— Льёт как из ведра, холод пробирает до костей, ещё и капает на голову… И это вы называете летом? — проворчала Жека, ступая по мокрым плитам тротуара по пути на работу.
Женя чувствовала, что её жизнь уж больно похожа на это хмурое утро — серое, промозглое, ни тёплого солнца, ни ярких красок. Ни хорошая, ни плохая — просто никакая.
Сорок пять. А не чувствуется даже и тридцати. Точнее, чувствуется, но не молодость — а что-то больше напоминающее засохший абрикос или сморщенный изюм.
Жила она по инерции: работа — дом — ужин — кофе. Всё по кругу, без души, как в черно-белом фильме на медленной перемотке.
А ведь раньше всё складывалось вполне неплохо. Муж был. Только сбежал к той, что поярче и повеселее. А напоследок ещё и обидел словами, будто в лицо плеснул:
— Ты серость, Женя. Скучная, как серая моль. С тобой можно только на похороны ходить — и по виду подходишь, и по настроению. Всё кислое да мрачное.
Раньше она не задумывалась, что редко улыбается. Просто как-то не было поводов. А потом, когда муж ткнул носом — и правда заметила. И одежда у неё всегда была немаркая — тёмная. Не мода, а практичность.
Да, прав он был. Но всё равно было обидно…
— Так что ж ты женился-то на такой «моли»? Надо было сразу искать весёлую клоунессу, — возмущалась она.
— Я думал, ты просто серьёзная. А оказалось — нудная. Без интересов, без чувств. Всё тебе «нормально» да «как скажешь». В общем, прощай.
Женя, конечно, страдала. Но внутри. Привыкла держать всё в себе. Ещё с детства. Мама ведь не позволяла слёз — только суровость и стойкость:
— Рыдать из-за мужчины? Пфф! Слабость это. Нам, женщинам, нельзя сдаваться.
Хотя сама-то мама жила без особых бед, просто любила поучать. Воспитала Женю такой же — крепкой снаружи, но выгоревшей внутри.
А потом и мамы не стало. Инфаркт. Женя думала — от того, что всё в себе держала. Сердце не выдержало.
С её смертью из жизни Жени исчезли последние краски. Одинокая, серая, будто мир за окном — она жила просто потому, что надо.
И вот в это серое, дождливое утро произошло странное.
Промокшая до нитки, облезлая кошка преградила ей путь. Села прямо на единственном сухом пятачке между лужами и мяукнула:
— Мяу!
— Уходи, — буркнула Женя, не зная кошачьего языка.
Но кошка не уходила. Смотрела в глаза, потом снова подошла, обвила ногу хвостом и замяукала, словно просила:
— Ну пожалуйста…
— Такая же серая, потерянная и ненужная, как и я… — неожиданно подумала Женя. — Может, помочь ей? Раз уж никто мне не помогает, хоть я кому-то помогу?
Кошка действительно звала — делала пару шагов, оборачивалась, снова подходила, тёрлась. И Женя, удивляясь самой себе, пошла за ней.
Животное привело её к кустам сирени — мокрым, с каплями на цветах. Там, под ветками, копошились котята. Трое. И — что удивительнее всего — щенок!
— Откуда у тебя собака? — удивилась Женя. — С котятами понятно, а это кто?
Кошка ничего не объясняла. Просто подошла, вылизала каждого малыша, а потом подтащила щенка к ногам Жени.
— Ты хочешь, чтобы я его забрала? — догадалась та. — Ну ничего себе… Ты прямо мать-героиня.
Женя подняла малыша на руки. Маленький, дрожащий.
«Возьму его. Но как быть с остальными?» — думала она. И вдруг впервые за долгое время почувствовала… тепло. Жалость. Ответственность.
— Ладно уж, идите все, — шепнула она, бережно собирая зверушек в куртку. Кошка просто следовала рядом. Она знала — этой женщине можно доверять.
— Пошли, мамаша. Новый адрес у вас будет.
Конечно, на работу Женя пришла с опозданием. Впервые за много лет.
— Евгения Петровна, вы это… вы же никогда не опаздываете, — удивлённо заметила начальница.
— Ну вот, один раз случилось, — подумала Женя. А вслух вдруг сказала: — А вам котёнок не нужен? Или щенок?
Руководительница чуть не выронила документы.
— У меня уже есть… Но девочкам предложу, — пробормотала она, всё ещё в недоумении.
— Спасибо, — сдержанно кивнула Женя и скрылась за монитором. Но не надолго.
— Евгения Петровна, можно вас? — в кабинет заглянула продавщица Зина.
— Да? — насторожилась Женя.
— Мне сказали, у вас котята… Вы их правда подобрали? На улице?
— Троих. И одного щенка. Под кустом сирени. Утром.
Говорила Женя сдержанно, без эмоций. Но в глазах у Зины — удивление и искренний восторг.
— А я думала… вы совсем не про это…
Жене стало неловко. И вдруг — приятно.
