Сегодня Лидия наконец-то решилась разобрать комнату, которую мать при жизни называла «кладовой души». Вчера исполнилось сорок дней с момента её ухода. Женщина прожила 80 лет и казалась вечной, а оказалось — нет.
В просторном доме одна из комнат всегда оставалась под замком. Отец когда-то установил там массивные стеллажи по всему периметру, поставил два старинных сундука — наверняка ещё дореволюционного времени. Эта комната была запретной территорией, священным уголком матери, куда она никого не допускала.
Сколько Лида себя помнила, мама всё время что-то запасала. У неё была паническая боязнь нужды и голода. Жили они в большом селе, Лидия была единственным ребёнком. Родители работали в леспромхозе — мать вела бухгалтерию, отец трудился мастером.
Мама скупала тканевые отрезы, но до швейной машинки они никогда не доходили — уходили в ту самую «кладовку». Там же скапливались горы новых постельных комплектов, ворохи махровых полотенец. При этом в доме использовались поношенные, заштопанные, потёртые вещи.
Периодически родители ездили по путёвкам от предприятия — побывали и в Прибалтике, и в Болгарии, и в Восточной Германии. Оттуда привозили редкие, модные вещи. Но Лида видела их лишь мельком — всё уносилось в сундуки.
Школьную форму Лидия донашивала несколько лет подряд, мать аккуратно надставляла подол, если форма становилась короткой, а протёртые рукава аккуратно латались цветной тканью.
Семья жила скромно, без роскоши. Всё лучшее и редкое — в запас. Ели с огорода и своего хозяйства, а деньги аккуратно складывались «на чёрный день».
Подрастая, Лида начинала ходить на сельские танцы. Иногда, с большими уговорами, мать выдавала ей платье или кофточку из «резерва». Бывало и так, что вещь оказывалась мала.
— Ничего, — говорила мама. — Пусть полежит, внучке твоей пригодится.
Но внучки у Лиды не было. Замуж она так и не вышла.
После школы родителей не упросить — отправили её работать на местное предприятие, в ученицы к нормировщице. Потом женщина ушла, и Лидия осталась на этой должности на десятки лет — до самой пенсии.
В её жизни была одна любовь. Сосед Александр вернулся из армии и начал за ней ухаживать. Но родителям он не понравился: ни он, ни его родня. С другими мужчинами выходило так же. Лида слушала родителей. Годы прошли, женихи исчезли.
Теперь она сидела на полу той комнаты, перебирала залежи и плакала.
Многое за эти годы сгнило, истлело, пришло в негодность. Только кримплен не сдался — стопка разноцветных отрезов лежала себе нетронутая. Кому теперь нужны эти ткани?
В жестяных коробках из-под сигарет — аккуратно сложенные детские вещички. Ползунки, кофточки, распашонки. Всё это мать приберегла для внуков, которых так и не дождалась.
Лида потратила на разбор завалов почти неделю. Большую часть отправила на помойку. Что-то раздала знакомым, особенно детские вещи. Нашла жестяную банку из-под чая — внутри лежали золотые украшения. Но искала она другое — доллары.
После того, как сгорели советские рубли, мать больше не доверяла бумажным деньгам. Только долларам. Лида была уверена, что они где-то есть, но сколько ни рылась — безрезультатно.
Отец уже не мог помочь — ему 87, память почти не работает.
Вечером, сидя перед телевизором, Лида вязала из лоскутков коврик. Мать всю старую одежду нарезала на полоски и скручивала в клубки. Когда один клубок закончился, Лида обнаружила внутри полиэтиленовый мешочек, в который были аккуратно завернуты доллары. Мать даже туда добралась со своей страстью к накопительству.
А ведь была мысль отдать эти клубки соседке-рукодельнице…
Отец, по его же просьбе, оказался в доме престарелых. В селе, где жил, другого выхода всё равно не было. Лида купила себе квартиру в райцентре. Ей исполнилось 58 лет.
Она всё чаще задумывалась — зачем так жила? Зачем всё — впрок, на потом? А теперь? Что осталось?
Жизни осталось немного. А радости? А любви? А дети, внуки?
Родной дом в селе пустует. Продать дорого — нереально, а дёшево — жалко. Село разваливается, люди бегут в поисках лучшей жизни.
Лида навещает отца, привозит гостинцы, хотя он не всегда узнаёт её.
Каждый раз он суёт ей в руки пакет с рулонами туалетной бумаги, украденной в общем санузле.
— На, Лидусь, возьми, пусть будет. Про запас…
Она, конечно, возвращает это санитарке.
Такая вот история. И смешная, и до боли грустная…
