— У нас родилась двойня? Ты издеваешься? Я на такое не подписывался! — После этих слов муж поставил мне ультиматум

— У тебя была всего одна задача, Вера! Одна! Чем ты вообще думала?

— Я… я не виновата, Олег. Всё вышло случайно… Я и представить не могла…

Вера стояла посреди узкой кухни, прижимая к себе завернутого в байковое одеяло Кирюшу. Из соседней комнаты доносилось ровное дыхание спящей Марины. Она не сомкнула глаз уже вторые сутки, лишь иногда проваливалась в тяжёлую дрему между кормлениями. Скрипнула дверь — резко, неожиданно, и Вера вздрогнула: Олег вернулся с вахты спустя два месяца, даже не позвонив.

Он застыл в дверях, рассматривая жену с каким-то непонятным выражением лица. В руке — потертая сумка, куртка распахнута, на лице — следы ветра и мороза. От него пахло солярой, зимней дорогой и тем суровым севером, откуда он приехал.

— Там, в спальне… ещё один, — Вера попыталась улыбнуться, но получилось больше как болезненный тик. — Марина только уснула. Хочешь взглянуть?

Сумка с грохотом упала на пол. Олег сдернул шапку, бросил на стол, сделал несколько шагов и замер, словно уперся в невидимую стену.

— Это что за цирк, Вера? Это какая-то шутка?

Она качнула головой, стараясь сохранить спокойствие в голосе:

— Двойняшки, Олег. УЗИ показало одного, но родилось двое…

— Ты смеёшься надо мной? — лицо его перекосилось, будто он испытал физическую боль. — Я на это не подписывался!

— Я сама не знала… Но это же дети, Олег, наши с тобой дети…

— Я рассчитывал на одного! — он с силой ударил кулаком по столу, отчего Кирилл заёрзал и заплакал. — Только одного! Мы и так с трудом тянем! Где ты собираешься найти силы и деньги на двоих?!

Вера покачивала сына, успокаивая и его, и себя. В спальне, как по сигналу, заплакала Марина — чувствовала, видимо, напряжение в доме.

— Я справлюсь, — прошептала Вера, не поднимая на мужа глаз. — Мама помогает. Папа сделал колыбельку. Соседки заглядывают…

Олег прошёл в спальню, Вера не видела его выражения, но услышала, как он резко выдохнул, заметив вторую кроватку. Когда вернулся на кухню, глаза его были сухими и холодными.

— Влезла в долги? — спросил он жёстко.

— Нет. Людмила отдала старые детские вещи. Я кое-что перешила. Пелёнки сделала из маминых простыней.

Он опустился на стул, уткнувшись лицом в ладони. Его фигура словно сгорбилась под грузом тяжёлых мыслей.

— Я не смогу это вынести, — глухо сказал он. — Два малыша — это не просто двойная нагрузка. Это приговор. Я и на одного-то с трудом решился… надеялся, вырастет — полегчает. А тут…

Марина плакала всё громче. Олег вскочил, лицо налилось краской:

— Да замолчи же ты наконец!

— Не смей кричать на неё! — Вера плотнее прижала Кирюшу и закрыла собой проход в спальню.

— Послушай внимательно, — он схватил её за плечи, заглядывая прямо в глаза. — У нас есть два выхода. Либо мы одного отдаем — родственникам, в приют, мне всё равно куда. Либо я ухожу. Навсегда. Я не собираюсь гробить себя на бесконечную нужду и бессонные ночи с тремя иждивенцами.

Вера побледнела, ноги словно приросли к полу. Она несколько раз моргнула, не веря своим ушам.

— Ты… серьёзно? Хочешь избавиться от одного из детей?

— Я хочу жить, Вера, а не влачить жалкое существование, — холодно сказал он. — Выбирай.

Кирилл заплакал громче. Вслед за ним — Марина. Вера перевела взгляд с двери в спальню на сына в своих руках. Внутри что-то оборвалось и в то же время сжалось в комок.

— Выбор сделан, — произнесла она тихо.

Пройдя мимо мужа, она распахнула входную дверь:

— Тогда иди. Они останутся со мной.

Олег пару секунд стоял, рассматривая жену: невыспанную, измученную, с кругами под глазами и в старом халате. В его взгляде скользнуло удивление. Потом он молча поднял сумку, шапку и вышел.

Вера тихо закрыла дверь и, будто в забытьи, пошла к плачущей дочери.


Две последующие недели словно стёрлись из её памяти. Будто она тонула — выныривала, хватала ртом воздух и снова уходила под воду. Марина подхватила простуду, Кирилл плохо спал. Тело словно перестало принадлежать ей — руки сами делали всё по кругу: кормить, пеленать, стирать, развешивать. Вся жизнь превратилась в рутину, где не было дня и ночи.