— Хотите посмотреть? Запишу адрес.
— Конечно, буду! И котят хочу посмотреть, и на щенка взглянуть. Только если не возражаете, приведу с собой Лену из молочного и Верочку из гастронома. Одной мне такой зверинец ни к чему, а девочки как раз интересовались, просто постеснялись сами подойти. Меня отправили, — оживлённо сказала Зина.
— Постеснялись? — удивилась Жека, хмуря брови.
Она и представить не могла, что вызывает у коллег не просто недоверие, а страх. Она ведь не кричит, не ругается. Ведёт себя сдержанно, отстранённо — и вот, пожалуйста, этого, оказывается, вполне достаточно, чтобы люди шарахались.
— Ага, — подтвердила Зина. — Сказали, не может наша Жека… Ой, простите — Евгения Петровна, раздачей котят заниматься. Директор что-то напутала. Мол, наша Жека скорее скорпионов в шкаф подбросит, чем кошку домой возьмёт.
«Ничего себе репутация у меня!» — ошеломлённо подумала Жека.
— Ещё что говорят? — строго посмотрела она на Зину.
— Да ничего особенного… — замялась та.
— Ну уж нет, Зиночка, коль начали, договаривайте до конца.
— Ну… — Зина замешкалась. — Говорят, что вы замкнутая. Живёте одна, ни мужа, ни детей, никаких увлечений, кроме бухгалтерии. Оттого, мол, и вид такой мрачный, и ко всему равнодушная.
Жека вздохнула. Что ж, всё так. Только неприятно, что её суть так просто и безжалостно разложили по полочкам.
— Ладно, Зинаида, не переживай. Вот, держи — это мой адрес. Приходите ближе к восьми, — Жека протянула ей стикер с надписью.
Зина быстро схватила бумажку и почти бегом вышла из кабинета. А Жека осталась сидеть, глядя в никуда:
«Сама виновата. Возвела стену между собой и остальными, вот и получила одиночество. С людьми общаюсь как с пыльной статистикой — сухо, без тепла. А жизнь-то уже мимо прошла. Вся в рутине — работа-дом, дом-работа. Словно не живу, а просто функционирую.
Обидел когда-то один — а я с тех пор всем дверей не открываю. Мама тоже научила — чувства под замок. Но мамы давно нет. А я всё одна. И толку-то? Время идёт. А жизнь — мимо».
Всех троих котят коллеги быстро разобрали: двух мальчиков и одну кошечку. А вот их серую кошачью маму Жека оставила у себя. Как и чёрного щенка. Откуда он взялся среди котят — оставалось загадкой. До определённого момента.
Однажды Жека шла гулять с Угольком, Мурка в это время наблюдала за ними из окна, как обычно. Возле подъезда к ней подошла Егоровна, соседка:
— Женечка, выгуливаешь своего красавца? Хороший пёс у тебя вырос — весь лоснится, серьёзный такой, хвост трубой. Молодец ты, что приютила его. Добрая душа у тебя, хоть и скрывала это долго.
Жека улыбнулась, а Егоровна продолжила:
— Вот знаешь, был тут один случай… Сосед мой, Славка. Шёл он однажды по лестнице с мусорным мешком. Привет ему — он буркнул что-то. А я — дальше. Но слышу: из мешка что-то пищит. Спрашиваю — что там? А он взглянул злобно и вниз по ступеням.
Я сперва испугалась, подумала, что мне показалось. А потом не утерпела — побежала к мусорке. Там пакет порванный валяется. А кошка тощая в зубах что-то чёрное уносит. Я без очков — плохо вижу. Но живое точно.
А позже слышала, как его мальчишка плакал: «Папа, зачем ты его выбросил? Он же добрый!» А Славка ворчал: «Некогда тут с этой блохастью возиться!» Вот и думаю, может, это тот самый щенок?
— Думаю, вы правы, — тихо сказала Жека и погладила Уголька по голове. — Его Мурка и спасла.
— Ну вот, — улыбнулась Егоровна. — Значит, всё не зря. А теперь он живёт у тебя — и, видно, счастлив.
— Мы пойдём, Маргарита Егоровна. Мурка уже заждалась — на подоконнике топчется, туда-сюда бегает.
— Идите, родные. Хорошего вам вечера.
Дома Жека подошла к кошке и прижалась к ней щекой:
— Мурка ты моя, спасительница. Ты ведь не только его из беды вытащила, ты меня тоже спасла. Спасибо тебе, хвостатая героиня. Пошли — я тебе котлетку подогрею.
Пока Мурка с Угольком ели ужин, Жека сидела за столом и думала:
«Жизнь-то стала другой. Теплее. Люди вокруг открылись. Да и я сама проснулась. Всё оказалось проще, чем думала. Нужно было всего лишь пустить кого-то в свою жизнь — хоть хвостатого».
Она улыбнулась и добавила про себя:
«Наверное, просто ждала именно их».
Жизнь продолжалась. Только теперь она была настоящей.
