— У тебя была всего одна задача, Вера! Одна! Чем ты вообще думала?
— Я… я не виновата, Олег. Всё вышло случайно… Я и представить не могла…
Вера стояла посреди узкой кухни, прижимая к себе завернутого в байковое одеяло Кирюшу. Из соседней комнаты доносилось ровное дыхание спящей Марины. Она не сомкнула глаз уже вторые сутки, лишь иногда проваливалась в тяжёлую дрему между кормлениями. Скрипнула дверь — резко, неожиданно, и Вера вздрогнула: Олег вернулся с вахты спустя два месяца, даже не позвонив.
Он застыл в дверях, рассматривая жену с каким-то непонятным выражением лица. В руке — потертая сумка, куртка распахнута, на лице — следы ветра и мороза. От него пахло солярой, зимней дорогой и тем суровым севером, откуда он приехал.
— Там, в спальне… ещё один, — Вера попыталась улыбнуться, но получилось больше как болезненный тик. — Марина только уснула. Хочешь взглянуть?
Сумка с грохотом упала на пол. Олег сдернул шапку, бросил на стол, сделал несколько шагов и замер, словно уперся в невидимую стену.
— Это что за цирк, Вера? Это какая-то шутка?
Она качнула головой, стараясь сохранить спокойствие в голосе:
— Двойняшки, Олег. УЗИ показало одного, но родилось двое…
— Ты смеёшься надо мной? — лицо его перекосилось, будто он испытал физическую боль. — Я на это не подписывался!
— Я сама не знала… Но это же дети, Олег, наши с тобой дети…
— Я рассчитывал на одного! — он с силой ударил кулаком по столу, отчего Кирилл заёрзал и заплакал. — Только одного! Мы и так с трудом тянем! Где ты собираешься найти силы и деньги на двоих?!
Вера покачивала сына, успокаивая и его, и себя. В спальне, как по сигналу, заплакала Марина — чувствовала, видимо, напряжение в доме.
— Я справлюсь, — прошептала Вера, не поднимая на мужа глаз. — Мама помогает. Папа сделал колыбельку. Соседки заглядывают…
Олег прошёл в спальню, Вера не видела его выражения, но услышала, как он резко выдохнул, заметив вторую кроватку. Когда вернулся на кухню, глаза его были сухими и холодными.
— Влезла в долги? — спросил он жёстко.
— Нет. Людмила отдала старые детские вещи. Я кое-что перешила. Пелёнки сделала из маминых простыней.
Он опустился на стул, уткнувшись лицом в ладони. Его фигура словно сгорбилась под грузом тяжёлых мыслей.
— Я не смогу это вынести, — глухо сказал он. — Два малыша — это не просто двойная нагрузка. Это приговор. Я и на одного-то с трудом решился… надеялся, вырастет — полегчает. А тут…
Марина плакала всё громче. Олег вскочил, лицо налилось краской:
— Да замолчи же ты наконец!
— Не смей кричать на неё! — Вера плотнее прижала Кирюшу и закрыла собой проход в спальню.
— Послушай внимательно, — он схватил её за плечи, заглядывая прямо в глаза. — У нас есть два выхода. Либо мы одного отдаем — родственникам, в приют, мне всё равно куда. Либо я ухожу. Навсегда. Я не собираюсь гробить себя на бесконечную нужду и бессонные ночи с тремя иждивенцами.
Вера побледнела, ноги словно приросли к полу. Она несколько раз моргнула, не веря своим ушам.
— Ты… серьёзно? Хочешь избавиться от одного из детей?
— Я хочу жить, Вера, а не влачить жалкое существование, — холодно сказал он. — Выбирай.
Кирилл заплакал громче. Вслед за ним — Марина. Вера перевела взгляд с двери в спальню на сына в своих руках. Внутри что-то оборвалось и в то же время сжалось в комок.
— Выбор сделан, — произнесла она тихо.
Пройдя мимо мужа, она распахнула входную дверь:
— Тогда иди. Они останутся со мной.
Олег пару секунд стоял, рассматривая жену: невыспанную, измученную, с кругами под глазами и в старом халате. В его взгляде скользнуло удивление. Потом он молча поднял сумку, шапку и вышел.
Вера тихо закрыла дверь и, будто в забытьи, пошла к плачущей дочери.
Две последующие недели словно стёрлись из её памяти. Будто она тонула — выныривала, хватала ртом воздух и снова уходила под воду. Марина подхватила простуду, Кирилл плохо спал. Тело словно перестало принадлежать ей — руки сами делали всё по кругу: кормить, пеленать, стирать, развешивать. Вся жизнь превратилась в рутину, где не было дня и ночи.
