— Ты окончательно сошёл с ума? — Таня стиснула кулаки, не желая выдавать дрожь в руках. — Десять лет брака, двое детей — и вдруг тебе стало «тесно»?
Денис, стоя в проёме, нервно теребил связку ключей. В квартире пахло яблочным пирогом и шампунем для детей — Таня только что достала пирог из духовки. Даже в тот момент, когда их семейная жизнь рассыпалась, она продолжала делать всё, как всегда. Утренний свет проникал сквозь полупрозрачные шторы, освещая знакомые до боли детали: старый коврик у двери, где они вдвоём вытирали ноги на протяжении десяти лет, фотографию на стене — они вдвоём, беззаботные, загорелые, на берегу моря.
— Я не говорил, что скучаю, — пробормотал он. — Просто… всё стало слишком одинаковым.
— Одинаковым? — Таня нервно усмехнулась, но в голосе звучали слёзы. — А когда ты в три утра приходил домой с очередной пьянки, а я отпаивала тебя чаем — это тоже было «одинаково»? Или когда мы влезли в ипотеку, потому что тебе нужна была «настоящая семья»?
Денис поморщился.
— Вот, начинается. Ты опять цепляешься. Постоянно это «мы всё прошли вместе». А где ты сама? Где та Таня, что…
— Та, что не набрала пять килограммов? Что красилась даже вынося мусор? — она сорвалась. — Ты просто нашёл себе новую. Помоложе, посвежее, да?
Он сглотнул. Слова застряли в горле. Он только кивнул. В последний раз окинул взглядом родные стены — и дверь за ним закрылась с глухим звуком, как будто захлопнули гробовую крышку.
Их история начиналась с дождливого студенческого вечера. Тогда, когда Таня стояла на остановке, вся промокшая, в лёгкой куртке, и пыталась укрыться от ливня. Он, тогдашний романтик с гитарой и длинными волосами, подошёл, прикрыл её зонтом. Она рассмеялась — легко, звонко, как будто всё вокруг исчезло.
— Ты кто, спаситель? — спросила она, стряхивая капли с ресниц.
— Нет. Просто у меня зонт больше, — ответил он.
Они шли под этим зонтом, смеялись над мокрой обувью, и даже не заметили, как закончился дождь.
Первые годы были тяжёлыми, но счастливыми. Крохотная комнатка в коммуналке, на кухне — старая плита, вечно дымящая. Денис преподавал частные уроки, Таня писала статьи в местную газету. Денег не хватало, но вечерами они пили дешёвый чай, укутывались в один плед и мечтали — о собственной квартире, путешествиях, детях.
— Представь, — говорила Таня, прижимаясь к нему, — однажды мы проснёмся не от будильника, а от запаха кофе.
— А наши дети будут прыгать нам в постель, — добавлял он.
Так и вышло.
Сначала появился Максим — шумный, упрямый, рыжий в мать. Затем — Лиза, тише, спокойнее, с глазами отца. Они купили в ипотеку небольшую квартиру, Таня ушла с работы, занялась детьми, а Денис получил должность в престижной компании.
По выходным они гуляли в парке: Денис катал детей на плечах, Таня фотографировала. По вечерам, когда дети засыпали, они сидели на кухне с вином, смеялись над тем, как Лиза сказала своё первое «папа», а Максим разукрасил кота фломастерами.
— У нас всё хорошо, правда? — шептала Таня.
— Конечно, — отвечал он, целуя её в макушку.
Но потом ему исполнилось сорок.
И вдруг всё стало раздражать. Смех детей, который раньше грел душу, теперь казался криком. Таня, раньше — мягкая и весёлая, казалась ему слишком правильной. Её забота стала навязчивой. Её внимание — удушающим. Он стал замечать, как живут его друзья: без детей, без обязательств, с новыми девушками, дорогими авто и отпуском в любое время.
А он? Он просыпается под визг детей, едет в офис, возвращается в ту же квартиру, где его встречает жена в старом свитере и ужин из трёх блюд.
— Тебе что, не нравится твоя жизнь? — однажды спросила Таня, когда он опять пропустил семейный ужин.
— Всё нормально, — буркнул он.
Это была ложь.
Он тосковал. По свободе. По новизне. По ощущениям.
И когда на горизонте появилась Оксана — молодая, игривая, флиртующая, — он вдруг понял, что хочет вырваться. Из дома. Из рутины. Из себя прежнего.
С приходом Оксаны Денис начал сравнивать. Она пахла дорогими духами, Таня — детским кремом. Оксана носила обтягивающие платья, Таня — удобные свитера. Оксана рассказывала о поездках, вечеринках и модных ресторанах. Таня — о делах детей и планах на ремонт.
И с каждым вечером, возвращаясь домой, он сравнивал.
Вечером Таня встречала его в фартуке, с ложкой в руке. «Извини, суп пересолила. Лиза плакала, всё сбилось». Он ковырял еду, вспоминая вчерашний ужин с Оксаной в ресторане, её стейк и вино, её кокетливую улыбку.
Утром Таня осторожно будила его. «Максиму пора в школу, он рюкзак потерял». А в голове крутились слова Оксаны, что она мечтает просыпаться рядом с ним — без суеты, без детей.
Днём Оксана приносила ему кофе. «Сахар добавить?» — и в голосе звучал намёк. Дома Таня ставила чашку, не спрашивая — просто знала, как он пьёт.
Он всё больше думал, что Оксана — лучше. Потому что она — лёгкая. Потому что она не требует. Потому что с ней он снова чувствует себя желанным.