— Ты вообще что-нибудь ешь? — спросила мать, однажды явившись с кастрюлей.

Вера пожала плечами. Память подсказывала, что Олег обещал перевести деньги, но так ничего и не пришло. Помнила, как отец заходил с топором и колол дрова, потом разводил огонь в печи. Помнила запах высушенных на кухне пелёнок.

— На кого ты похожа? Кожа да кости, — покачала головой мать, ставя кастрюлю на плиту. — Как ты думаешь, молоко у тебя останется, если ты сама ничего не ешь?

Кирилл спал в подвешенной люльке, Марина — в колыбели у окна. Мать положила руку на плечо дочери:

— Наплакалась? Теперь хватит. Живи.

— Я и не плакала, мама. Когда тут плакать?

Но она всё же заплакала. В тот день, когда Марина впервые ей улыбнулась. Она позвала мать, как девчонка:

— Мам, смотри! Она мне улыбается!

И тогда всё прорвало. Потоком. Мать обняла её, гладя по спине:

— Всё будет. Главное — мы рядом.


Как только дети немного подросли, Вера снова взялась за машинку. Поехала в райцентр, купила ткани, достала заветный кусок льна, который берегла на крайний случай. Соседка принесла обрезки — остались после школьных штор. Дети дремали возле её рабочего стола на подушках, а швейная машинка тарахтела всю ночь, пока в доме царила тишина.

Однажды в дверь постучали. Она подумала — мама. Но на пороге оказалась Марья Ивановна, худая, как сушёная вобла, почтальонка.

— Слыхала, ты шьёшь неплохо.

Вера кивнула.

— Мне дочка на юбилей шторы прислала. Красота, но длинные. Укоротишь?

Через неделю та же почтальонка пришла с яблоками и соседкой Стешей, которая принесла дублёнку. Потом потянулся поток заказов от всей деревни.

Когда близнецам стукнул год, Вера подала заявление на алименты. Олег пришёл в суд с новой пассией — высокая, ухоженная, волосы обесцвечены. Он поседел, выглядел собранным. На Веру почти не смотрел. Только при вынесении решения процедил:

— Зачем рожала обоих?

Вера не ответила. Деньги он перечислял исправно, но за всё это время так и не появился. Она и не ждала.

Жизнь шаг за шагом входила в колею.

Однажды поздно вечером к дому подъехала машина Люды, местного фельдшера. Близнецы только заснули. Люда, скинув сапоги, буркнула:

— Дорог нет совсем. Приехала чудом.

Вера налила чай.

— Что случилось?

— Да шуба подралась. А завтра в райцентр, мороз же. Поможешь?

Вера кивнула, достала иголку.

— Говорят, твой бывший в ДТП угодил. Серьёзно. Баба его пострадала — вся переломанная, а он жив-здоров.

Вера слегка замерла, но продолжила шить.

— Вроде пьяным был. Права забрали. Суд будет. Его баба вроде к нему не вернулась — съехала к матери.

— Всё. Шуба готова, — сказала Вера, отложив нитки.

Люда, закутываясь, вдруг спросила:

— А если он вернётся? Простишь?

Вера молчала, выключая свет. А когда Люда уехала, прошептала:

— Я давно простила. Только ждать его не собираюсь.

Заглянув в спальню, Вера увидела, как дети спят, уткнувшись друг в друга. Кирилл держал Марину за щёчку, будто охранял. Она улыбнулась и пошла к своей машинке.

— Кирилл, подай мой учебник! Только не этот, по химии. Ты случайно не забрал мой?

На кухне стоял яркий, хрустящий свет мартовского утра, переливаясь бликами на стенах. Марина, хмурясь, перерывала рюкзак в поисках нужной тетради.

Теперь она ходила с короткой стрижкой — каре, как у их учительницы по физике. Сама себя остригла месяц назад. Кирилл, доедая бутерброд, стремительно метнулся в комнату и спустя пару секунд вернулся с потёртым учебником в руке.

— На. Я его взял — задачу по кислотам решал. Можешь сказать спасибо — я и твою домашку сделал.

Вера с улыбкой и точностью профессионала резала ткань — перед ней лежал аккуратно разложенный материал для нового заказа. Её мастерская за последние годы расширилась: теперь это было настоящее маленькое ателье в пристройке к дому. Год назад она даже взяла помощницу — Настю из соседнего села, хрупкую девочку с отличными навыками и слабым здоровьем. У Веры теперь была даже страничка в соцсетях, куда стекались заказы из соседнего городка.