— Ты вообще что-нибудь ешь? — спросила мать, однажды явившись с кастрюлей.
Вера пожала плечами. Память подсказывала, что Олег обещал перевести деньги, но так ничего и не пришло. Помнила, как отец заходил с топором и колол дрова, потом разводил огонь в печи. Помнила запах высушенных на кухне пелёнок.
— На кого ты похожа? Кожа да кости, — покачала головой мать, ставя кастрюлю на плиту. — Как ты думаешь, молоко у тебя останется, если ты сама ничего не ешь?
Кирилл спал в подвешенной люльке, Марина — в колыбели у окна. Мать положила руку на плечо дочери:
— Наплакалась? Теперь хватит. Живи.
— Я и не плакала, мама. Когда тут плакать?
Но она всё же заплакала. В тот день, когда Марина впервые ей улыбнулась. Она позвала мать, как девчонка:
— Мам, смотри! Она мне улыбается!
И тогда всё прорвало. Потоком. Мать обняла её, гладя по спине:
— Всё будет. Главное — мы рядом.
Как только дети немного подросли, Вера снова взялась за машинку. Поехала в райцентр, купила ткани, достала заветный кусок льна, который берегла на крайний случай. Соседка принесла обрезки — остались после школьных штор. Дети дремали возле её рабочего стола на подушках, а швейная машинка тарахтела всю ночь, пока в доме царила тишина.
Однажды в дверь постучали. Она подумала — мама. Но на пороге оказалась Марья Ивановна, худая, как сушёная вобла, почтальонка.
— Слыхала, ты шьёшь неплохо.
Вера кивнула.
— Мне дочка на юбилей шторы прислала. Красота, но длинные. Укоротишь?
Через неделю та же почтальонка пришла с яблоками и соседкой Стешей, которая принесла дублёнку. Потом потянулся поток заказов от всей деревни.
Когда близнецам стукнул год, Вера подала заявление на алименты. Олег пришёл в суд с новой пассией — высокая, ухоженная, волосы обесцвечены. Он поседел, выглядел собранным. На Веру почти не смотрел. Только при вынесении решения процедил:
— Зачем рожала обоих?
Вера не ответила. Деньги он перечислял исправно, но за всё это время так и не появился. Она и не ждала.
Жизнь шаг за шагом входила в колею.
Однажды поздно вечером к дому подъехала машина Люды, местного фельдшера. Близнецы только заснули. Люда, скинув сапоги, буркнула:
— Дорог нет совсем. Приехала чудом.
Вера налила чай.
— Что случилось?
— Да шуба подралась. А завтра в райцентр, мороз же. Поможешь?
Вера кивнула, достала иголку.
— Говорят, твой бывший в ДТП угодил. Серьёзно. Баба его пострадала — вся переломанная, а он жив-здоров.
Вера слегка замерла, но продолжила шить.
— Вроде пьяным был. Права забрали. Суд будет. Его баба вроде к нему не вернулась — съехала к матери.
— Всё. Шуба готова, — сказала Вера, отложив нитки.
Люда, закутываясь, вдруг спросила:
— А если он вернётся? Простишь?
Вера молчала, выключая свет. А когда Люда уехала, прошептала:
— Я давно простила. Только ждать его не собираюсь.
Заглянув в спальню, Вера увидела, как дети спят, уткнувшись друг в друга. Кирилл держал Марину за щёчку, будто охранял. Она улыбнулась и пошла к своей машинке.
— Кирилл, подай мой учебник! Только не этот, по химии. Ты случайно не забрал мой?
На кухне стоял яркий, хрустящий свет мартовского утра, переливаясь бликами на стенах. Марина, хмурясь, перерывала рюкзак в поисках нужной тетради.
Теперь она ходила с короткой стрижкой — каре, как у их учительницы по физике. Сама себя остригла месяц назад. Кирилл, доедая бутерброд, стремительно метнулся в комнату и спустя пару секунд вернулся с потёртым учебником в руке.
— На. Я его взял — задачу по кислотам решал. Можешь сказать спасибо — я и твою домашку сделал.
Вера с улыбкой и точностью профессионала резала ткань — перед ней лежал аккуратно разложенный материал для нового заказа. Её мастерская за последние годы расширилась: теперь это было настоящее маленькое ателье в пристройке к дому. Год назад она даже взяла помощницу — Настю из соседнего села, хрупкую девочку с отличными навыками и слабым здоровьем. У Веры теперь была даже страничка в соцсетях, куда стекались заказы из соседнего городка.
