Утро выдалось таким, как должно быть в середине июля: солнечным, тёплым, с лёгким, почти невесомым ветерком, который гулял по зелёным лугам и листвам деревьев. Егор Захарович стоял на деревянном крыльце своего дачного домика, слегка опираясь на перила, и вдыхал полной грудью запах скошенной накануне травы.
В его руках был рюкзак — старый, потрёпанный, но аккуратно упакованный: там лежали термос с крепким чаем, хлеб, кусок сала, бинокль, запасные носки и, конечно, его неизменный охотничий нож, который он всегда брал с собой, даже когда не было необходимости в оружии.
Он огляделся: всё было спокойно и привычно, как в предыдущие годы. Но что-то в этом утре казалось особенным. Он прошептал себе под нос:
— Пора навестить старого друга…
Голос его прозвучал слегка охрипло, как будто в этой простой фразе звучали годы, тоска и воспоминания.
Фёдор был для него не просто другом, а человеком, с которым он дружил с детства. Они были вместе со школьной скамьи, а потом годы унесли их по разным путям. Егор уехал в город, работал инженером, потом на пенсии, а Фёдор остался в глуши. Он не уехал никуда, построил дом на опушке леса, женился, а когда его жена умерла, почти не выходил в люди.
Только редкие письма и редкие встречи. И вот теперь — долгожданная поездка. В тайгу. В тот самый «дом юности», как называл его Егор. Он ехал сюда не только за покоем, но и за возможностью остановить время — хотя бы на несколько дней. Природа, тишина, запах хвои, щебет птиц по утрам — всё это казалось ему настоящим лекарством от городской суеты и возраста.
Дорога в тайгу с каждым километром становилась всё более дикой и трудной. Мобильная связь исчезла ещё час назад. Деревянный мост, по которому ехал Егор, скрипел под колёсами, и на секунду ему показалось: «А что если он обвалится?» Но всё обошлось. Через кусты и ямы он добрался до домика Фёдора — старого, с покосившейся крышей и облезлыми ставнями, но с аккуратно сложенными дровами у крыльца.
Фёдор уже ждал его. Он вышел навстречу в тельняшке и с топором в руке. Лицо у него было обветренное, с густой бородой, но улыбка — такая же, как тридцать лет назад.
— Ты бы видел себя — настоящий дед! — рассмеялся Егор, подходя.
— А ты совсем не изменился, только борода гуще стала, — ответил Фёдор и похлопал друга по плечу.
Дом внутри был таким же простым и уютным: деревянные лавки, старые занавески, посуда, потертая временем. От печки шло тепло, несмотря на лето, а в воздухе чувствовался лёгкий запах хвои и копчёной рыбы. Егор, снимая ботинки, подумал, что здесь всё как раньше. Всё на своём месте, как будто кто-то охранял этот уголок от перемен.
В следующие два дня они словно растворились в уединении. Утром — крепкий чай на крыльце. Потом — рыбалка. Егор с азартом пытался поймать хариуса, но больше путал леску, чем вытаскивал рыбу. Фёдор подшучивал над ним, но с добродушной улыбкой.
— Городской ты человек, Егор, не забывай. Тайга она — терпения любит.
Вечерами они разводили костёр, жарили рыбу, говорили мало, но только о главном. О жёнах, которых уже нет, о детях, которые разлетелись в разные уголки мира, о молодости, которая теперь казалась другим временем.
Однажды ночью вдалеке завыли волки. Егор проснулся первым, сел у окна и прислушался. Но страха не было. Было лишь ощущение того, что ты — часть чего-то большого, древнего, дикого, но не враждебного. Фёдор, не просыпаясь, просто перевернулся на другой бок и пробормотал:
— Не бойся. Они не к нам.
Время шло, словно замедленное. Не остановившееся, но как будто замиравшее в плавном течении. Здесь, в этой глуши, дни не имели счёта, а часы не знали стрелок. Всё было так, как должно быть: солнце, звуки леса, щедрая река и два старика, которым становилось легче с каждым прожитым здесь часом.
