Несколько лет назад в городском суде прошло заседание, ничем не выделяющееся из ряда подобных дел. Но именно тогда Пашка узнал, что мать лишена родительских прав, а его самого решено направить в детский дом или, как официально сказала судья, «временно поместить в учреждение для детей, оставшихся без попечения родителей».
Его мать, всклокоченная, в прокуренной, мятой одежде, устроила истерику, крича, что будет жаловаться и что у неё отбирают единственного ребёнка. Присутствующим было неловко смотреть на женщину, давно спившуюся и утратившую человеческий облик.
Пашка же воспринял всё спокойно — он ожидал такого исхода и не испытал сожаления. Чувств к матери у него не осталось, так же как у неё — к нему. К мальчику подошла женщина с усталыми глазами — Галина Ивановна, директор городского детдома.
— Пойдём, Павел, — мягко сказала она, положив ладонь на его плечо. — У нас тебе будет лучше.
Но Пашка резко сбросил её руку и посмотрел колючим, недоверчивым взглядом. За свои десять лет он успел понять: чем ласковее взрослые, тем больше потом требуют взамен. Ему приходилось выполнять поручения матери и её собутыльников — сбегать за дозой, передавать записки, а иногда и стоять на шухере, пока те обворовывали ларёк. На большее он никогда не соглашался.
В первый же вечер в детдоме его «прописали» по всем правилам — без злости, но с фантазией. Пашка решил пока подчиняться негласным законам детдомовской жизни и не высовываться. Место ему не нравилось: нельзя было курить, нужно было подниматься и ложиться по расписанию, да ещё и школу посещать обязательно. Единственным плюсом оказалась сытная еда и тёплая одежда, выданная к зиме. Но задерживаться здесь он не собирался.
Галина Ивановна, много лет возглавлявшая детдом, была женщиной доброй и отзывчивой. Её бывшие воспитанники часто возвращались в гости, приезжали на праздники, помогали новым ребятам и считали себя старшими братьями и сёстрами для тех, кто остался в стенах учреждения. Она вложила душу во многих детей, и хватало её сердца на каждого. Но Пашка… С ним было непросто. Она понимала: чтобы пробиться сквозь его недоверие и ожесточение, нужно время.
Не дождавшись перемен, Пашка сбежал в одну из ноябрьских ночей, пока ещё не выпал снег. Он прихватил с собой одежду и плотный пакет, куда сложил кастрюлю котлет, булку хлеба и пачку чая. Всё это должно было помочь продержаться первое время. Выйдя через приоткрытое окно кухни, он скрылся в ночи.
Дойдя до конечной автобусной остановки, Пашка собрал по урнам полкармана окурков и направился к садовым участкам. Там у него был план — заброшенный домик на краю массива. Ещё до суда он присмотрел это место. В домике сохранились двери и окна, а вокруг рос бурьян. Внутри он устроил себе «жилище», натаскав старых матрасов и одеял, прихваченных из пустующих дач.
Здесь же лежала его заначка — железная коробка с деньгами, вытянутыми из карманов мамкиных гостей, когда те валялись без сознания. Он собирался отсидеться неделю, а потом — ехать в Сочи. Денег, как он думал, должно было хватить.
Добравшись до домика, он убедился, что всё на месте. Разложил на столе припасы — котлеты пахли так вкусно, что даже сердце сжалось. Первым делом он скрутил самодельную сигарету из собранных бычков, затянулся и, не привыкший к табаку, почувствовал головокружение и тошноту. Выйдя на крыльцо, он сел, прикрыл глаза и пытался отдышаться.
Именно тогда он заметил движение в бурьяне. Показалась голова кошки, а затем всё её худое тельце. Шерсть торчала клочьями, ветер трепал её трёхцветную спину.
— Голодная? Котлеты учуяла? — пробормотал Пашка, криво усмехнувшись. — Похоже, ты тоже без родителей осталась.
Кошка настороженно вошла за ним в домик. Мальчишка кинул ей котлету, но та не стала есть, а схватила добычу и жалобно мяукнула у двери. Пашка приоткрыл, и кошка поспешила к груде досок, что когда-то была собачьей будкой. Там два крошечных котёнка с жадностью вгрызались в котлету, а их мать, не притронувшись ни к куску, вылизывала малышей и согревала их худым телом.
— Вот бы мне такую маму… — шепнул Пашка и неожиданно для себя бережно перенёс всё кошачье семейство в домик.
— Жить будете со мной, — твёрдо сказал он. Кошка тихо замурчала, словно поняла его слова.
Всё утро он возился с котятами: кормил, играл, смотрел, как они смешно тыкаются носами в матрас. Мама-кошка благодарно глядела на мальчишку, однажды даже потерлась о его щеку и устроилась рядом. И впервые за долгое время в груди у Пашки стало тепло.
