В помещении было зябко и слишком ярко, свет резал глаза, и от этого они постоянно слезились. По поседевшей морде медленно катились солёные капли. Старый пёс по кличке Гарольд лежал на металлическом столе, не в силах даже пошевелиться. Рядом с ним сидел плотный мужчина лет сорока и осторожно, почти боясь причинить лишнюю боль, сжимал собачью лапу.
— Прости меня, дружище… Я знаю, как тебе тяжело. Но я ничего не могу изменить. Никто уже не может…
Гарольд внимательно смотрел хозяину в глаза и не понимал, за что тот просит прощения. Он ведь делал всё возможное: возил его к разным специалистам, покупал дорогие лекарства, не жалел ни времени, ни денег. Но боль не уходила. И Гарольд чувствовал — не уйдёт уже никогда.
Таков порядок вещей: появление на свет, жизнь, привязанность и уход. Пёс ясно осознавал, что хозяин ни в чём не виноват. Да и виноватых здесь не существует вовсе — так устроен этот мир.
Слёзы продолжали капать с собачьей морды, а мужчина бережно промокал их салфеткой, стараясь быть нежным до последнего мгновения. Где-то за дверью врач готовил всё необходимое для финальной процедуры, негромко шурша инструментами.
Гарольд хотел было лизнуть руку хозяина в знак благодарности и любви, но едва попытался приподнять голову, как резкая боль пронзила тело, и из груди вырвался жалобный вой.
— Тише, родной… не надо… я всё понимаю. Я тоже тебя люблю… — мужчина сжал губы, сдерживая слёзы, чтобы не расплакаться при враче, и ласково почесал пса за ухом.
Гарольд расслабился и позволил воспоминаниям заполнить сознание. Он знал: это последний их день вместе. Последние минуты рядом с самым важным существом в его жизни.
Чувства, накрывшие собачье сердце, были тёплыми и мягкими, словно плед после купания на даче. Они были сильнее старости, болезни и боли. Да, было немного грустно осознавать, как быстро пролетело время. Но ни на миг Гарольд не считал прожитые годы пустыми.
Первая встреча в приюте под названием «Franky’s house» навсегда осталась в его памяти. Тогда он был крохотным щенком, размером с ладонь, и, по правде говоря, имени у него ещё не было. Просто один из многих малышей за стеклом.
В тот день он едва открыл глаза и впервые увидел окружающий мир — огромный, яркий, полный непонятных красок. Он разглядывал своих братьев, ещё слепых и беспомощных, и что-то пёстрое и странное вдали.
Поддавшись любопытству, щенок попытался встать и, шатаясь, направился к неизведанному. Но уткнулся носом в прозрачную преграду, потерял равновесие и плюхнулся на бок.
Вдруг что-то большое и тёплое подхватило его и подняло высоко над другими малышами и стеклянным вольером. Пол, по которому он только что делал свои первые шаги, стремительно отдалялся, словно пропасть.
— Вот этот самый бойкий! Остальные ещё глазки не открыли, а он уже вовсю ползает, — весело говорила девушка.
Щенок повернул голову на звук и увидел высокого человека в тёмном костюме и плаще. Тот держал его на ладони, рассматривая с интересом и мягкой улыбкой. Маленький пёс почувствовал внимание и решил подать знак.
— Тяф… — неуверенно, но искренне вырвался его самый первый звук.
— Знаете, вот этого малыша я и заберу, — тихо сказал человек, с особой осторожностью проведя ладонью по голове щенка.
— А как вы его назовёте? — улыбнулась девушка-волонтёр.
— Гарольд. Его будут звать Гарольдом.
Это было очень давно. Но Гарольд пронёс тот миг через все свои пятнадцать лет, так же как и десятки других мгновений заботы, тепла и любви, подаренных ему этим миром.
Пёс попытался дотянуться лапой до серебряного амулета на цепочке, висевшей на груди хозяина, но резкая боль вновь пронзила тело, и из груди вырвался тихий скулёж.
— Я всё помню, Гарольд… — мужчина больше не мог сдерживать слёз, и они свободно текли по его щекам.
Пёс слегка повернул голову, стараясь видеть глаза хозяина, и снова погрузился в воспоминания. Теперь перед ним возник тот день, когда он впервые и единственный раз потерялся.
Ему было тогда всего месяцев пять. Он протиснулся между прутьями забора и побежал вслед за белоснежной бабочкой. Сейчас это кажется нелепым, но тогда желание догнать её, рассмотреть поближе и подружиться было непреодолимым. Он почти настиг её… но «почти» не считается.
Бабочка исчезла, а Гарольд остался один посреди поля. Потом хлынул дождь, небо разорвала гроза. Было темно и страшно. Молнии ослепляли, гром оглушал, ветер хлестал по мокрой шерсти, унося веточки и листья. Холод пробирал до костей — острый, противный, беспощадный.
