Баба Таня не раз уже проклинала тот день, когда поддалась минутному порыву. Это было после того, как пришла новость о повышении пенсии — настроение было приподнятое, а на крыльце деревенского магазина она чуть не наступила на серую кошку, третий день ошивавшуюся там без дела.
То ли из чувства вины, то ли от радости — сама не поняла — она кинула ей «молочную» сосиску. А потом и вторую — щедрость прорвало.
— Угощайся, хвостатая, — сказала она, наблюдая, как кошка с голодухи схватила сосиску и юркнула под дерево, подальше от людских ног. Видно, предпочитала есть без свидетелей. И не зря — деревенские псы, отпущенные на прогулку, нередко лишали бедную животину обеда. Жизнь у неё была, мягко говоря, не сахар.
Впрочем, она не всегда оставалась с пустым желудком — многие старушки, такие же пенсионерки, как и сама баба Таня, подкармливали незнакомку. Хоть и бродяжка, а всё живая душа. Баба Таня решила: «А чем я хуже? Пусть думают, что и я в доле».
Казалось бы, ничего особенного: покормила беднягу, доброе дело. Авось на небесах заметят. Но только ей «повезло» чуть больше, чем остальным.
Кошку прозвали Марусей — так, чтобы хоть по имени звать можно было. Интеллигентные же у нас женщины. И вот Маруся, отобедав сосисками, вдруг решила, что именно баба Таня — её человек.
Она не пошла за другими. Не осталась у магазина. Она неспешно, с достоинством двинулась за своей кормительницей, аккуратно соблюдая дистанцию — и не отставала вплоть до самого дома, что стоял на краю деревни.
Старушка заметила хвост только у калитки.
— Ты что это, за мной увязалась? — удивилась Татьяна Ивановна, проверяя покупки. — У меня больше ничего нет. Ступай обратно, может, ещё кто подкинет чего.
Она захлопнула калитку, зашла в дом, поставила пакет и, отодвинув занавеску, глянула в окно. Кошка сидела прямо на пеньке и смотрела на неё. В глаза. В душу. Бабе Тане стало не по себе. «Вот ведь принесла… сосиски! Теперь не отвяжется. Каждый день будет клянчить».
Утром она о кошке уже и думать забыла, но выйдя во двор, так завизжала, что соседские собаки подхватили. На пороге аккуратно лежали две мёртвые мыши.
На пне — всё та же кошка, с тем же внимательным взглядом.
— Егорыч! Сосед! — закричала баба Таня в форточку. — Иди, спасай!
Сосед пришёл минут через пять — не юноша уже, да и забор обходить пришлось. Увидев мышей, только хмыкнул: он-то знал — баба Таня с детства их боится до дрожи.
— Егорыч, убери этих гадов, прошу тебя, — умоляла она, не решаясь даже открыть окно шире — а вдруг кошка запрыгнет?
— Та не нервничай ты. Сейчас уберу, — успокоил он.
— Она мне специально их притащила! Я вчера её сосисками угостила, а она мне… отраву?!
— Ну что ты выдумываешь? Это она тебя благодарит. Добром на добро отвечает. Не знала ж она, что ты мышей боишься.
— А мне плевать. Пусть уходит. И мышей своих забирает!
Мышей Егорыч убрал. Кошка, почуяв неладное, соскочила и скрылась за забором.
На следующий день всё повторилось. Те же мыши — точь-в-точь. И та же паника.
— Егоры-ыч! Опять твоя очередь! — орала баба Таня, не открывая дверь.
Маруся, как королева на троне, восседала на пеньке, наблюдая за сценой.
— Тебе проще собаку завести, — заметил Егорыч, заходя.
— Да ни кота, ни собаку мне не надо! Проклятые сосиски! — шипела старушка.
А вечером ей вдруг стало плохо. Сердце давно барахлило, таблетки помогали с переменным успехом. Но на этот раз — будто не действовали. Она села на кровать, потом легла. Дыхание сбилось. Воздуха не хватало, голос ослаб. Телефон — на другом конце комнаты.
«Похоже, всё», — подумала она. Перед глазами всплыл муж, ушедший год назад. В ушах звенело. Вдруг — шум у двери. Кто-то царапался. Скребся.
«Неужели она?» — мелькнула мысль.
И действительно — Маруся лезла в дом. Форточка закрыта, окно не открыть. Дверь, к счастью, не была заперта. Кошка прыгнула на ручку — и отворила. Забежала, заорала. Запрыгнула на кровать, подошла, лизнула бабу Таню в щеку, а потом, будто стараясь облегчить её состояние, легла у неё на груди и не двигалась до самого утра.
Егорыч на этот раз не стал ждать криков. Пришёл пораньше — убивать мышей по-тихому. Но увидел распахнутую дверь — насторожился. Заглянув в дом, замер: на кровати баба Таня, бледная, с закрытыми глазами. На груди — кошка.
Он сразу вызвал скорую. А баба Таня… открыла глаза.
— Добралась-таки, — прошептала она, еле улыбаясь.
Врачи прибыли быстро. Инфаркта не случилось, хотя всё к нему шло. Кошка, по сути, удержала её на грани. Пока ехала скорая, Маруся не отходила. Только когда бабу Таню уносили на носилках, она сошла с кровати.
— Маруська, только мышей больше не приноси, — попросила старушка, еле шевеля губами.
Кошка заурчала в ответ. Будто пообещала.
— Егорыч, — обратилась она к соседу, — пригляди за ней, ладно?
— Да не волнуйся. Всё будет в порядке. Выздоравливай, Ивановна.
— Надо, — кивнула она. — А то кто Маруську-то без меня?
Когда баба Таня вернулась домой, Маруська уже её ждала. Без мышей. Хотя охотилась по-прежнему — но улов уносила подальше, чтобы хозяйке нервы не трепать.
С тех пор и живут они вместе — баба Таня и её кошка. Душа в душу.
