Когда баба Зина ушла из жизни, поселок будто осиротел. Не то чтобы стало тихо — птицы продолжали петь, дети бегали, машины шумели — но что-то важное пропало. Будто убрали незримую опору, на которую все, сами того не замечая, опирались. И теперь каждый падал по-своему: кто в себя, кто в суету, кто в одиночество.
Дом у Зины стоял на окраине — обветшалый, с перекошенной верандой и покосившимся штакетником. Но ухоженный: в палисаднике всегда цвели цветы, а на калитке висела табличка: «Зинаида Петровна. Звонка нет — стучите». Мы с ней не дружили близко, но всегда здоровались. И она всегда была на месте — в тапочках, с лейкой, в платке. Просто была. Баба Зина.
Когда её не стало, будто в одном из окон погас свет. Не физически, а внутри — ощущение пустоты.
Провожали Зину скромно. Без речей. Соседка Нина организовала похороны, кто-то помог деньгами, кто-то — машиной. На кладбище пришло человек восемь. Так обычно и бывает: старики уходят почти незаметно, хотя в каждом — целая вселенная.
Осталась Белка. Собака. Маленькая, с короткими лапами и белым пятнышком на лбу. Глаза — как у человека, полные тоски. Имени настоящего никто уже не помнил, Белка — и всё тут. Прожила с Зиной больше десяти лет. После похорон осталась одна в доме. Забилась под кровать и почти не выходила. Нина приносила ей воду и еду, раскладывала, как Зина учила. Но Белка почти не ела.
— У неё взгляд другой стал, — говорила Нина. — Не боится, не злится. Просто как будто… больше не здесь.
Я понимала. Мы, люди, можем кричать от боли. У животных — тишина. И одиночество.
А потом Белка начала уходить. Сначала — незаметно. Была утром, к обеду — нет. К вечеру — снова у дверей. Грязная, молчаливая. Потом — всё чаще. Исчезала каждый день. Уходила — и возвращалась. Без лая. Без следов. Как будто по делам.
— Не пробовала за ней проследить? — спросила я у Нины.
— Пробовала. Но она быстрая. Пока я тапки нашла — уже за горизонтом.
Однажды я решила проследить сама. Подождала. Ровно в пять вечера Белка вышла со двора. Уверенная, не оглядываясь. Как будто знала дорогу.
Я тихонько пошла за ней. Прошли наш двор, почту, свернули к просёлку. Потом — овраг, тропка, кладбище. Я держалась позади, метрах в пятнадцати. Она ни разу не обернулась.
И я вдруг поняла, куда она идёт. Просто не хотела верить.
Кладбище у нас старенькое, с ржавыми воротами. Белка юркнула под прогнившую доску и, не задерживаясь, пошла дальше. Я — за ней. Прошли мимо старых могил, берёзы, оградки с пластиковыми цветами. И вышли к свежей насыпи. Деревянный крест, аккуратная табличка: «Зинаида Петровна. 1938–2024».
Белка подошла, обнюхала землю, села. Потом легла, аккуратно, поджав лапы, положила голову — и замерла.
Я стояла в стороне. Минут двадцать. Солнце клонилось к горизонту, тени удлинялись. Белка не двигалась.
Я ушла. А на следующий день вернулась. И Белка — пришла. В то же время. Той же дорогой. На ту же могилу.
И снова — легла.
— Она к ней ходит, — сказала я Нине вечером.
— Что ты говоришь, — покачала головой Нина. — Как объяснить, что Зины больше нет?
— Не надо объяснять. Она знает. Просто ждёт.
И действительно — день за днём Белка возвращалась туда. Одна. Всегда в одиночестве. Иногда позже, иногда — раньше. Но всегда — к ней. Пока однажды — не пришла обратно.
Сначала думали: заблудилась, может, кто забрал. На третий день я не выдержала — пошла на кладбище. Просто… не могла иначе.
Она лежала на том же месте. Рядом с крестом. Спокойно. Без движения. Словно уснула. Только глаза закрыты, и грудь не поднимается.
Я села рядом. Не плакала. Просто гладила её шерсть, остывшую, мягкую.
Потом позвала Нину. Мы похоронили Белку за оградкой. Тихо. Без лишних слов. На дощечке написали: «Белка. Осталась до конца.»
С тех пор прошёл год. Дом Зины пустует. Говорят, хотят продать. Нина иногда заходит, проветривает. Я тоже наведываюсь. Не в дом — на кладбище.
Приношу Зине пирожок. А Белке — печенье. Кладу рядом. Потому что… так правильно.
Внучка спросила недавно:
— Бабушка, а почему она так делала? Она ведь знала, что Зины нет?
— Знала, — ответила я. — Есть в этом мире такие, кто не уходит. Кто ждёт. Даже если ничего изменить нельзя — всё равно рядом.
Она задумалась. А потом прошептала:
— Я тоже так буду. Если ты…
— Не надо, — прервала я. — Твоя задача — жить. Помнить — и жить.
Она кивнула.
А я тихо добавила:
— Но знаешь… если кто-то когда-то будет ждать меня так — я не буду против.
