— Мам, ты снова плачешь?
— Нет, сынок… Всё в порядке.
Я сидела на кухне, глядя на старый, изношенный поводок в ладонях. Его ткань была местами потёрта, застёжка едва держалась — это был немой свидетель бесконечных прогулок с Боней, моим рыжим лохматым спутником. Когда-то мы жили в частном доме, с садом, огородом и свободой для движения. Тогда всё было иначе: и я чувствовала себя легче, и у Бони было куда бегать.
Сейчас возраст диктует свои условия. Колени болят, по двору не побегаешь. Да и переезд на носу — поближе к аптеке, лифту и поликлинике. Старый дом на холме, где автобус ходит один раз в час, теперь уже не вариант. Квартира в городе удобнее, но без сада. Без свободы. Без прежней жизни.
— Мам, риелтор ответил? — сын вошёл на кухню.
— Да, говорит, на следующей неделе подпишем договор. Ключи получим сразу.
— А с Боней что будем делать? — он посмотрел на меня, и я сразу почувствовала в его взгляде жалость.
Слова застряли в горле. Я понимала, что нужно что-то сказать, но не могла. Боня… мой пёс, мой уютный рыжий друг с короткими лапами. Он появился в моей жизни случайно, как будто судьба решила подбросить мне кусочек счастья — мёрзлый щенок у входа в магазин, дрожащий, но с надеждой в глазах. С тех пор мы были неразлучны. До сегодняшнего дня.
— Придётся найти ему хороших хозяев… — тихо произнесла я.
— Мам, может, всё же…
— Нет. Ты сам знаешь — там я не смогу гулять с ним по четыре раза в день. А соседи в доме животных не жалуют. Да и ноги уже не те. — Я прикрыла поводок рукой, словно пряча воспоминания. — Давай просто начнём искать.
Я крепко сжимала телефон, будто он был моим последним шансом. Всё ещё верила, что найдётся добрый человек с двором, заботой и тёплым сердцем. Всё ещё уговаривала себя, что делаю правильный выбор.
Через несколько дней сын сообщил радостно:
— Мам, нашёл людей. У них дом, большой двор, десятилетний сын. Мужчина собак обожает, говорит, давно хотел друга.
— Правда? — сердце заколотилось, будто это мне искали новый дом. — Ты с ними говорил?
— Да, очень приятные. По телефону — вежливые, спокойные.
Я тревожилась. Но не хотела портить всё своими сомнениями.
— Хорошо. Поехали, посмотрим.
Мы сели в машину, и я взяла Боню. Он был на удивление спокойным. Положил голову мне на колени, хвост еле заметно дёргался — словно предчувствовал неладное.
— Мам, не плачь там, ладно? — тихо попросил сын. — А то людям неловко будет.
— Постараюсь.
Через сорок минут мы были на месте — уютный дом с калиткой. Нас встретил мужчина лет сорока, дружелюбно открыл ворота. Женщина сзади придерживала дверь. Улыбались. Искренне ли?
— Здравствуйте! Это и есть Боня? Прелесть какая! — сказал мужчина.
— Да… Пока ещё наш, — я опустилась, погладила пса. — Он очень добрый, ласковый.
Мужчина почесал Боню за ушком. Женщина бросила взгляд — мимолётный, чужой. Что-то в нём насторожило, но я прогнала сомнения.
— Мы хотим, чтобы ему было хорошо, — выдохнула я, передавая мешок с кормом, миски, игрушки и ветеринарный паспорт.
— Не переживайте. Он будет как в своей семье, — пообещал мужчина.
Мы договорились, что я смогу позвонить или навестить через пару недель. Когда мы уезжали, внутри было ощущение, будто я оставила часть души в том дворе.
Дома была пугающая тишина. Игрушки остались нетронутыми, на подушке — клочья шерсти. Сердце сжималось. Я хотела позвонить сразу, но удержалась. Дать Боне освоиться — так сказал сын.
— Всё хорошо, мам. Он в семье, с ребёнком, не один, — убеждал он.
— Наверное… — я прижимала к груди старый поводок и чувствовала, как наворачиваются слёзы.
Прошла неделя. Переезд отнимал силы: коробки, договоры, хлопоты. Мы с сыном не говорили о Боне. Это было табу, как будто проговоришь — и всё рухнет.
Но через две недели я не выдержала. Позвонила тому мужчине. Долгие гудки. Без ответа. Попробовала снова — ничего.
— Сынок, — я позвонила сыну, голос дрожал, — они не отвечают. Что-то случилось?
— Мам, я завтра сам узнаю. Не волнуйся.
Он приехал на следующий день, сел молча, посмотрел в пол.
— Мам… Нужно поговорить. Будь сильной.
— Что-то с Боней? — я едва дышала.
— У ребёнка, говорят, аллергия. Тяжёлая форма. Они… усыпили его.
— Что?.. — у меня перехватило дыхание. — Они что сделали?
— Говорят, врач настоял. У ребёнка приступ, и они… приняли решение.
— Почему не позвонили?! Почему не вернули?! — Я закричала, едва держась на ногах. — Я бы забрала его! Он мой! Они не имели права!
— Мам… я сам только позавчера узнал. Не знал, как тебе сказать.
— Всё. Всё, сынок. Его нет… — я обхватила голову руками и заплакала навзрыд.
Я не могла простить себе. Предала того, кто доверял. Кто всегда смотрел с преданностью и любовью.
— Я виновата, — повторяла я, глядя в пустоту. — Я его отдала. И теперь он…
Сын предлагал судиться, разбираться, но я лишь махнула рукой:
— Это ничего не изменит. Его не вернёшь.
Я замкнулась. Мир стал серым. Переезд потерял смысл. Всё было неважно. Я помнила только его взгляд на прощание.
Подруга предложила погулять. Мы пошли в парк. Я шла, будто во сне.
— Может, возьмёшь щенка? Из приюта? — осторожно спросила она.
— Я не готова. Я не заслужила. Я предатель.
— Ты сделала, как считала правильным.
Позже она повела меня в приют. Там, в вольере, щенок — лохматый, с ушками-локаторами. Он тянулся ко мне, скулил. Я протянула руку, он лизнул пальцы. Моё сердце дрогнуло, но я не смогла взять его. Только оставила деньги и корм.
— Простите. Пока — не могу.
Прошли месяцы. Мы переехали. Новая квартира — удобная, светлая. Но в ней не было Бони. В ней не было души. Только тишина.
Сын однажды предложил:
— Мам, попробуй поработать волонтёром в приюте. Может, это поможет.
Я согласилась. Начала привозить корм, тёплые вещи, игрушки. Иногда просто сидела с щенками. Им нужна была ласка — как и мне.
И вот однажды увидела того самого щенка. Его забрали добрые люди. Он был счастлив. Я улыбнулась. Пусть хотя бы он нашёл семью.
Я шла вечером домой и вдруг поняла: я больше никогда не отдам того, кого полюблю. Если появится собака — она останется до конца. Мы вместе — и в радость, и в горе.
— Боня, прости… — прошептала я в небо.
Мне показалось, он слышит. И прощает.
Если с вами тоже случалось нечто подобное — напишите об этом. Делитесь. Мы не одни.