— Сегодня родительское собрание, — Марина засунула учебник обратно. — Ты придёшь?
— Что, опять будем обсуждать твои двойки? — пошутил Кирилл, уклоняясь от лёгкого подзатыльника сестры.
— Сам ты двойка. Сегодня будут говорить про медали и экзамены.
Вера отложила ножницы:
— Конечно, буду. Мне нужно заказ к пяти закончить. А вы после школы что планируете?
— У нас хоровая репетиция, — одновременно ответили близнецы и засмеялись.
Они с детства обожали говорить хором. Сначала это удивляло, потом стало привычным. Между ними всегда была особенная связь — если один заболевал, второй вскоре тоже начинал хандрить. Когда Марина сломала руку, упав с дерева, Кирилл жаловался на боль в запястье, хотя врачи ничего не находили.
— Не забудьте шапки! — крикнула Вера вслед, когда дети выбегали за дверь. Солнце светило по-весеннему, но мороз был вполне зимний.
Ирина Васильевна, классный руководитель выпускного класса, была для школы человеком новым — переехала из города всего три года назад. Вера сразу заметила её внимательный взгляд — оценивающий, с каким-то скрытым теплом. В самом конце собрания учительница вдруг произнесла:
— И ещё одно. В этом году наша школа впервые будет участвовать в областном конкурсе музыкальных коллективов. И я хочу поблагодарить Марину и Кирилла — они сочинили песню о нашей деревне. Именно с ней мы и поедем на конкурс.
Зал захлопал. Вера удивлённо посмотрела на детей. О сюрпризе с песней она ничего не знала.
После собрания Ирина Васильевна подошла к Вере:
— Можете уделить минутку?
Они прошли в соседний кабинет. Учительница прикрыла за собой дверь и заговорила:
— Я за пятнадцать лет преподавания редко встречала таких детей, как ваши. Они удивительные. Особенно поразила их искренняя доброта. Не на показ — настоящая.
Вера неловко улыбнулась:
— Спасибо. Я просто старалась, как могла.
— Я слышала вашу историю. Здесь, в деревне, такие вещи не скрываются. У меня самой дочь, я её одна растила — муж погиб. Поэтому я понимаю вас. И очень уважаю.
Она сделала паузу и повернулась к близнецам:
— У вас невероятная мама. Горжусь, что знаю её.
Возвращаясь домой, Вера вспоминала эти слова. «Вот так иногда и получаешь неожиданную похвалу — и сразу на душе тепло», — подумала она. Это действительно было приятно.
— Мам, закрой глаза, не смотри!
Вера послушно закрыла глаза. Вечер их дня рождения. На столе дымился домашний пирог с ревенем и сахаром. Мама принесла банку малосольных огурцов, папа, шумно кряхтя, поставил бутылку шампанского — «по случаю».
— Можно смотреть?
— Уже можно!
Открыв глаза, Вера увидела на столе резную деревянную фоторамку. На углах были вырезаны переплетённые веточки — явно папина работа. В рамке — новогоднее фото: она и дети, стоящие по бокам и обнимающие её за плечи. Все трое смеются. Внизу выжжено: «Спасибо, что выбрала нас обоих».
Вера крепко прижала рамку к груди. Кирилл отвёл взгляд, шмыгнув носом. Марина смахнула слезу:
— Мы с дедушкой делали. Ну, он помогал. Тебе нравится?
— Очень, — тихо прошептала Вера.
Отец кашлянул:
— Так что, шампанское открываем? А вам, молодёжь, — по соку.
За окном сыпался мягкий мартовский снег. С метеостанции сообщали о грядущей метели. Но в доме было по-семейному уютно. Дети нарезали пирог вместе с бабушкой, дедушка наливал по бокалам. Вера поставила фоторамку на полку и заметила своё отражение в зеркале: в уголках глаз — морщинки, в волосах — серебристые пряди. Но в отражении была счастливая женщина. Женщина, которая справилась.
Поздним вечером, когда родители уехали, а дети пошли гулять к друзьям, Вера села за машинку — дошивала платье для дочки главврача. За окном выла метель, но в доме царила тишина и покой. Она на секунду замерла и представила, как в дверях снова появляется Олег — обросший, уставший, весь в снегу. Говорит: «Прости».
Она улыбнулась своим мыслям. Не ждала. Не звала. И если бы он вдруг появился… Вера бы не пустила. Он потерял право быть частью этой семьи. Она взглянула на фоторамку с выжженной надписью и тихо проговорила:
— А я благодарю вас. За то, что вы у меня есть.