Когда мне исполнилось пятнадцать, я сбежала из дома. Не по-настоящему, конечно — без вещей, денег и чёткого плана. Просто хлопнула дверью, сунула пару карамелек в карман и пошла. Механически. Без цели.
Август тогда стоял душный, влажный, с запахом горячей пыли и перезревших яблок. Воздух казался тяжёлым, как мокрая простыня, и дышал как будто сам по себе. А я брела — мимо колодца, через остановку с облупленными буквами, вдоль огородов, где из земли ещё торчал лук. Мухи ползали, вяло шевеля крыльями, за забором лениво повернулась собака и снова улеглась.
Мама сказала, что я “вечно летаю в облаках”. Я — что она “ничего не понимает”. Потом — слова, упрёки, обида, крик. И вот я иду по обочине, сжав кулаки так, словно это может что-то изменить.
Я дошла до дуба. До того самого, огромного. В деревне про него говорили, будто ему больше ста лет. Что в войну под ним прятались. Что он всё видел и всё слышал. Я села под ним, прижалась к корням спиной, закрыла глаза.
И тут — тонкий писк.
Сначала я подумала, что это птица. Но звук шёл снизу. Слабый, израненный, как будто звали, но уже без надежды, что кто-то услышит.
Я поднялась. Огляделась. И тогда заметила.
Он лежал в тени, сливаясь с ней. Маленький клубок грязной шерсти, весь в колтунах, с худыми лапами и ссадиной на боку. Щенок. Рыжий, будто выгоревший. Удивительно тихий. Он не подползал, не скулил. Только смотрел. Смотрел так, будто уже что-то знал обо мне.
— Ты откуда тут взялся? — прошептала я.
Ответа не было. Он только моргнул и снова опустил морду на лапы.
Я стянула с себя рубашку, завернула его, прижала к себе. Он пах пылью, травой и какой-то тишиной, обидной, забытой. Он не сопротивлялся.
Когда я пришла домой, мама открыла дверь, увидела нас и ничего не сказала. Просто прошла мимо, на кухню. Потом принесла тазик, воду, тёплое полотенце.
— Взялась — отвечай, — сказала она, склоняясь к щенку. — Только не вздумай бросить потом.
— Не брошу, — прошептала я. — Обещаю.
Я назвала его Грей. Хотя шерсть у него была не серая, а скорее солнечно-рыжая. Но глаза… в них было что-то взрослое. Словно он многое видел, а щенком притворялся.
Мы росли вместе. Я — с прыщами, обидами, записями в дневнике и первым разбитым сердцем. Он — с тяжелеющими лапами, хриплым голосом и привычкой ложиться у двери, когда я делала домашку.
Он был рядом, когда я впервые прогуляла урок. Когда впервые напилась на выпускном и ревела в кустах. Когда не поступила. Когда влюблялась. Когда расставалась. Когда отец собрал чемодан. Когда не стало бабушки. Когда я не видела смысла вставать по утрам. Он просто был. Молча. Верно.
Он не был из тех собак, что прыгают от радости. Не ластился к каждому. Он выбирал. И я — была его выбором.
Порой казалось, что он — моя тень. Или я — его. Он шёл рядом, когда я шла. Молчал, когда я молчала. Виляя хвостом, когда я смеялась.
Когда я уехала учиться в город, он остался у мамы. Я приезжала на выходные. Он сначала дулся. Потом подходил, лизнул ладонь, тяжело вздыхал.
Шли годы.
Он старел. Тихо, без жалоб. Сначала — седина на морде. Потом — дрожащие лапы. Потом — слух. Потом — глаза.
Но он всё равно встречал меня. Поднимался. Медленно, с усилием, но шёл. Потому что я была его человеком.
В то утро он не поднялся.
Мама сказала, что он всю ночь тихо лежал. Дышал трудно, но не стонал. Как будто знал, что пора, и не хотел мешать.
Я зашла в комнату. Он лежал на подстилке. Глаза были открыты.
Он смотрел на меня. Глубоко. Внимательно. Как будто хотел передать что-то. Важное. Без слов.
Я села рядом. Провела ладонью по его лбу.
— Спасибо, Грей. Спасибо, что был. Что есть.
Он вздохнул. Один-единственный раз. И всё.
Я не плакала. Сначала — нет. Просто сидела, обхватив себя руками. Потом накрыла его старым пледом. Завернула. Поддержала голову. Он был слишком лёгким.
— Под дубом? — спросила мама.
Я кивнула. Слова застряли где-то в груди.
Мы пошли вместе. Я несла его, как тогда — только теперь наоборот.
Земля под дубом была сухой. Корни мешали. Я копала руками. Потом лопатой. Потом снова руками. Мама держала плед. Я молчала.
Поставила простой крест. Деревянный. Без имени. С выцарапанной датой на обратной стороне.
Села рядом. Ладони в земле. Воздух сгустился.
Я не чувствовала ни солнца, ни травы. Только — пустоту.
С тех пор я часто туда приходила.
Под дуб. К нему.
С цветами. С чаем в термосе. Или просто так.
Сидела. Шептала. Иногда молчала.
Однажды пошёл дождь. Холодный, колкий, осенний. Я промокла насквозь. Но не ушла. Потому что он бы тоже остался. Если бы я — одна, под деревом.
Я осталась.
Прошло два года.
Я вернулась в город. Сменила жильё. Новая работа. Новые лица. Кто-то из знакомых сказал: «Ну заведи себе нового, чего ты…»
Я ничего не ответила. Потому что не всё нужно заменять. И не всё — можно.
Иногда он мне снится. Идёт рядом. Та же походка, тот же взгляд. Я просыпаюсь — и улыбаюсь. Это был он. Это всегда он.
Недавно снова была в деревне. Прошла тем же маршрутом. Жухлая трава, пыль под ногами. Всё — как тогда. Только крест немного покосился. Я поправила. Положила маленький камень.
И вдруг — как будто услышала его дыхание. Рядом. Спокойное. Родное. И шаги… лапы по земле.
Я улыбнулась.
Он здесь. Он всегда был.
Теперь у меня в сумке всегда с собой — фото этого места.
Крест. Начало. И конец, которого на самом деле нет.
А у вас были такие истории? Напишите в комментариях.
