нём не было ни на грамм. И когда он наконец раскрыл тайну, просто не поверил собственным глазам.
Котёнок втискивался между голубями, прижимался к их пухлым грудкам, зарывал туда розовый нос, словно ищя тепла. Голуби поначалу возмущались, ворчали по-своему, но постепенно смирились. А котёнок, устроившись среди них, закрывал глаза и начинал мурлыкать. Так громко, что голуби, кажется, принимали это за своё собственное курлыканье — и отвечали ему.
Вскоре Миша перенёс наверх коробку с песком и миску с водой — Голубиный кот (так его прозвали) больше не желал жить внизу. Он погружал нос под хвосты голубок, будто проверяя наличие яиц. Голубки сердились и хлопали его, но кот не обижался — он умел улыбаться и урчать так, что сердце таяло. Постепенно птицы привыкли и перестали суетиться.
А вниз Голубиный слетал только по одному особому случаю.
— Ну что, яйцы? — спрашивал Миша, скорее для ритуала, чем для информации.
Кот, услышав это слово, начинал прыгать радостно по комнате, призывно мяукая. Миша бежал в голубятню — и почти всегда находил свежие яйца. Стая росла, и самое удивительное…
Голубиный кот таскал вылупившихся птенцов к себе, под своё тёплое, мягкое пузо. Голубиные мамки сердились, но всё-таки понимали: присмотр есть — и это главное. Когда стая поднималась в воздух по свисту Миши, малыши сбегались к коту — толкались, путались крылышками и лапками, но стремились запрятаться под его тёплый мех.
Так он и вырастил свою первую стаю. Голубей, которые считали его не угрозой, а матерью, защитником и источником тепла. И Миша порой ревниво наблюдал, как птицы летят не на его жест, а на кивок кота.
— Эх! — говорил он Соне. — Да ты только глянь, что вытворяет! Меня так не слушаются…
Соня лишь улыбалась и гладила потолстевшего кота. А тот…
Тот стоял на самом краю крыши, вытянувшись струной, вглядываясь вдаль. Он страшно переживал за своих голубей, пока каждый из них не возвращался обратно.
Голубиный кот, заволновавшись, начинал громко мяукать, бросался к голубятне и пересчитывал своих подопечных. Птенцы, толкаясь и суетясь, стремились прижаться к нему, будто только его присутствие давало им уверенность.
Миша не раз приглашал знакомых голубятников посмотреть на эту невероятную картину. И каждый раз зрелище производило такое сильное впечатление, что все сидели ошарашенные — без рюмочки, как говорили сами голубятники, просто невозможно было обсудить увиденное.
Соня не сердилось на эти посиделки. Она всё понимала. Сердце у неё было светлое, доброе, а на Привозе её знали все и относились с теплом. Она и сама была частью той большой, шумной одесской семьи — рынка, где каждый знал каждого.
Но пришёл день, когда власти города решили избавиться от многих голубей. Мол, портят фасады, пачкают знаменитый памятник Дюку, да и весь центр. Неизвестно кто разбрасывал отравленный корм, но стая…
Стая Голубиного кота в тот вечер не вернулась. Не прилетел ни один голубь. Голубиный кот стоял на крыше до самой темноты — вытянувшись, неподвижный, словно окаменевший — и смотрел в небо. А Миша…
Миша тихо плакал, чтобы кот не услышал, и в сотый раз звал его домой:
— Лапочка… Солнышко… Иди же. Может, завтра прилетят. Ну, иди…
Но кот не двигался. Он вслушивался в ночной воздух — до боли, до судорог в каждом нерве — и время от времени поднимал голову к небу и жалобно звал своих голубей.
Миша с Соней не спали до рассвета. Они уже знали, что произошло, и понимали: главное — увести кота от края крыши, где он сидел, замерший, глядя в сереющее, угрюмое утро.
Но он не уходил. Лёг у самого края, положил голову на лапы и не реагировал ни на зов, ни на еду, ни на воду. Каждый звук над крышей заставлял его вскакивать и мчаться к парапету — вдруг они? Соня плакала от беспомощности. А потом…
Я ведь говорил вам, дамы и господа, что Соня была женщиной удивительной душевности?
Она сказала Мише:
— Иди. Иди по соседям. Проси у кого только можно. Он же умрёт от тоски. Не возвращайся без голубей.
И Миша пошёл по всему Привозу. Обошёл всех голубятников, всех знакомых. Стучался, рассказывал историю кота, а после, вздыхая, протягивал руку:
— Подайте, кто сколько может… До зарплаты. Верну обязательно.
Ему давали. Все, кто мог. Кто мелочь, кто рубль. Но неизменно добавляли:
— Только чтоб не вздумал возвращать! Мы ж тебя знаем, голубятник ты наш.
