Автомобиль, поблескивая хромом, притормозил у самой кромки шоссе. Распахнулась пассажирская дверь — и на мокрую обочину вылетел серый комок. Дверь тут же захлопнулась, мотор взревел, и машина, набирая скорость, исчезла вдали.
Серым комочком оказался крошечный котёнок. Он ещё пару секунд смотрел вслед уехавшему авто, дрожал и беспомощно вертел головой, пугаясь каждого проносящегося мимо «железного чудовища». Потом, поджав хвостик, юркнул в высокую придорожную траву, уже прихваченную первыми заморозками.
Прошла ночь — и ни сна, ни тепла. Спрятавшись в травяной стене, малыш вжимался в землю и с ужасом наблюдал, как по трассе бесконечно несутся огромные машины. Холод подбирался к косточкам, животик болезненно сводило от голода, но сильнее всего мучил мороз: как согреться? где укрыться?
Вдруг рядом остановилась другая машина. От неё пахнуло тёплым, живым — и котёнок, не раздумывая, скользнул под днище. Туда, где было теплее. Ближе… ещё ближе… вот сюда, повыше. Хорошо… Окоченевшие лапки отпускало медленно, а ласковое тепло остывающего двигателя убаюкивало измученное тельце. Котёнок прикрыл глаза и сладко провалился в дрёму — и тут всё вокруг внезапно задрожало, зарычало, ожило.
«Что это?! Почему?! Ма-ма… Ма-а-а-ма!!!»
Михалыч выкатился за ворота пункта техосмотра, сердито выругался и вывел машину на трассу. «Дворники» шлёпали по стеклу, размазывая мелкие крупинки первого снега. Двигатель тяжело тянул обороты, а сам Михалыч, крутя руль, всё прокручивал в голове одно и то же: что теперь делать?
Его старенькая «шестёрка», родом ещё из позднесоветских времён, впервые в жизни техосмотр не прошла. И намекнули ему там ясно: и в следующий раз не пройдёт, сколько ни старайся. Он ведь заранее подозревал, чем это закончится, но всё равно надеялся — вдруг проскочит, ну ведь бывает же.
«Это у людей бывает… — усмехнулся он мрачно. — А я-то куда со своей “удачей” полез?»
Про невезение, конечно, он перебарщивал — и сам это понимал, просто больно было смириться: верная «шестёрка» теперь встанет надолго. А может, и насовсем. Ещё до осмотра он прикинул, сколько выйдет довести её до приличного состояния, и сумма получилась такая, что раза в два перекрывала цену самой машины.
Для двух пенсионеров — неподъёмно. Он и так держал «ласточку» как мог: всё своими руками, двигатель перебирал, ходовую лечил… но время-то не остановишь. Да и пробег уже давно отсчитывал пятый круг — чего тут удивляться.
Домой ехать не хотелось. Он знал: у калитки будет ждать жена, начнёт утешать, уверять, что машина им и так не нужна, что пора успокоиться, «пятый год на пенсии, а ты всё как мальчишка». А Михалыч всю жизнь был водителем и после выхода на пенсию подрабатывал таксистом — и, что самое странное, ему это действительно нравилось. Без руля он себя уже не представлял.
Клиенты в старую «шестёрку» садились с опаской, но потом благодарили: салон чистый, езда аккуратная, всегда вежливо, без грубости и по времени чётко. Да и лишняя копейка — в дом. Хотя, если честно, эта «лишняя» чаще всего уходила обратно — на бензин да на ремонт. Но на подарки любимой внучке всё-таки хватало, а это для Михалыча было важнее всего.
До их частного сектора надо было проехать по трассе километров пять. На обочинах в лужах уже поблёскивал молодой лёд. Михалыч держался правого ряда, не обращая внимания на сияющие иномарки, которые пролетали мимо, будто соревновались.
— Спешат… всё спешат… Дел стало много, — бурчал он себе под нос и старался не вспоминать, как сам в молодости терпеть не мог остановок и сына учил тому же.
Сыну уже под сорок, мужик вырос рукастый. В семье у него лад, любовь — родителям на радость. Просить его о деньгах Михалычу и в голову не приходило. «Сами не хуже других», — так они с женой всегда говорили. Хотелось от сына другого: чтобы почаще привозил к ним жену и внучку — золотоволосую, зелёноглазую, чтобы помог забор подправить, крышу подлатать, да просто посидел с ними денёк-другой, как раньше.
«Остановиться, осмотреться некогда…» — снова всплыло в голове, и вдруг ему показалось, будто берёзки по обе стороны дороги шевельнули ветками с остатками жёлтых листьев и словно шепнули:
«Остановись, Михалыч… зайди к нам… а то жизнь в заботах промелькнёт — и опомнишься поздно».
«А почему бы и нет?» — подумал он неожиданно просто, свернул на обочину, остановился, заглушил мотор. Вышел, хлопнул дверцей и оглянулся: туда… сюда… пустовато, тихо. В груди кольнула грустная мысль: «Вот и заканчивается моя шофёрская жизнь…»
Сутулясь, он пошёл по тропинке к лесу. Закурил не спеша, прошёлся, похрустывая тонким ледком, остановился у деревьев, пошевелил ногой опавшие листья и вдохнул их прелый запах.
