Я прыгнула за ним в воду…

После того, как не стало мужа, мне не хотелось ничего. Ни новых лиц, ни обязанностей, ни тем более — близости. Потому что за ней всегда приходила боль. А мне было достаточно боли. Дочь это понимала. Но не сдалась.

— Мам, тебе нужно заботиться. Тебе нужно, чтобы кто-то тебя ждал дома.

— Я тебя жду, — попыталась я пошутить.

Она покачала головой:

— Нет, ты просто живёшь автоматически. А я хочу, чтобы ты действительно жила.

Через несколько дней она появилась с коробкой. Поставила у входа, открыла — а там… он. Маленький пушистик, кремового цвета, с белым пятнышком на носу. Настолько крошечный, что я решила — игрушечный.

Он пискнул, вильнул хвостом и, не раздумывая, запрыгнул мне на тапок.

— Он твой, — сказала дочка. — Из приюта. Маму сбила машина. Он один остался.

Я хотела возразить. Что не потяну, что не тот возраст, что это сложно, грязно, холодно. Но малыш поднял голову, посмотрел в глаза — и возражения рассыпались.

Я назвала его Платоном. Почему — не знаю. Просто имя пришло.

С появлением Платона в доме жизнь стала возвращаться. Мы вставали пораньше, выходили на прогулки. Я брала с собой термос с кофе, садилась у озера на скамейку, а он носился по берегу, гоняя голубей и листья. Он был до смешного нелеп — с длинными лапами, серьёзными глазами и вечным энтузиазмом.

Я начала снова улыбаться. Стала здороваться с соседями. Даже с Ларисой Георгиевной — той самой, с которой не разговаривала десять лет после спора о бельевых верёвках. Платон стал моим якорем. Моим топливом. Всем.

Прошло одиннадцать лет. Одиннадцать чудесных лет. А Платон всегда был рядом.

Зима выдалась мягкой, но снежной. Озеро частично замёрзло, кое-где лёд был хрупким. Я всегда держала его на поводке, особенно у берега. Но в тот день отвлеклась — дочка позвонила, разговорились. И я отпустила карабин.

— Только далеко не беги, слышишь? — крикнула я ему.

Он посмотрел на меня, словно понял, и рванул вперёд. И вышел на лёд.

Треск. Всплеск. Он провалился.

Я бросилась к полынье. Лёд растрескался. Он барахтался, визжал, цеплялся лапами.

Я даже не подумала. Не вспомнила про возраст, про больную спину. Я просто бросилась в воду.

Она была ледяной, как иглы. Сначала нечем дышать. Потом — боль. Потом — только цель.

Я подплыла, обхватила его, пыталась вытащить. Он выскальзывал, я теряла силы. Мы оба могли не выбраться. И тут — кто-то помог. Руки, ремень, голос. Нас вытащили. Я лежала на берегу, дрожа, зуб на зуб не попадал. Он был рядом. Маленький, мокрый. Живой.

Нас увезли. Я — в больницу, он — к ветеринару. У меня всё обошлось. У него — тоже.

Когда нас выписали, он подвывал у моей руки, будто извинялся.

Я бы прыгнула снова. Без колебаний. Потому что в тот момент он был всем.

Прошло немного времени. Я уже почти забыла о том ужасе, как ко мне в аптеке подошла женщина:

— Это вы в воду за собакой кинулись?

Я кивнула. А она улыбнулась:

— Вы смелая. И у вас доброе сердце.

Но я не про смелость. Я просто не смогла иначе.

Платон стал ближе. Он будто понял. Следил за мной, спал рядом, ходил за мной повсюду.

— Он теперь твой телохранитель, — шутила дочка.

— Он теперь моё сердце, — говорила я. И это было правдой.

Весна пришла. Озеро оттаяло. Мы снова гуляли. Я — с термосом, он — с палкой.

Однажды к нам подошёл мужчина:

— Это ваша собака тогда под лёд ушла?

— Моя.

— А вы — за ним?

— Да.

— Я вас тогда вытащил.

Я посмотрела: лицо знакомое. Он протянул руку. Мы поблагодарили друг друга. А на следующий день он снова подошёл. Принёс мячик для Платона.

— Пусть играет.

Так начались прогулки втроём. Потом — разговоры, пирожки, истории из жизни. Платон крутился между нами, как мостик.

Я ловила себя на мысли, что хочу этих встреч. Что причесываюсь, надеваю не старую куртку, а пальто. Крашу губы.

— Мам, ты влюбилась? — смеялась дочка.

— Просто друг, — отвечала я. Но сердце спорило.

Николай однажды спросил:

— Вы одна живёте?

— Да.

— А я тоже. Может, чаю?

Так начались борщи, блинчики, рыба по пятницам. Мы не называли это романом. Просто были вместе.

Потом он пришёл с коробкой. Там была рыжая кошка.

— Для компании. Платону будет веселее. И тебе.

Платон сначала ворчал. Потом — полюбил. Теперь они спали вместе. Семья.

Всё было тихо, тепло. До того дня, когда Платон не подошёл вечером с поводком.

Он лежал. Просто лежал.

Я позвала. Не шевельнулся.

— Платоша, пойдём?

Моргнул. Но не встал.

Я испугалась. Позвонила Николаю. Мы повезли его в клинику. Врач сказал:

— Печень. Старость. Может — месяц, может — год.

Я не была готова. Но мы прожили вместе ещё пять месяцев. Каждый — как подарок.

Он ел, гулял понемногу. Кошка спала у него в лапах. Николай приносил игрушки. И в один день — он просто уснул. Навсегда.

Мы похоронили его в саду. Я долго сидела на скамейке у озера, вглядываясь в воду.

— В тот день, когда я прыгнула за ним… я думала, что теряю себя. А на самом деле — нашла, — сказала я.

— Ты нашла и меня, — ответил Николай. — Нас всех.

Теперь дом — не про пустоту, а про тишину и покой. Кошка мурчит, Николай читает газеты, я вяжу.

А в рамке — Платон. На фоне озера. С мячиком.

Я смотрю на фото и шепчу:

— Спасибо, что был. Спасибо, что научил меня снова жить.

Любовь — это не боязнь потерять. Это забота. До последнего дня.


Если история вам отозвалась — поставьте лайк. А если у вас была похожая — расскажите об этом в комментариях.

Оцените статью
Апельсинка
Добавить комментарии