Дождь начался резко и без предупреждения. Я едва успела хлопнуть входной дверью, скинуть с себя промокший плащ и застыла посреди опустевшего коридора. Где ты, мой пёс? Хотелось позвать, крикнуть, но в глубине души я уже знала — опоздала. Я вернулась слишком поздно.
— Лида, срочно приезжай, — прозвучал голос сестры две недели назад. — Тут серьёзно… Папа… Отказаться я не могла. Чемодан собрала за какие-то двадцать минут, набросала одежду в пакет, накинула ветровку и, уже держа в руке ключи, подумала: «Надо бы обнять его, хотя бы почесать за ухом». Но времени не было. «Потом, когда приеду», — убеждала себя. Хлопнула дверь, поймала такси — и уехала.
Он остался ждать. Тот самый нос, который всегда тёрся о мою ладонь, теперь был один. Дин уже был пожилым — десять лет, всё чаще спал, вставал тяжело, дышал с хрипом. И всё же утром, в день отъезда, он подошёл, ткнулся мне в колени. А я? Лишь легонько погладила и бросила: «Я скоро». Даже не позвала по имени. Даже не извинилась.
— А кормить кто будет? — уточнила соседка Марина, которой я доверила пса.
— Всё хорошо, Марин, — уверяла я. — Миша привезёт еду, а ему много не надо — вода да ласковое слово. Она кивнула, будто хотела что-то добавить, но я уже выбегала, не слушая.
В дороге я всё время думала: может, стоило ключи оставить кому-то ещё? Позвонить врачу? Но закрутилось: отец, больница, анализы, ночные дежурства… Я жила, словно в тумане, в чужом доме, с чужими вещами, в чужом ритме. Собака где-то далеко, но я верила — держится. Уже бывало и хуже, он справлялся. «Ещё погуляем вместе», — повторяла себе.
Когда отец пошёл на поправку, я поспешила домой. Но автобус сломался, пришлось заночевать у друзей. В итоге прошло почти трое суток, прежде чем я добралась. Ключи дрожали в руках.
— Пошли, — сказала я Мише, который нёс мои сумки. — Я скучаю по Динку. Он ведь старичок, наверное, переживает.
Войдя, я почувствовала — воздух другой. Стоячий. Пустой. Как будто дом выдохся. Я звала: «Дин! Диночка!» — но в ответ лишь тишина. Чемодан упал на пол, я обошла комнаты.
Кухня. Вода в миске наполовину. Корм почти нетронут. Подстилка на месте, только две серые шерстинки. Больше — ничего.
— Тётя Лид, — Миша тихо заговорил. — Марина сказала, что он ослаб. Я привёл его к ветеринару. Он почти не стоял. Врач сказал — возрастное, сердце. Я пытался дозвониться тебе, но телефон не ловил…
Я закрыла глаза. В голове гудело.
— И?
— Он не выжил. Умер…
Миша смотрел с таким сожалением, словно это он всё испортил.
— Прости, — прошептал он, вертя кепку в руках.
Я не заплакала. Просто сидела на табуретке и смотрела в никуда. Казалось, что внутри меня что-то оборвалось. Мы даже не попрощались. Я не обняла его. Не сказала ни слова. Он просто ушёл.
Позже я узнала от Марины, что она приходила каждый день. Он ждал. Смотрел на дверь. Становился слабее. Однажды упал у миски — и не поднялся.
— Лида, — Марина зашла ко мне вечером. — Я честно старалась. Он будто ждал тебя. Всё смотрел и вздыхал.
Я только кивнула. Слёзы не шли, хотя внутри всё сжималось. Достала альбом, где он — ещё щенок, с нелепыми лапами. Вот фото у озера, где он играет с моей косынкой. Каждое изображение — маленький фрагмент большой жизни. Руки дрожали.
Миша пытался как-то помочь, ходил по комнате.
— Чаю?
— Да, налей.
Мы пили из старых чашек, в цветочек. Он рассказывал, как дядя Володя принёс щенка — тот пищал в подворотне. Я тогда сомневалась — работа, поездки. Но справились. Он вырос в умного, чуткого пса. Всегда встречал, всегда смотрел в глаза.
