— Не вернется он, — однажды тихо сказал Егорыч. — Забудь про него… Я созванивался с твоим хозяином. Жив, здоров, к жене своей вернулся. Говорит, дом этот продавать собирается. Вот тебе и вся история…
Сентябрьский вечер неспешно опускался к озеру, бросая в темнеющую воду золото опадающих листьев. Красота…
Только Джона эта красота не радовала. Он продолжал ждать, хотя в душе понимал: ждать больше нечего. Но взгляд сам тянулся к тропинке, когда-то выкошенной руками хозяина среди высокой травы.
«Не придет он, — думал Джон. — Давно ушел. Вон и трава поднялась снова, скоро меня совсем закроет, да и дом затеряется в зелени… Пора бы понять, да всё надеюсь… Вдруг…»
— Джонушка, я тебе покушать принес.
Пёс поднял тяжёлую голову — не хозяин, а Егорыч. Хороший человек. Может, даже лучше прежнего хозяина. Никогда своих собак не обижал.
Джон это знал. Видел. Дома рядом, всё на виду. Да и к самому Джону Егорыч относился тепло. Джон был благодарен, но собачье сердце знает — хозяин у собаки один. Потому он всё ждал…
— Бедный ты мой, — вздохнул Егорыч. — Несладкая тебе доля выпала…
Егорыч был прав. Судьба Джона складывалась из обломков чужих ссор и разочарований.
— Ах, какой чудесный медвежонок! Он будет нашу дачу охранять, — так началось знакомство Джона с хозяйкой, Галиной Борисовной.
— Тогда вам стоит поторопиться с покупкой дачи, Галочка. Пес вырастет большой, квартирка у вас маленькая, — посоветовала хозяйка Джоновой мамы.
— Купим, конечно! — отмахнулась Галина. — С Генкой всё ругаемся в последнее время. Но от дачи он никуда не денется.
— Да вы сто лет вместе, — удивилась подруга. — Внуки уже есть, куда вам разводиться?
Разговор перескочил на человеческие обиды и недовольства. Джон, зевнув, спрятал нос в бок матери и задремал. Но про него не забыли.
— Гена, хорошо, что приехал. Помоги забрать этого медвежонка — на руках мне его не унести.
Сонного Джона усадили в машину и увезли — в новую, казалось бы, счастливую жизнь…
Рос Джон быстро, и вскоре квартира стала ему мала. В спальню входить нельзя, на кухню — по расписанию. Остальное время он проводил в прихожей, ожидая прогулок с хозяином Геннадием Петровичем.
Галина Борисовна справиться с ним не могла, а Геннадий Петрович злился:
— Галя, нормальные люди сначала дачу покупают, а потом собак!
— Сам виноват, — огрызалась она. — Всё сэкономить хочешь!
Ссоры вспыхивали снова и снова. Иногда Геннадий Петрович, хлопнув дверью, уходил. Без Джона. Пёс выл у двери.
— Заткнись! — орала Галина Борисовна. — Плевать он хотел на нас обоих!
Иногда она звонила сыну:
— Дениска, приезжай, помоги. Твой отец опять дурит.
Сын сначала приезжал, жалел пса, но вскоре отказался:
— Мам, решайте свои проблемы сами. Мне семью беречь надо. Больше не проси.
Галина Борисовна обиделась на сына, но проблему решила. Причём сразу две.
Однажды она заявила:
— Всё, Гена, с дачей покончено.
— Как так? — удивился муж.
— Да надоело! Хочу покоя.
— А я вот нашёл вариант. Деревня, озеро, дом большой. Лес рядом, тишина.
— Ой, дурень! Ты же город без асфальта не представляешь! Какие тебе куры и козы?
Геннадий Петрович стоял на своём. И Галина уступила, но поставила условие:
— Джона с собой забирай. Псу тесно в квартире, да и мне тяжело.
Так Джон оказался в деревне.
Джон был счастлив: лес, озеро, простор — всё его! Запахи, звуки, бескрайние просторы.
По соседству жили собаки Егорыча — обученные, воспитанные охотники.
А Джона никто не учил. Геннадий Петрович не был готов к деревенской жизни.
Куры дохли одна за другой, козье молоко оказалось невкусным, до магазина далеко. Всё шло наперекосяк.
Егорыч советовал:
— Петрович, живность — это труд. А ты всё на самотёк пустил…
Геннадий Петрович только ворчал:
— Меня все бросили! Даже жена обрадовалась, что я уехал. И собаку мне всучила…
Единственное, чему он научился — косить траву.
Но всё чаще срывался на Джона:
— Бездельник ты, оглоед! Никакой от тебя пользы!
Джон не понимал, за что его ругают. Вилял хвостом, ластился, молча прося прощения.
Любил он своего хозяина. Несмотря ни на что.
Но характер Геннадия Петровича становился всё хуже. И всё больше доставалось Джону.
Не было еды — винят пса. Сдохла курица — виноват снова он. Настроение плохое — летит в Джона полено.
Пёс начал бояться человека, но преданности не терял.