А Таня — стала просто женой. Женщиной, которая уставала, заботилась, готовила и ждала.
И когда она однажды спросила:
— Ты вообще меня ещё любишь?
Он не ответил.
Потому что ответа у него не было.
Первые недели с Оксаной казались Денису настоящей сказкой. Она готовила ужины при свечах, встречала его в кружевном белье, смеясь над каждой его шуткой так, будто он был единственным и самым остроумным мужчиной в мире. Он чувствовал себя вновь молодым, желанным, будто бы вырвался из надоевшей рутины. Но постепенно эйфория стала утихать — вместе с ней исчезала и маска, которую Оксана носила в начале.
— Ты когда уже официально разведёшься? — бросала она, краем глаза разглядывая свежий маникюр. — Я не собираюсь годами быть просто любовницей.
— Мы ведь решили пока наслаждаться отношениями, без спешки, — уклончиво отвечал Денис, но по её глазам было видно: терпение на исходе.
— Мне тридцать лет, — резко напоминала она. — Я хочу полноценную семью, детей. Или ты правда думаешь, что я готова ждать, пока твои вырастут?
Каждый её выпад становился всё болезненнее. Оксана раздражалась, когда он звонил детям, устраивала сцены, если он планировал провести с ними выходные.
— Опять к ним? — визжала она. — Ты хоть понимаешь, что у тебя теперь другая жизнь?
А затем начались и финансовые претензии.
— Мне нужна новая машина, — заявила однажды. — С тем корытом даже стыдно выезжать.
— У меня ипотека, алименты, — пытался оправдаться Денис.
— Значит, трать меньше на свою «бывшую»!
Последняя их ссора была похожа на бурю.
— Ты обещал, что мы будем вместе! — кричала она, швырнув в него подушкой. — А ты всё ещё живёшь прошлым!
— У меня дети! — выкрикнул он.
— Вот и иди к какой-нибудь разведенке с прицепом!
Дверь хлопнула с такой силой, что у него зазвенело в ушах. Он остался в квартире, которую раньше считал новой страницей. Но теперь эти стены казались чужими, холодными, как и всё, что было связано с его «новой жизнью».
Год после этого стал для него чередой разочарований.
Сначала была Алина — стройная, амбициозная фитнес-инструктор. На третьем свидании она всерьёз поинтересовалась, когда он собирается сделать ей предложение.
— Мы же почти не знакомы, — растерянно отреагировал он.
— В моём возрасте нельзя тратить время зря, — отрезала она с ледяным блеском в глазах.
Потом появилась Катя — начинающая актриса, невероятно милая, но абсолютно беспомощная в быту. Она не умела даже яичницу приготовить, зато мгновенно освоилась в бутиках.
— Это вложение в моё будущее, — говорила она, крутясь перед зеркалом в новом платье.
А затем была Настя — добрая, искренняя. Любила его. Но мечтала о большой семье.
— У меня уже двое, — тихо сказал он однажды.
— Но они же не от нас, — вздохнула она, и в её голосе было больно слышать обиду.
Однажды, глядя на себя в зеркало в пустой квартире, Денис осознал: всё это время он не шёл к счастью, а убегал от него. Все эти женщины были красивой обложкой, иллюзией. Настоящее он оставил позади — там, где детский смех, запах пирога, Таня, знавшая его наизусть. Он променял тепло на пустоту. И понял это, когда было уже поздно.
В пятницу вечером он пришёл — не к детям, а именно к ней. Таня открыла дверь. Он внимательно посмотрел на неё: стройная фигура в свободном свитере, новая короткая стрижка, усталость в глазах, но знакомая, живая. Она не задала ни одного вопроса, просто отступила в сторону, пропуская его.
Они сидели на кухне. Не было запаха пирога, смеха, только тишина и чай в кружках. Он начал говорить. Про Оксану, про упрёки, про девушек, которым нужны были деньги, кольца, дети. Про одиночество в своей «новой жизни».
— Представляешь, — сказал он, ёрзая, — она даже кофе нормально сварить не умела. Всегда либо переслащенный, либо горький.
Таня кивнула, не говоря ни слова. Она знала, как он любит кофе.
— А Алина… на третьем свидании — и уже вопрос о кольце. Вот до чего доходит.
— Ну, — Таня едва заметно улыбнулась, — ты ведь всегда хотел, чтобы тебя ценили.
— Не в этом дело! — вспыхнул он, как будто она обязана была сразу всё понять. — Они все…
Он замолчал, не закончив фразу.
— Они все не я, — спокойно закончила она за него.
Он посмотрел на неё, и в этот момент понял: да. Всё именно так.
— Таня… — он взялся за стол, пытаясь приблизиться. — Я был идиотом.
— Была, — подтвердила она, без капли злобы.
— Я… мы могли бы…
— Нет, — покачала головой. — Мы не могли бы.
— Но ты же простила?
— Простила, — мягко кивнула она. — Но назад не хочу. Не могу.
Он вдруг увидел в её взгляде не обиду и не злобу, а спокойное, окончательное прощание. Словно она смотрела на человека, который когда-то был важным, а теперь стал прошлым.
— Почему? — спросил он, хотя уже знал ответ.
— Потому что я больше не жду, что ты изменишься. И ты, наконец, понял — но слишком поздно.
Она проводила его до двери. Без упрёков. Без слёз. Как проводят давнего знакомого, зашедшего на чай.
— Навещай детей почаще, — сказала напоследок. — Они скучают.
Он стоял у двери, не зная, что сказать. Но дверь уже закрылась. Тихо, спокойно. Без крика. Как точка.
