«Ну и отлично, отстал. Испугался, убежал обратно», — с облегчением подумала Ольга. А тем временем котенок, прижавшись к холодному насту за сугробом, сидел в тишине и отчаянии. Его снова не взяли. Снова…
Он уже не первый час метался по заснеженному лесу. Снег сыпал мелкой пудрой, и хотя было не слишком морозно, пушистая шерстка цвета топлёного молока всё ещё грела его. Пока ещё…
Но всё чаще она промокала, превращаясь из мягкого уюта в липкий панцирь. Снежинки, что раньше лежали, как сахарная пудра на спине, теперь тянулись холодной коркой, будто сахарная глазурь на старом пироге.
На лапах комья льда. Между когтями больно. Ступать по шершавому насту становилось настоящим испытанием.
Он не понимал, что происходит. Ещё два дня назад он спокойно жил в тёплой квартире со своей бабушкой Верой, спал на её коленях, урчал от удовольствия, чувствуя шершавую, но добрую ладонь на своей спине…
Он обожал варёную рыбку и не выносил запаха бабушкиных лекарств. Он даже научился лапкой скидывать со стола маленький стеклянный стаканчик — с ним всегда был тот противный запах. Он верил, что если спрятать стаканчик под диван, бабушка забудет о нём и не будет пить больше эту дрянь.
Но всё вышло иначе…
Вчера бабушка кому-то позвонила. Через час пришли чужие — в белых халатах. И забрали её. А он остался. Один. Впервые.
К утру не стало ни еды, ни воды. Он свернулся в кресле и не сомкнул глаз, только тихо жалобно мяукал, будто звал — а в ответ была тишина. Он считал, что хуже уже не будет…
Ошибался.
Сегодня появился бабушкин внук — тот, кого он никогда не любил. От него всегда пахло сигаретами и чем-то кислым, он не гладил, не говорил, только отпихивал ногой, если кот мешался.
Раньше он прятался от него в самых тёмных углах — под диваном, в шкафу, где шарфы. Но на этот раз он не спрятался. Он вышел — потому что был голоден. Потому что надеялся.
— А вот и ты, котяра, — усмехнулся внук. — Бабка велела тебя в хорошие руки отдать, а квартиру — мне. Так что жить здесь ты не будешь. Поедешь в деревню, может, там кому пригодишься. Мышей гонять.
Он впервые взял его в руки. Грубо. Без чувств. Как тряпку. Тот не сопротивлялся. Он думал, что его несут к бабушке Вере. Что она накормит, напоит… прижмёт к себе.
Они долго ехали в машине. Он задремал, ожидая её голос. Тёплый. Родной…
Но вместо этого — холод, дверь, которая захлопнулась. И тишина.
Он остался на обочине, среди сугробов. Машина исчезла. Сначала он побежал вдоль деревянных заборов, по запаху — где еда, где люди. Но все запахи были чужими, пугающими, навязчивыми. И когда вдалеке залаяла собака, он рванул прочь. В кусты. В лес…
Снег утихомирил воздух. Он пах свежестью, сыростью и чем-то притуплённым. Кот начинал забываться. Хотел свернуться калачиком и задремать. Ошибочно, опасно — но он уставал всё сильнее.
Иногда ему снилась бабушка. С рыбой. С улыбкой. С любовью. Он просыпался, начинал бежать… и вновь понимал — её здесь нет.
— «Снег кружится, летает, летает…» — напевала Ольга, скользя на лыжах сквозь белую безмолвную сказку. С ней рядом шла Маша — её дочь, только-только оправившаяся от тяжёлой ангины.
— Мам, лыжню заметает! — хрипло, но с радостью проговорила девочка.
— Зато как красиво! Слышишь? Снег шепчет в ветках…
— А что, если мы заблудимся?
— Глупышка! Тут рядом деревня, — рассмеялась Ольга.
— Мам! Смотри! Волки?!
— Где?! — Ольга остановилась резко, сердце забилось.
— Вон следы, — показала Маша.
— Нет, Машенька. Это кошка. Наверное, из деревни гуляет.
Тем временем кот давно уже кружил по своему следу. Только он пах чем-то знакомым. Им. Самим собой.
Увидев двух лыжниц, он бросился вперёд, громко, отчаянно мяукая. Если бы он умел говорить, он бы закричал: «Люди! Прошу, приютите! Я хороший! Я помню дом! Я просто хочу обратно!»
— Мам, кот! — испуганно-восторженно воскликнула Маша.
— И правда, красавец! И вовсе не боится. Явно домашний. Погладим?
Ольга сняла перчатки, коснулась шерсти. Та была мягкой, мокрой, но густой. Кот тёрся о её ладони, будто в них — последняя надежда.
— Мам, а давай его Эклерчиком назовём? Он же весь в сахаре — точь-в-точь пироженка! Возьмём?
Ольга колебалась. Кот выглядел ухоженным. Домашним. Потерявшимся. А вдруг вернётся?
— Нет, Машенька. Он не бездомный. Поиграл с нами — и домой побежит.
Пушок не хотел играть. Он кричал, просил, умолял. Но его не услышали.