— Сегодня родительское собрание, — Марина засунула учебник обратно. — Ты придёшь?

— Что, опять будем обсуждать твои двойки? — пошутил Кирилл, уклоняясь от лёгкого подзатыльника сестры.

— Сам ты двойка. Сегодня будут говорить про медали и экзамены.

Вера отложила ножницы:

— Конечно, буду. Мне нужно заказ к пяти закончить. А вы после школы что планируете?

— У нас хоровая репетиция, — одновременно ответили близнецы и засмеялись.

Они с детства обожали говорить хором. Сначала это удивляло, потом стало привычным. Между ними всегда была особенная связь — если один заболевал, второй вскоре тоже начинал хандрить. Когда Марина сломала руку, упав с дерева, Кирилл жаловался на боль в запястье, хотя врачи ничего не находили.

— Не забудьте шапки! — крикнула Вера вслед, когда дети выбегали за дверь. Солнце светило по-весеннему, но мороз был вполне зимний.

Ирина Васильевна, классный руководитель выпускного класса, была для школы человеком новым — переехала из города всего три года назад. Вера сразу заметила её внимательный взгляд — оценивающий, с каким-то скрытым теплом. В самом конце собрания учительница вдруг произнесла:

— И ещё одно. В этом году наша школа впервые будет участвовать в областном конкурсе музыкальных коллективов. И я хочу поблагодарить Марину и Кирилла — они сочинили песню о нашей деревне. Именно с ней мы и поедем на конкурс.

Зал захлопал. Вера удивлённо посмотрела на детей. О сюрпризе с песней она ничего не знала.

После собрания Ирина Васильевна подошла к Вере:

— Можете уделить минутку?

Они прошли в соседний кабинет. Учительница прикрыла за собой дверь и заговорила:

— Я за пятнадцать лет преподавания редко встречала таких детей, как ваши. Они удивительные. Особенно поразила их искренняя доброта. Не на показ — настоящая.

Вера неловко улыбнулась:

— Спасибо. Я просто старалась, как могла.

— Я слышала вашу историю. Здесь, в деревне, такие вещи не скрываются. У меня самой дочь, я её одна растила — муж погиб. Поэтому я понимаю вас. И очень уважаю.

Она сделала паузу и повернулась к близнецам:

— У вас невероятная мама. Горжусь, что знаю её.

Возвращаясь домой, Вера вспоминала эти слова. «Вот так иногда и получаешь неожиданную похвалу — и сразу на душе тепло», — подумала она. Это действительно было приятно.

— Мам, закрой глаза, не смотри!

Вера послушно закрыла глаза. Вечер их дня рождения. На столе дымился домашний пирог с ревенем и сахаром. Мама принесла банку малосольных огурцов, папа, шумно кряхтя, поставил бутылку шампанского — «по случаю».

— Можно смотреть?

— Уже можно!

Открыв глаза, Вера увидела на столе резную деревянную фоторамку. На углах были вырезаны переплетённые веточки — явно папина работа. В рамке — новогоднее фото: она и дети, стоящие по бокам и обнимающие её за плечи. Все трое смеются. Внизу выжжено: «Спасибо, что выбрала нас обоих».

Вера крепко прижала рамку к груди. Кирилл отвёл взгляд, шмыгнув носом. Марина смахнула слезу:

— Мы с дедушкой делали. Ну, он помогал. Тебе нравится?

— Очень, — тихо прошептала Вера.

Отец кашлянул:

— Так что, шампанское открываем? А вам, молодёжь, — по соку.

За окном сыпался мягкий мартовский снег. С метеостанции сообщали о грядущей метели. Но в доме было по-семейному уютно. Дети нарезали пирог вместе с бабушкой, дедушка наливал по бокалам. Вера поставила фоторамку на полку и заметила своё отражение в зеркале: в уголках глаз — морщинки, в волосах — серебристые пряди. Но в отражении была счастливая женщина. Женщина, которая справилась.

Поздним вечером, когда родители уехали, а дети пошли гулять к друзьям, Вера села за машинку — дошивала платье для дочки главврача. За окном выла метель, но в доме царила тишина и покой. Она на секунду замерла и представила, как в дверях снова появляется Олег — обросший, уставший, весь в снегу. Говорит: «Прости».

Она улыбнулась своим мыслям. Не ждала. Не звала. И если бы он вдруг появился… Вера бы не пустила. Он потерял право быть частью этой семьи. Она взглянула на фоторамку с выжженной надписью и тихо проговорила:

— А я благодарю вас. За то, что вы у меня есть.

Оцените статью
Апельсинка
Добавить комментарии