— Не трогай, заразишься, — крикнула Нина с третьего этажа, заметив, как я остановилась у мусорных баков.
Передо мной лежала кошка. Серая, грязная, исхудавшая, с рëбрами, что просвечивались сквозь кожу. Она едва дышала, уши в засохшей крови. Не пыталась убежать или зарычать. Просто лежала, глядя в пустоту.
— Видно же, помирает, — продолжила Нина. — Чего зря мучиться?
Но кошка вдруг повернула голову и посмотрела на меня. Не просто так, в этом взгляде было что-то живое. Что-то просившее.
Я подняла её. Завернула в куртку и понесла домой. Вес— не больше двух с половиной килограммов. Нина, покачав головой, ушла.
Дома посадила в тёплую воду. Она не сопротивлялась. Сидела в тазике, будто знала, что я не обижу. Шерсть клочьями, вонючая, местами пришлось остричь. Под ней — расцарапанная, гнойная кожа.
Завернула в полотенце, дала немного кефира из пипетки. Проглотила. Поставила рядом с батареей. Включила обогреватель.
Сутки проспала. Только пила и в лоток ходила. Кушала по чайной ложке каши с курицей.
Я назвала её Муркой. Так, просто. Потому что она была серой и чуть слышно мурлыкала, когда я гладила её.
Через неделю повезла к ветеринару. Он осмотрел, взял анализы:
— Истощение, обезвоживание, лишай. Ничего критичного. Кормите часто и понемногу. Вот мазь.
Месяц ухаживала. Кормила каждые три часа, мазала, расчёсывала отрастающую шерсть. Мурка выздоравливала: сначала стала громче мурлыкать, потом начала играть, прыгать на подоконник.
К осени стала обычной кошкой. Шерсть — густая, блестящая. Характер — спокойный. Ни утренних криков, ни испорченной мебели. Просто была рядом.
Пять лет пролетели незаметно. Утром — встречает у миски, вечером — у двери. Смотрит, как я готовлю, мурлычет, когда читаю.
А потом началось странное. Мурка стала лизать моё левое плечо. Только его. Когда я была в майке или без рубашки, усаживалась рядом и методично лизала одно и то же место. По пять, по десять минут. Каждый день.
Сначала не придавала значения. Но она продолжала. Сидишь — лижет. Лежишь — лижет. Всегда — одно и то же место.
— Мурка, ну хватит, — пыталась отодвинуться.
Она возвращалась и продолжала. Через полтора месяца это стало настойчивее. Ночью просыпаюсь — лижет. Читаю книгу — лижет. Ни на что другое не реагирует.
— Может, она заболела? — спросила подругу Светку.
— Отвези к ветеринару.
Отвезла. Врач осмотрел:
— Абсолютно здорова. Может, вы крем сменили или духи?
Нет. Ничего не меняла. Перестала даже кремом пользоваться. Не помогло.
Через неделю на том месте появилось покраснение. Сначала думала, это из-за её языка. Но пятно росло.
Пошла к дерматологу.
— Разденьтесь, — сказала врач, осмотрела. — Кошка лижет это место? Сколько времени?
— Уже месяца два.
— До появления пятна?
— Да.
Врач взяла биопсию. Через неделю позвонили:
— У вас базалиома. Срочно к онкологу.
Рак кожи. Медленный, но опасный. Онколог сказал:
— Удалим. Размер небольшой. Всё будет хорошо. Если бы пришли позже — вырезали бы много.
Операцию назначили на понедельник. После неё врач сказал, что всё чисто. Повязка, перевязки. Боль. Но Мурка не отходила. Сидела рядом. Лизать больше не пыталась. Ни разу.
Через две недели шрам остался. Три сантиметра, розовый. Постепенно побледнеет.
На контрольном осмотре сказали, что всё чисто. Через полгода — снова чисто. Прошло уже два года. Мурка здорова. Стала спокойнее, больше спит. Но по-прежнему встречает с работы, мурлычет.
— Спасибо, Мурочка, — говорю ей. — Ты меня спасла.
Она мурлычет в ответ. Понимает ли? Не знаю. Но кажется, что да.
Недавно рассказала всё соседке Нине. Та, что говорила не трогать кошку.
— Ничего себе. Получается, она тебе жизнь спасла. А я ведь отговаривала.
— Хорошо, что не послушалась, — ответила я. — Животные многое чувствуют.
Мурка услышала своё имя, посмотрела на меня с подоконника. Взгляд — осознанный.
Я подошла, погладила её.
— Мы квиты, — прошептала. — Я тебя спасла, ты — меня.
И правда. Живём. Вместе. Здоровы. И друг у друга — навсегда.