На третий день, под вечер, когда солнце клонилось к горизонту, они возвращались с рыбалки на моторной лодке. Лодка шла неторопливо, оставляя за собой длинную пенную полосу, и Егор, лениво оглядываясь вокруг, уже мысленно перебирал, как будет жарить рыбу и готовить вечерний чай. Но вдруг Фёдор, сидящий у руля, резко убрал газ. Мотор затрещал, лодка замедлилась.
— Что такое? — нахмурился Егор, приподнявшись.
Фёдор молчал, только пристально смотрел в сторону берега.
— Смотри… — тихо произнёс он.
Егор последовал за его взглядом и застыл. Из-под изгиба берега медленно выплывал силуэт. Сначала показалась массивная спина, затем — круглая голова. Медведь. Настоящий, бурый, мокрый. Он плыл, казалось бы, мимо, не обращая внимания на людей.
Но в следующий момент зверь резко повернул голову, мотнул ею и начал разворачиваться прямо перед ними.
— Твою ж… — вырвалось у Фёдора.
Он резко выкрутил руль, лодка накренилась. Егор схватился за борт, его пальцы скользнули, вода плеснула в лицо. Сердце бешено заколотилось. Медведь приближался, его лапы с размаху разбрасывали воду, тёмная морда, с которой капало. Зверь нырнул и снова выплыл в двух метрах, хлопнув лапой по борту. Удар был мощным, лодка снова накренилась. Егор вскрикнул, чуть не упав, но удержался.
Фёдор, не теряя времени, дал полный газ. Лодка рванула вперёд, словно сама испугалась. Медведь замедлил движение, и через несколько секунд стало ясно, что он не преследует. Он разворачивается и уходит.
— Что за черт… — прошептал Егор, вытирая лицо.
Тишина, наступившая после этого грохота, была оглушительной. Мотор сбавил обороты. Вдалеке, у берега, они заметили, как медведь, вылезая из воды, пошёл вверх по склону. Он пытался взобраться на обрыв, но его задние лапы соскользнули. Он снова попытался, но неудачно. Не рычал, не был агрессивен. Казалось, он торопится. Его движения были отчаянными, рваными, но не агрессивными.
— Егор… — тихо сказал Фёдор. — Он кого-то ищет.
Егор кивнул. В этот момент оба подумали одно и то же. И подтверждение их догадки не заставило себя долго ждать.
На стволе дерева, выступающего над обрывом, они заметили тёмное пятно. Что-то двигалось. Егор прищурился, дотронулся до плеча Фёдора:
— Там… медвежонок?
Фёдор кивнул. Маленький комок шерсти дрожал на тонкой ветке. Он тянулся вниз, но не мог спуститься. Его лапки были запутаны в старой верёвке. Он тянулся, дёргался, издавая жалобные звуки.
— Смотри, верёвка. Кто её сюда привязал? — шёпотом спросил Егор.
— Неважно. Поможем? — ответил Фёдор, щурясь в сторону берега.
— Конечно… Мы не звери.
Они подошли ближе, подогнали лодку к берегу. Берег был песчаным, с обрывами. Фёдор первым вышел на землю, проверил почву и протянул руку Егору.
— Держись за меня. Осторожно.
Они поднимались к дереву, где в висели маленький медвежонок. Фёдор начал осторожно разбирать узел верёвки, а Егор стоял внизу, удерживая дерево.
— Запутался сильно… Но обойдётся. — сказал Фёдор, завершая работу.
Пальцы у него дрожали. Ветки путались, мешали, пот стекал по спине. Но он, не спеша, шаг за шагом, освободил одну лапу медвежонка, потом вторую. Верёвка отпала. Медвежонок повис, вцепившись в ствол, затем, неуверенно, начал сползать вниз, почти как человек, обнимая дерево.
Когда он оказался на земле, Фёдор спустился следом, и оба мужчины, не сговариваясь, сели рядом, чтобы дать малышу немного отдышаться. Он стоял, дрожа на негнущихся лапах, и смотрел на них.
Егор смотрел в эти глаза, круглые, как пуговицы, и внезапно понял: в них не было страха. Было удивление. И доверие.
Медвежонок сидел на земле, дышал часто, словно простуженный. Потом поднял голову и внимательно посмотрел на них. Долго, прямо, как смотрят люди. Ни злобы, ни страха.