К полудню Пашка понял: с кошкой неладно. Она лежала неподвижно, не поднималась, её нос был сухим и горячим, а худое тельце время от времени сотрясала мелкая дрожь.
Котята спокойно посапывали под одеялом, укутанные теплом, а Пашка нянчился с их матерью, пряча её за пазухой в казённом пальто, пытаясь согреть своим теплом. Он что-то рассказывал ей, просил держаться, а кошка, словно понимая, благодарно мурчала и даже разок коснулась его щеки шершавым язычком. Но становилось ей всё хуже.
Осознав, что без помощи врача она может погибнуть, Пашка забрал всю свою заначку, завернул кошку в одеяло и почти бегом бросился к конечной остановке автобуса. К счастью, автобус стоял на месте и тронулся сразу, как только мальчишка заскочил внутрь с бесценным свёртком на руках.
Ветеринарная клиника находилась всего в квартале от детдома, но Пашка уже не думал о том, что его могут заметить или поймать. В голове билась только одна мысль: «Спасти маму-кошку. Остальное не важно».
Приём был по записи. Но молодой ветеринар, взглянув на мальчишку и его дрожащий свёрток, улыбнулся и пригласил их пройти вне очереди.
— Давай, показывай свою страдалицу, — сказал он и ловко развернул одеяло. Тут же позвал медсестру и выставил Пашку за дверь, приказав ждать.
Полчаса тянулись мучительно долго. Наконец врач вышел, сел рядом на стул и заговорил:
— Кошка сильно простужена, организм обессилен, вдобавок инфекция. Да и истощена она страшно. У неё ведь есть котята?
— Есть, двое, — кивнул Пашка. — Она сама не ела, всё им таскала. Скажите, она выживет?
— Будем лечить, — врач пожал плечами, но голос его звучал уверенно. — Думаю, поправится.
— У меня вот деньги… — Пашка протянул ему всю свою заначку. — Заберите, только вылечите её!
Врач мягко отодвинул его руку.
— Деньги оставь при себе. Приходи вечером и котят принеси, их тоже нужно осмотреть.
Пашка едва дождался вечера и, спрятав котят за пазухой, снова оказался у клиники.
— Вот они, — показал он малышей. — А мама где? Она жива?
— Не волнуйся, — серьёзно и даже строго сказал доктор. — Она под капельницей, но будет в порядке. Даю слово. А слово я держу. Оставляй котят и жди в коридоре. И обещай, что не сбежишь.
— Конечно! — удивился Пашка. — Куда мне уходить?
Он закрыл за собой дверь и замер. На стуле в коридоре сидела Галина Ивановна, директор детдома, из которого он сбежал ночью. Она смотрела на него с грустной, но тёплой улыбкой.
— Обещал доктору — держи слово, — мягко сказала она и похлопала ладонью по стулу рядом. — Садись, Павлик, подождём вместе.
— Как вы узнали, что я здесь? — Пашка не поднимал глаз, ему было стыдно. Хотелось вскочить и убежать, лишь бы не видеть этих добрых глаз.
— Алексей Сергеевич, наш ветеринар, тоже когда-то рос в детдоме, — сказала Галина Ивановна. — Был задирой, чуть не попал в колонию. Но всегда любил животных. Пришлось даже разрешить ему держать котят прямо в детдоме. А потом он дал слово, что изменится, и сдержал его. Выучился, отслужил, теперь вот врач.
— Он тоже…? — Пашка смотрел на неё во все глаза.
— Да, он тоже, — кивнула она и улыбнулась воспоминаниям. — Вот видишь, как бывает.
Пашка молчал, но внутри его всё клокотало. Ему хотелось рассказать о том, как кошка-мама заботилась о своих детях, и как самому хотелось оказаться её котёнком — почувствовать тепло и защиту. Но слова застряли в горле. Галина Ивановна всё поняла без слов. Она мягко обняла его:
— Замёрз, Павлик? Мороз сегодня лютый…
Он напрягся, не привыкший к ласке. Но в тот момент что-то внутри дрогнуло. Словно отвалились тяжёлые куски коросты, скрывавшей живое сердце. Пашка обмяк и тихо прижался к её плечу, почувствовав себя маленьким котёнком под защитой матери.
В этот момент дверь кабинета открылась. Алексей Сергеевич стоял на пороге с котятами на руках, глаза его за очками весело щурились.
— У вас всё в порядке, Паша? Галина Ивановна?
Они с женщиной одновременно улыбнулись и вытерли слёзы.
И тогда в душе мальчика что-то окончательно перевернулось. Он поднялся, взглянул на них обоих и твёрдо произнёс:
— Галина Ивановна, Алексей Сергеевич… Я тоже даю слово!