— Гарольд! Гарольд! — сквозь шум стихии донёсся знакомый, родной голос.
Отбросив страх, щенок бросился через мокрую траву и кусты к этому зову. Уже через полминуты он выскочил навстречу своему человеку, который тут же снял плащ и закутал в него дрожащего малыша.
Хозяин не ругался и не кричал. Он просто крепко прижал Гарольда к груди, там, где висел тот самый амулет, и понёс домой — любопытного, наивного и бесконечно любимого.
— Гав… — тихо тявкнул пёс, навострив уши, но тут же прижал их от новой волны боли.
— Ты самый верный и лучший друг в моей жизни… прости меня, — прошептал хозяин, обнимая Гарольда и прижимаясь лбом к его лбу.
Воспоминания сменяли друг друга. Гарольд словно оказался в дальнем уголке своей памяти — в тот день, когда у хозяина родилась дочь Кристи. Псу тогда было около шести лет, а девочке — совсем чуть-чуть.
Как же он её любил. Терпел всё: и когда она тянула его за уши, и когда случайно ударяла игрушкой по носу, и когда залезала на него верхом. Гарольд терпел и катал, потому что знал — это самый дорогой человек для его самого дорогого человека.
Если Кристи уставала и засыпала прямо на полу, а в квартире было прохладно, отопление ещё не включили, Гарольд подходил к ней и ложился рядом, обвиваясь вокруг маленького тельца, превращаясь в живую тёплую подушку. Хотел он спать или нет — не имело значения.
Однажды, когда Кристи сделала свои первые шаги, она оступилась и начала падать. Гарольд молнией сорвался с места и подставил своё мохнатое тело. Девочка ухватилась за шерсть и, покачиваясь, пошла дальше. Псу было больно, но он знал — так правильно. Так же правильно, как хозяину было тогда, в грозную ночь.
— Мы с тобой столько дорог прошли… ты так много значишь для меня… — еле слышно сказал мужчина, содрогаясь от рыданий.
Гарольд, превозмогая боль, осторожно ткнулся мордой в его ладонь, и в памяти всплыл ещё один тёплый эпизод.
Река, палатка, семья и мячик. Сначала хозяин бросал его недалеко, и Гарольд радостно приносил добычу. Потом броски становились всё дальше, даже в воду. Пёс с восторгом находил мяч и снова возвращал его, виляя хвостом.
Набегавшись, он однажды не отдал мяч в руки, а ловко метнул его пастью в сторону хозяина, после чего уткнулся мордой в его бедро, подталкивая: «Давай, твоя очередь». Хозяин рассмеялся и пошёл за мячом.
— Мистер Кенсберг, всё готово… — с тихой грустью произнесла ветеринар.
— Прошу, дайте нам ещё пару минут, — мужчина обнял пса крепче.
Эти минуты тянулись как вечность. Образы, чувства, дороги жизни всплывали одновременно у обоих. Им так хотелось всё вернуть и прожить заново.
— Пора, мистер Кенсберг…
— Прощай, Гарольд. Я никогда тебя не забуду… никогда, — слова тонули в слезах.
Пёс в последний раз поднял голову и лизнул лицо хозяина. В его сознании осталась лишь одна мысль:
«Я буду рядом, пока бьётся моё сердце…»
Мистер Кенсберг не ушёл. Он держал Гарольда за лапу, плача, пока ветеринар вводила препарат.
Сначала стало очень жарко, словно по венам пробежал огонь костра у реки. Затем жар сменился ледяным холодом — как в тот грозовой день. Потом веки налились тяжестью и сомкнулись, как тогда, когда он засыпал рядом с Кристи. Звуки растворились в тишине…
Гарольду казалось, что он стал чем-то лёгким и невесомым, плывущим в полной темноте. Движение давалось всё труднее.
И вдруг в нос ударил свежий, незнакомый запах. Лапы коснулись прохладной поверхности, вокруг появились звуки. Гарольд открыл глаза…
— Папа, сегодня тебе пятьдесят, и прежде всего я хочу пожелать тебе счастья и самых верных друзей, — сказала Кристи.
— У меня есть вы и много друзей. Я самый счастливый человек, — улыбнулся мистер Кенсберг, вставая в украшенном зале.
— Всё верно, пап, но друзей много не бывает, — Кристи протянула ему небольшую коробочку, внутри которой что-то шевелилось. — Это от нас с Джорджем.
Мистер Кенсберг открыл коробку и осторожно поднял на ладони маленького щенка.
— Как же он похож… — голос мужчины дрогнул.
Щенок огляделся и, увидев мужчину в чёрном костюме, вдруг почувствовал странное узнавание. Будто он уже знал этого человека. Того самого.
— Тьяф… — неуверенно раздался его первый звук.