Некоторое время они просто смотрели друг на друга. Вдруг в лесу хрустнуло. Оба мужчины сразу повернулись. Из-за кустов вышла медведица. Огромная, с мокрой, взъерошенной шерстью, тяжело дышащая и напряжённая. Она остановилась.
Медвежонок пискнул, как будто узнал её. Егор сжал кулаки, рефлекторно отступил, но остался на месте. Фёдор не шелохнулся. Медведица, медленно и уверенно, подошла ближе, не рыча и не показывая зубов, только внимательно и тяжело смотрела.
— Не бойся… мы только помогли, — прошептал Егор, не зная, слышит ли она его.
Ясень, который рос у берега, был наклонён, скорее всего, бурей повален, и теперь служил мостом от склона до этой части берега. Медведица подошла к стволу и начала подниматься по нему, как по трапу. Сначала медленно, тяжело — когти скользили, лапы стучали по дереву, потом уверенно.
Она не сводила глаз с медвежонка. Он встал на лапы, пискнул снова, сделал шаг навстречу. Когда медведица добрала до низа, между ними было всего несколько метров.
Фёдор шепнул:
— Не шевелись.
Егор не ответил, у него пересохло в горле. Медведица остановилась, их разделяло всего пару шагов. Она понюхала воздух, выдохнула шумно и сделала последний шаг. Медвежонок бросился к ней, и она опустила голову, прижалась к нему грудью.
Егор почувствовал, как в животе что-то оборвалось. Это был не страх, а благоговение. Медведица издала глубокий, странный рёв, не устрашающий, а какой-то зовущий, родной. Так, наверное, мать зовёт дитя, которое она потеряла и снова нашла.
Он смотрел, не моргая. «Спасибо», — как будто прозвучало где-то между деревьями, не словами, а взглядом и жестом.
Медвежонок стоял совсем близко от матери. Она наклонила голову, дотронулась к его носу своей массивной мордой. Он тихо пискнул и, не удержавшись, бросился к ней, обнял её грудь передними лапами и уткнулся в мокрую, спутанную шерсть. Она замерла, потом издала особенный рёв — негромкий, но глубокий, с хрипотцой, будто это был не стон, а радость. Это не был рёв угрозы или страха — только зов узнавания.
Это был голос любви — древней, материнской, безусловной.
Медведица осторожно обняла своего сына лапами и пригнула голову. Несколько секунд они были вместе — единое целое, существо с двумя сердцами. А рядом, всего в нескольких шагах, стояли люди — неподвижные, молчаливые. Они выглядели, как застывшие фигуры.
Фёдор сглотнул. Егор выдохнул, его руки дрожали.
— Ты видел, как она на него смотрела? — спросил Егор, немного хрипло.
— Видел, — коротко кивнул Фёдор. — И как он на неё — тоже.
Они молчали. Сели у воды, ноги свесили в реку. Вода текла спокойно, будто ничего не произошло, как если бы этот день был обычным.
— Зря мы туда полезли? — спросил Егор, глядя в поток.
— Если бы ты видел, как он смотрел… Нет, не зря.
Они снова замолчали. Егор опустил ладони в воду, поднёс их к лицу, охладил виски. Где-то вдалеке пела птица, но казалось, что она поёт не здесь, а в другом, далёком мире.
— Понимаешь, — сказал Егор вдруг, не поднимая головы, — я раньше думал, что природа сама по себе, а мы — сами по себе. Мы такие умные, с мозгами, а они — с инстинктами. А теперь вот… не знаю.
— Это всё от гордыни, — тихо ответил Фёдор. — Мы всё меряем по себе. А у них, может, свои слова. Без слов.
— Да. Но мы их сегодня услышали.
Фёдор молчал, только кивнул. Потом встал, потянулся.
— Пошли, рыбину не забыть почистить.
— Пошли… Только теперь, знаешь, как будто не просто день прожили. Что-то важное случилось. С нами. В нас.
Фёдор усмехнулся, хлопнул Егора по плечу.
— Главное, чтобы не забылось.
Они пошли вдоль берега, неспешно. Лес снова зашумел, где-то щёлкнула ветка, вспорхнула птица. Всё стало на свои места.