Давно он так не бродил — без дела, без спешки, без задач. Настроение, может, и не стало веселее, но в душе стало тише, спокойнее. Назад к машине он возвращался так же неспеша, всё оглядываясь на берёзки, как будто прощался, как странник перед дальней дорогой.
Двигатель ещё не успел остыть и завёлся легко. Но водительский слух уловил странную нотку, чужую.
«Ремень генератора, что ли, ослаб… проскальзывает?» — мелькнуло у него.
Он заглушил мотор, однако звук не исчез. То ли свист, то ли писк — но ведь двигатель выключен!
«Ну всё… приехал… — нехорошо кольнуло. — Только бы не дернуло на старости…» И вдруг тишина. Он уже хотел снова повернуть ключ, но решил сперва глянуть под капот.
— Да мало мне проблем! — вырвалось у него почти криком. Он дёрнул рычаг замка капота и вышел, хлопнув дверцей так, что самому стало неприятно.
Открыв капот, он первым делом проверил ремень — вроде нормальный. Перешёл на другую сторону, наклонился, заглянул внутрь… и застыл. На масляном фильтре сидел котёнок и смотрел на него двумя огромными глазами, круглыми от ужаса. Михалыч почувствовал, что у него самого глаза стали такими же.
— Это ж… это как тебя туда занесло? — сипло выдохнул он. — Откуда ты взялся, чудо хвостатое?
— Миу… — тоненько пискнул котёнок, не отводя зелёного взгляда, и Михалыч вдруг ощутил: вся его злость и раздражение, вся тяжесть дня будто поплыла, растаяла. Сердце защемило так неожиданно, что он даже растерялся.
Он не считал себя слезливым. На бездомных животных смотрел обычно ровно: живут — и ладно. Никого не обижал, но и не носился с ними. У него своих забот хватало.
А тут… почему-то он остро почувствовал безнадёгу этого серого комочка, который едва не погиб — то ли по своей глупости, то ли по его, Михалыча, недосмотру. И собственные проблемы вдруг показались мелочью рядом с котячьим страхом и холодом. Захотелось согреть, успокоить, дать хоть какую-то надежду.
— Ладно-ладно… всё будет хорошо, — ворчал он, сам не понимая, кому больше говорит — котёнку или себе, и осторожно высвобождал его из тесного машинного плена.
Закрыв капот, Михалыч сел в салон вместе с находкой и наконец разглядел её как следует.
Ну, котёнок и котёнок. Таких он в жизни видел много. Шерсть клочками, местами в масле — беспризорник, одним словом. Сидит, дрожит: то ли от страха, то ли от холода, которого он за короткую жизнь хлебнул с лихвой.
— Сейчас… сейчас отогреешься, — пообещал Михалыч и всё-таки завёл двигатель.
В салоне стало тепло быстро. Котёнок дрожать перестал, но смотрел настороженно, недоверчиво. Под сиденье не лез, но и расслабляться явно не спешил.
Михалыч, сам не зная зачем, провёл своей большой ладонью по худенькой спинке. Котёнок прикрыл глаза… и вдруг громко, уверенно замурлыкал, будто моторчик завёлся внутри, и полез к нему на колени.
— Ну что ты, ну что… — уже мягко, по-доброму приговаривал Михалыч, гладил его и чувствовал, как в груди расползается непривычное тепло. Даже глаза предательски увлажнились. Будто он снова стал мальчишкой, который гладит своего кота Ваську и верит, что дружба бывает простой и настоящей.
— Миу… — не переставая мурлыкать, пискнул котёнок, потёрся щекой о его руку и прищурился.
— Вот тебе и «миу», — хохотнул Михалыч. — Связался чёрт с младенцем… Как тебя-то звать, пассажир нежданный? Урчишь как мотор. Будешь… моторчик? Хотя… нет, не то. Мотя. Мотя — и всё тут. Согласен?
— Согласен… согласен… а поесть дадите? — будто отвечал котёнок своим мурчанием.
— Поесть тебе хозяйка даст, — сказал Михалыч, включил передачу и осторожно вывел «шестёрку» обратно на дорогу. — Ну поехали. До дома ещё добраться надо.
Машины так же пролетали мимо, обгоняли, мигали фарами.
— Спешат люди… спешат, — пробормотал Михалыч уже без злости. — Ну и пусть. А нам с тобой торопиться некуда.
Одной рукой он держал руль, другой гладил Мотю по спинке, а тот уютно устроился на коленях и доверчиво смотрел на Человека.
Свернув с трассы, Михалыч подъехал к дому на краю улицы — дальше дорога заканчивалась.
— Ну вот и приехали, Мотя, — сказал он, осторожно поднял котёнка, прижал к груди и выбрался из машины.
У ворот ждала жена. И улыбалась, глядя, как он, даже не закрыв распахнутую дверцу «шестёрки», несёт на руках маленького серого котёнка с огромными зелёными глазами — бережно, будто самую дорогую драгоценность.