Тем временем Геннадий Петрович всё чаще задумывался:
— Надоело всё. Возвращаться бы в город…
— К ней на поклон идти, извиняться? Противно, — иногда глухо бурчал Геннадий Петрович Джону, сидя вечерами на скрипучем крыльце. — Да и куда тебя, псина, девать? Галка обратно в квартиру с тобой меня точно не пустит. Это уж точно…
Джон молча лежал у ног, положив массивную голову на лапы, грустно глядя на хозяина. В его сердце уже таилась тревога…
И однажды беда всё же пришла.
В тот день Геннадий Петрович, привычно чертыхаясь и ворча, снова взялся за косу. Трава была мокрой после дождя, косить её становилось всё труднее. Злился он на деревню, на себя, на всю свою жизнь. Не справившись с косой, он с размаху полоснул себя по ноге.
Рана была страшная. Геннадий Петрович закричал так, словно сама смерть стояла за его спиной.
Егорыч, услышав вопль, выскочил из дома, моментально замотал рану, пытаясь остановить кровь, потом погрузил бледного и стонущего соседа в свой старенький уазик и рванул в деревню, где была медпомощь.
Вернулся Егорыч уже один:
— В больницу его забрали, Джонушка, — сказал он псу, глядя ему в глаза. — Ты не рычи, я буду тебя подкармливать. Пока хозяин не вернётся… если вернётся.
Джон не зарычал. Он просто повесил голову, словно понял всё. Особенно это «если»…
Но он всё равно ждал. Потому что любил. Даже если хозяин был груб и несправедлив, Джон оставался верным.
Дни начали тянуться один за другим, одинаковые, словно капли дождя.
Джон просыпался, выходил из будки и ложился рядом, уткнув нос в лапы. Он смотрел, как солнце ползёт по небу, как отражается в воде озеро, как медленно, но неуклонно трава затягивает тропинку, которую когда-то выкашивал его человек.
Он больше не носился по округе, не плескался в озере, не гонял птиц. Он ждал.
Листья начали менять цвет, утренние туманы всё чаще окутывали озеро, а дожди становились промозглыми и долгими.
— Не вернётся он, Джон, — однажды сказал Егорыч, присев рядом. — Я звонил. Жив он, здоров. К жене своей вернулся. Дом продавать собирается.
Я спросил его: «А пёс?» А он только и сказал: «Да делай с ним что хочешь. Мне не до него». Вот так…
Джон не шелохнулся. Словно всё внутри него оборвалось. Всё, чего он так боялся, теперь звучало вслух, словно приговор.
Хотелось просто лечь и больше не вставать.
Ненужный. Забытый. Оставленный.
Трава шелестела под ветром, как будто шептала что-то своё. Джон невольно прислушался.
— Держись… Мы ещё повоюем за жизнь… — вдруг услышал он.
Это был не ветер. Это был Егорыч, севший рядом, поглаживавший его голову и тихонько разговаривавший.
Джон поднял глаза на старика, слабо махнул хвостом, ткнулся мокрым носом в его колени… и остался лежать, прижавшись.
Прошёл год.
В деревню неспешно въехала машина, остановилась напротив пустующего дома Геннадия Петровича.
— Да ты сумасшедший! — возмущалась Галина Борисовна, вылезая из салона и отряхивая пальто. — Часами тащились по чёрт знает какой дороге! Ты ещё дальше дом не мог выбрать? Кто его купит теперь?
— Ну что ты начинаешь, — пытался её успокоить Геннадий Петрович, приобняв жену за плечи. — Места тут отличные: лес, озеро, тишина. Рыбаки или охотники точно заинтересуются.
— Да чтоб тебя…
— А вот и наш дворец! — улыбнулся он и направился к дому Егорыча.
На крыльце стоял сам Егорыч, прислонившись к перилам. У его ног лежал огромный пёс, мохнатый, суровый, очень похожий на кавказскую овчарку.
— Привет, сосед! — крикнул Геннадий Петрович, размахивая рукой.
Пёс зарычал в ответ, предупреждающе.
— И тебе здравствовать, — усмехнулся Егорыч. — Только руками тут махать не советую. Джон этого не любит.
— Джон? Мой Джон? Да ну… Хотя, морда знакомая.
— Подожди, — остановил его Егорыч. — Какой он тебе Джон? Твой пёс умер. Ты же его бросил. Без еды, без тепла. На зиму.
Хотя… Зови его. Если подойдёт — значит, не всё потеряно.
Геннадий Петрович хлопнул себя по бедру:
— Джон! Иди сюда!
Пёс снова зарычал, громче, угрожающе.
— Ладно, Егорыч, всё ясно. Ошибся я. — Геннадий Петрович развёл руками. — Давай лучше подскажи, кому дом можно спихнуть.
Егорыч пожал плечами. Помогать такому человеку совсем не хотелось. Но подумал: если повезёт, может, нормальный сосед поселится.
— Потом поговорим, — сказал он. — А сейчас иди. Нервы Джону не трепи.
Пёс неподвижно лежал у ног Егорыча и смотрел на бывшего хозяина. Он знал его. Но теперь это был чужой человек. Даже хуже — предатель.
Говорят, собаки умеют прощать… Возможно. Только Джон не простил.
