Анастасия еще в подъезде услышала, как хлопают дверцы шкафов. Она тяжело вздохнула, прижимая к груди пакет с продуктами. День выдался суматошным — две презентации, три встречи с клиентами, и вот теперь…
— Где ты была? — Михаил выглянул в прихожую, сжимая в руках помятую рубашку. — Это что такое?
Анастасия молча разулась и прошла на кухню. Руки ныли от тяжести сумок, в висках пульсировала боль. Она надеялась, что муж не заметит состояние рубашки до утра, но не повезло.
— Настя, я спрашиваю! — в голосе Михаила звучало раздражение. — Почему рубашка не глажена? У меня завтра важная встреча!
— Миша, я вчера пришла домой в одиннадцать, — устало ответила она, раскладывая продукты. — А сегодня ушла в семь утра. Когда, по-твоему, я должна была ее погладить?
Муж, опираясь на дверной косяк, демонстративно осматривал рубашку.
— Не знаю. Это твои проблемы. Жена должна следить за мужем, создавать для него уют. А ты только о своей работе думаешь.
Анастасия замерла, не донесши пакет молока до холодильника. В груди сжалось что-то болезненное.
— Между прочим, моя работа обеспечивает половину нашего бюджета, если не больше, — тихо произнесла она.
— Вот! — триумфально выкрикнул Михаил. — Опять ты о деньгах! А как же семья? Как муж, в конце концов?
Он бросил рубашку на стул и начал мерить шагами маленькую кухню. Анастасия молча убирала продукты, стараясь не реагировать на металлические нотки в его голосе.
— У Сергея жена работает три часа в день, а потом дома. И обед всегда горячий, и рубашки выглажены. А ты…
Звонок телефона прервал его тираду. Михаил взглянул на экран, и лицо его просветлело.
— Мам! Представляешь, прихожу домой — ни ужина, ни глаженой рубашки.
Анастасия поморщилась. Опять началось. Стоит что-то не по его, так сразу жаловаться матери. Как ребенок!
Но в этот раз что-то пошло не так. Лицо Михаила вытягивалось по мере разговора, и он все чаще бросал настороженные взгляды на жену.
— Как же… Мам! Причем тут мой заработок? Ну да, я же мужчина… Понял, понял… Но всё-таки…
Он растерянно положил трубку и посмотрел на Анастасию так, будто видел ее впервые.
— Представляешь, — пробормотал он, — мама сказала, что я не прав. Если хочу домохозяйку, должен полностью обеспечивать семью. А если жена работает наравне со мной, то и домашние дела надо делить поровну.
Анастасия лишь пожала плечами. Она давно это говорила, но разве он слушал?
Через неделю раздался звонок от Олены Семеновны. Голос свекрови звучал глухо:
— Настя, приезжай, если можешь. Надо поговорить.
Эти слова заставили Анастасию похолодеть. Она отпросилась с работы и поспешила к свекрови.
Олена Семеновна встретила ее в халате, бледная, осунувшаяся. На столе лежали какие-то бумаги.
— Садись, дочка, — тихо произнесла она. — Новости у меня плохие. Врачи говорят — осталось три-четыре месяца.
У Анастасии земля ушла из-под ног. Как три-четыре? Почему? Ведь еще неделю назад свекровь выглядела совершенно здоровой!
— Да, — словно отвечая на ее мысли, сказала Олена Семеновна. — То самое. Слишком поздно обнаружили. Лечить уже нет смысла.
Они проговорили до самого вечера. Свекровь рассказала, как узнала о диагнозе, но надеялась, что это ошибка, не хотела никого пугать раньше времени. Под конец она вдруг взяла Анастасию за руку:
— Настя, прости меня. За Мишу моего извини. Разбаловала я его, потакала всему. Вот и вырос… таким.
С того дня жизнь Анастасии превратилась в бесконечный водоворот. Утром — работа, вечером — к свекрови. Готовить, убирать, следить за лекарствами. Иногда оставалась на ночь, когда Олене Семеновне становилось совсем плохо.
Михаил к матери почти не заглядывал. Ссылался на занятость, важные встречи. Зато дома всё чаще устраивал скандалы.
— Опять нет ужина? — встретил он ее как-то вечером. — И что мне теперь, бутерброды есть?
— Миша, я у мамы была, — устало ответила Анастасия. — Ей сегодня плохо, укол делали.