— Он всё время ходил и скулил, — сказал Миша. — Может, звал тебя.
Сердце сжалось.
— Прости, Дин, — выдохнула я. — Я подвела тебя.
Ночью я не спала. Лежала и слушала каждый шорох. В голове крутились одни и те же мысли: почему не осталась на минуту? Почему не обняла? Почему не сказала, как люблю? Теперь — уже поздно.
С утра позвонила сестра. Папа в порядке, снова шутит. Я поблагодарила, положила трубку и вышла на крыльцо. Села, смотрю на небо. Серое, но с просветом. Смахнула одну-единственную слезу. Вышел Миша:
— Поехали в ваш парк? Возьмём корм. Там, может, бродячие…
Я кивнула.
Парк встречал влажной травой и шелестом листьев. Я сидела на скамейке, вспоминала, как Дин носился по дорожкам, как грыз поводок, как падал в снег.
— Здесь он лапу поранил, — указала я на старую ветку. — А вон там мы прятались от дождя.
Миша кидал корм дворнягам. Те брали аккуратно, словно понимали. Один рыжий подошёл, лизнул пальцы. У него были глаза, как у Дина — тёплые, полные доверия. Мне вдруг показалось, что он рядом. Где-то здесь. Обнюхивает кусты. Смотрит на меня.
— Лид, тебе полегчало?
— Не легче, — тихо ответила я. — Но как будто спокойнее. Я сделала то, что должна была.
Обратно зашли в магазин. Я купила корма. Сказала Мише: «Буду сюда возвращаться. Вдруг найду того рыжего. Заберу его». Он кивнул:
— Дин бы одобрил. Он же всегда был за справедливость среди псов.
Дома я увидела подстилку. Осталась, как и раньше, но уже без него. Свернула, и в нос ударил знакомый запах. До боли родной. Я опустилась на пол и разрыдалась. Миша ушёл в спальню, молча, не мешая.
Я рыдала. Глубоко, навзрыд. А потом, вытерев лицо, подошла к окну. Дождь почти закончился. И мне показалось — в свете фонаря проблеск. Может, огонёк, а может — знак. Он где-то рядом. Без боли. Без обид.
Я снова начала жить. Звонила отцу, готовила еду, выходила во двор с пакетом корма. Нескольких псов уже узнавала. Одной бабушке помогла найти дом для щенка. Однажды возле магазина подкормила лохматого пса. Он стал ждать меня.
Иногда знакомые спрашивали:
— Ты не одинока?
Я улыбалась. Мне не хватало Дина. Но я жила. Делала то, что могла. Потому что вернуть прошлое нельзя, а помогать — можно.
— Привет, — встретила меня Марина в подъезде. — Как ты?
— Выхожу по вечерам, кормлю. Я ведь и Дина подобрала на улице. Тогда — глупая была.
— Скучно без него. Раньше он скрёбся в дверь, когда я мимо шла. Как будто звал…
— Да, — провела рукой по стене. — Я не успела с ним проститься. Просто взяла — и уехала.
Она молчала. Но глаза у неё были понимающие. Мы стояли в тишине, и я вдруг произнесла:
— Я вчера снова видела того рыжего. Всё сидит на лавке. Один. Глаза… такие же. Хочу взять, но страшно. Вдруг Дин обидится?
— Не обидится. Он бы понял, — уверенно ответила Марина. — Они — лучше нас.
Через несколько дней я решилась. Нашла его. Подошла. Он немного шарахнулся. Но потом взял еду. Потом — лизнул руку. Я прошептала: «Можно тебе верить?» Он посмотрел мне прямо в душу. Мы пошли домой.
Я расстелила старую подстилку. Он обнюхал. Улегся. И прижался. Мне показалось — Дин рядом. Молчит, но одобряет.
Я снова почувствовала тепло. Потому что это не замена. Это шаг. Шанс вновь научиться любить.
Если у вас была похожая история — поделитесь. Ваш рассказ может согреть чьё-то сердце.