К полудню Миша вернулся домой стремительным шагом, едва переводя дыхание. Из-за пазухи он бережно вынул четверых роскошных голубей с огромными хвостами и, потрясая ими перед мордой обессиленного кота, кричал:
— Видал? Видал, что я тебе принёс! Чтобы ты мне был жив-здоров! А ну-ка быстро ешь. Вот Сонечка куриную грудку принесла…
Но Голубиный кот отворачивался и от новых птиц, и от еды. Он ждал своих голубей.
Однако новые жильцы начали курлыкать, устраиваясь в голубятне. Голубиный кот всё больше раздражался на их звуки. В конце концов он поднялся и пошёл посмотреть, кто там так шумит. Итог был ожидаемым…
Выскочил он наружу с возмущением — весь в клювенных отметинах и следах от крыльев. Сел снаружи и долго наблюдал за новыми жильцами. А потом — снова полез внутрь. Ведь кто-то должен объяснить этим наглецам, что место принадлежит его стае.
Так они и жили — в постоянной войне. Неделю. А для войны, как известно, нужны силы. Голубиный кот всё-таки начал есть грудку и пить воду. Соня, между тем, сходила в синагогу, долго шептала свои молитвы, а вернувшись…
Увидела, что кот снова суёт нос под хвосты голубкам и что-то себе бурчит, а те шлёпают его крыльями, но уже без прежнего ужаса. Всё повторялось.
Через время Голубиный кот спустился вниз и стал радостно прыгать по комнате. Его глаза сияли счастьем.
— Что? Яйцы?! — закричал Миша, и они с Соней и детьми ринулись на крышу.
Там, среди трёх сердитых голубок, сидел Голубиный кот, закрыв глаза и мурлыкая. Но не просто мурлыкая — а, как уверял Миша, исполняя хоральную прелюдию Баха. Какую — он называл номер, но я, признаюсь, позабыл.
Когда вылупились птенцы, кот снова подталкивал их под своё пушистое пузо. Птичьи мамки фыркали и ревновали, но коту доверяли — уж слишком нежно он заботился о малышей. Те шевелились, пищали и прижимались к нему, принимая за родного.
Так выросла новая стая. Красивая, мощная, с великолепными хвостами. И весь Привоз приходил посмотреть, как кот управляет ими одним движением головы, стоя на краю крыши, вытянувшись в струнку. Он тихо мяукал — и голуби возвращались, курлыча, стремились прижаться к нему, а он…
Снова тревожно пересчитывал их по очереди. После этого все вместе шли в голубятню.
— Ну надо же! — говорила тётя Феня с рыбного ряда. — Откуда ж у кота такая Божья искра? Чтоб он мне был жив-здоров.
И Привоз хором поддакивал:
— Чтоб он нам был жив-здоров!
Голубиный кот стал местной достопримечательностью. Родственников из других городов водили смотреть на него и его стаю. Люди не верили своим глазам: думали, что это хитрый трюк, дрессировка. Но тётя Феня грозно говорила:
— Где вас таких делают? Я же сказала — Божья искра! Он там лучше знает, кому дарить. Идёмте лучше есть мою фаршированную рыбку. Пальчики оближете!
Прошли годы. Миша, Соня и дети уехали далеко-далеко, в другую страну. Миша продал свою знаменитую стаю, а заработанные деньги…
Догадались? Конечно же.
Он оформил полный пакет документов на Голубиного кота. И уже там, за моря́ми, они сняли уютный домик с маленьким сарайчиком. И Миша, устроившись на новую работу, первым делом купил трёх голубок и роскошного голубя.
Повернулся к коту и сказал:
— Ты и сам знаешь, что делать. Хозяйствуй. А у меня дела.
А Соня — я же говорил, какая она женщина! — и там, в новой стране, находит время помогать коту. И у них снова выросла прекрасная стая, а соседи приходят смотреть и не могут поверить своим глазам, когда голуби курлычут и жмутся к коту, а он…
С закрытыми глазами мурлычет ту самую хоральную прелюдию Баха. Номер я, честно говоря, так и не вспомнил.
Им предлагают большие деньги — огромные. Но Соня, хозяйка в доме, внятно объясняет:
— Божью искру продавать нельзя. Это всё равно что собственную душу продать. Так что не обижайтесь. Но ни кот, ни голуби не продаются. Лучше идите кушать — у меня фаршированная рыбка готова. Пальчики оближете.
Вот такая она — тётя Соня. Добрая, щедрая, сердечная.
А Голубиный кот? Он счастлив. У него есть всё, что нужно: семья, любимые голубята и дело, без которого он не мыслит жизни.
И я желаю того же вам, дамы и господа. Чтоб вы все были живы-здоровы. Честное слово!