Ольга пошла дальше. Маша ещё раз протянула к нему руку, но не успела — он кинулся рядом с лыжнёй и побежал следом, тихо плача.
— Мам, он голодный…
— Может быть… Но у нас с собой только бутерброды. А котам такое нельзя.
Он бы съел и хлеб, и масло. Он бы всё съел. Только бы кто-то протянул кусочек. Никто не протянул.
— Странный он какой-то… — подумала Ольга. — Почему за нами увязался? Наверняка из деревни. Потерялся. Дом найдёт…
Маша вдруг закашлялась. Сильно. Припадочно. Кот, испугавшись звука, рванул в сторону и исчез за сугробом.
Ольга вздохнула:
— Ну вот, и убежал. Слава Богу…
А он сидел в снегу, не в силах больше держать голову. Обессиленный. Один.
— Мам, давай заведём кота? Ну, как тот был… пушистый. Ты ведь помнишь Веру Игнатьевну? Наша воспитательница. Она говорила, что кошки лечат. Мурчат на больное место — и легче. Особенно на грудь, при кашле помогает!
— А на поясницу, значит, собачий пояс от радикулита? — улыбнулась Ольга.
— Мам, ну правда. Это ведь так здорово — когда дома кто-то есть. Кошка. Своя.
— Не знаю, Машенька. Завести животное — это серьёзный шаг. Это ведь не игрушка, а ответственность. Посмотри вокруг — какая сказка! Лес, как из зимней открытки! Просто помолчи немного и наслаждайся этой тишиной, этой красотой, — с улыбкой произнесла Ольга.
Через некоторое время они устроили короткий привал прямо на лыжне: не снимая лыж, достали из рюкзака термос с горячим, насыщенным чаем, и по бутерброду с копченой колбасой. Поболтали о фильме, который недавно посмотрели — Маше он особенно понравился. И, обсудив ключевые сцены, снова двинулись дальше по белой тропе, не вспоминая ни о бездомных животных, ни о том пушистом путнике, что пытался привлечь их внимание.
Сумерки опускались медленно: с одной стороны небо наливалось насыщенно-синим, а с другой отливало розовым, совсем как цвет любимой рыбки Пушка — нежной семги. Ольга и Маша уже позвонили отцу, который должен был заехать за ними на машине, и отметили в навигаторе точку на трассе, откуда их следовало забрать.
Снег закончился, а вот мороз начал набирать силу — щипал лицо и пальцы даже сквозь зимние перчатки. Пушок в этот момент понял: силы на исходе. Он больше не мог продолжать путь. Он слишком долго бежал за ними по заснеженному лесу, без еды, без отдыха. Последним усилием воли он выбрался на лыжню и жалобно мяукнул, будто выдавил из себя не звук, а стон.
— Мама! Это снова он! Наш котик! Эклерчик! Он всё это время шёл за нами! — воскликнула Маша.
— Господи, да мы, наверное, километров шесть прошли! Помнишь, я просила тебя тогда не шуметь? Я ведь слышала тогда что-то в кустах. Даже испугалась. Прислушивалась, думала, зверь какой. А это он… — Ольга говорила, не веря, что кот всё это время шёл за ними. — Бедненький, что ж ты молчал, когда мы ели? Боялся? Стыдился? Или сил не было?
Она уже держала Пушка на руках — тяжёлого, но всё ещё пушистого. Осторожно тронула его лапки — промёрзли, но, кажется, обморожения удалось избежать.
— Мам, ну мы возьмём его? Возьмём Эклерчика?! Пожалуйста! — Маша сияла от радости.
— Да, похоже, это он нас подобрал, — с улыбкой пробормотала Ольга.
Она сама не могла понять, как сразу не догадалась, что кот не случайно вышел на лыжню. Что он не просто подошёл — он выбрал. Их. Ольга прижала Пушка к груди, спрятала под куртку, а лыжные палки передала Маше — идти до шоссе оставалось недолго.
Мысли крутились в голове одна за другой. «А если бы он не успел? Если бы мы просто уехали, не заметив?..»
Пушок, наконец, расслабился. Он уснул, прижавшись к Ольге. Шерсть его всё ещё хранила холод, лапы болели, подушечки воспалились, но теперь всё это не имело значения. Впервые за долгие часы — он в тепле.
Во сне он снова видел бабушку Веру. Она стояла у дверей в просторную, наполненную светом комнату. За её спиной — новые люди. Они казались глуповатыми, как и большинство людей, но в глазах их была доброта. Пушок шёл к ним, потому что бабушка улыбалась.
Муж Ольги, отец Маши, между прочим, кошек обожал. Только супруга не позволяла завести — чистота для неё всегда была на первом месте. Так что Пушок, теперь уже Эклер, станет настоящим сюрпризом.
— Шесть километров по сугробам… Настоящий герой ты у нас, Эклерушка… — нежно прошептала Ольга, ласково почесывая пушистую голову новообретённого члена семьи.
Так, не ведая того, бабушкин внук исполнил её последнюю волю — передал Пушка в заботливые руки. Хоть и сам этого никогда не узнает. И, став однажды взрослым мужчиной, мужем и отцом, он будет иногда вспоминать того самого кота. И долго не сможет уснуть…