— А обо мне кто подумает? — вскочил он. — Мама там не одна, соседка заходит, тётя Люба еще. А я что — не человек? Без ужина…
Анастасия молча прошла в ванную. Сил спорить не было. Да и какой смысл? Все равно не поймет.
Через неделю Михаил не пришел ночевать. Потом снова. А потом появился среди дня, когда Анастасия забежала домой переодеться.
— Нам надо поговорить, — начал он. — Я подаю на развод.
Анастасия даже не удивилась. Только устало спросила:
— Почему?
— Потому что ты мне не жена! — выпалил он. — Постоянно на работе или у матери. А я? Мне что, всю жизнь в пустой квартире сидеть? У меня, между прочим, теперь есть женщина, которая готова заботиться обо мне по-настоящему!
Он еще что-то говорил — о несбывшихся ожиданиях, разных взглядах на жизнь. Анастасия не слушала. Она смотрела в окно на падающие листья и думала, как странно устроена жизнь.
Еще месяц назад она боялась даже подумать о разводе, а теперь… Теперь ей было почти всё равно.
— Хорошо, — просто сказала она, когда Михаил замолчал. — Подавай. Я не буду возражать.
Он осекся на полуслове, уставившись на нее с удивлением. Наверное, ждал слез, истерик, уговоров. А она вдруг почувствовала странное облегчение. Будто невидимая тяжесть спала с плеч.
— Только… — Анастасия замялась. — К маме я всё равно буду ходить. Она ни в чём не виновата.
Михаил дёрнул головой и отвернулся.
— Да, пожалуйста! Мне-то что? Только в квартире ничего не ломай. Я там жить буду.
Больше не взглянув на жену, он громко хлопнул дверью. А Анастасия ещё долго стояла у окна, глядя, как падают листья, и думала, что не чувствует ни боли, ни обиды. Только усталость. И странную пустоту внутри.
Три месяца пролетели, как один день. Анастасия почти не замечала времени — оно дробилось на короткие промежутки между работой и визитами к свекрови.
Олена Семеновна таяла на глазах. Анастасия старалась не думать о том, сколько ей осталось. Просто приходила каждый вечер, готовила, убирала, читала вслух любимые книги свекрови.
— Настя, — позвала однажды Олена Семеновна. — Присядь, надо поговорить.
Анастасия села на краешек кровати. Свекровь смотрела на неё долгим взглядом.
— Спасибо тебе, дочка. За всё спасибо. Вот как бывает — родного сына нет рядом, а ты…
Она закашлялась, долго не могла успокоиться. Анастасия поддерживала её за плечи, помогая попить воды.
— Да что вы, мама, — тихо ответила она. — Как же иначе?
На следующий день свекрови не стало. Анастасия знала, что этот момент наступит, но всё равно была не готова. На похоронах Михаила не было. Он так и не вернулся из отпуска со своей новой пассией.
Через несколько дней в дверь позвонили. На пороге стоял Михаил — загорелый, но растерянный.
— Настя, — начал он. — Там мама…
— Знаю, — коротко ответила она. — Мы похоронили её вчера.
Он вздрогнул, будто от удара.
— Как вчера? Почему мне не сообщили?
— А куда? В никуда? — устало спросила Анастасия. — Твой телефон две недели был вне зоны доступа.
Михаил переступил с ноги на ногу.
— Слушай, а ты не знаешь… Там с квартирой что?
Анастасия покачала головой. Она знала правду, но говорить не стала. Пусть узнаёт сам.
— Ладно, — буркнул он. — Пойду к тёте Любе. Может, она знает.
Анастасия закрыла дверь и прошла в комнату. Из ящика стола она достала пакет, который всё никак не решалась открыть. Развернула его — на колени выпала записка.
Почерк Олены Семеновны, некогда твёрдый и чёткий, был дрожащим:
«Прости, что воспитала такого сына».
Из пакета посыпались деньги — новые, хрустящие купюры. Много. Очень много.
А где-то на другом конце города раздавался истошный женский крик:
— Что значит — нет квартиры? А где ты жить собрался? У меня? Нет, милый, проваливай! Я не для того от мужа ушла, чтобы содержать альфонса!
Анастасия об этом не знала. Она сидела у окна, пересчитывала деньги и думала о том, как странно устроена жизнь. Каким нужно быть сыном, чтобы родная мать не оставила тебе ничего.
