Мухтар сопротивлялся изо всех сил. Зарывался в рыхлую после дождя землю, скребя лапами, поскуливал. Там, где тропинка переходила в асфальт, когти болезненно скрежетали, стираясь до мяса.
Но тугой ошейник, врезавшийся в шею, и натянутый до предела поводок, зажатый в руке молодого парня, неумолимо тянули его дальше, не давая ни малейшего шанса остановиться.
На одном из особенно резких рывков лапа, попавшая в выбоину, резко хрустнула, и пес рухнул. Морда с проседью проехала по шершавому асфальту. Он завыл — жалобно, с болью — и, подняв мутнеющий взгляд, пытался встретиться глазами с человеком, что наконец остановился. Но, столкнувшись с холодной отстранённостью на лице хозяина, которая быстро сменилась раздражением, Мухтар стих. Опустил голову на лапы и замер, больше не предпринимая попыток подняться.
С другой стороны улицы за происходящим сжимая кулаки наблюдал Ромка. Он быстро пристегнул поводок своей Джульки к тонкому стволу молоденькой рябины, потрепал собаку по холке, велел ей ждать и направился к сцене на тротуаре.
— Ты чего с ним вытворяешь? — спросил он, приближаясь к знакомому по району Максу. — Совсем совесть потерял?
— А тебе-то какое дело? — буркнул тот, но хватка на поводке ослабла. Пес больше не полз по асфальту, но и не вставал.
Ромка присел рядом с собакой, осторожно провёл ладонью по шерсти.
— Куда же ты его тащишь?
— Туда, откуда не возвращаются, — сквозь зубы бросил Макс и вновь дёрнул поводок.
Но Ромка успел перехватить верёвку и с силой потянул её к себе.
— Отдай мне его, раз не нужен, — твёрдо сказал он, глядя прямо в глаза.
— Да пожалуйста. Мне легче. Он уже старый, бесполезный. По углам гадит. Теперь это не мои хлопоты, — Макс сплюнул под ноги и развернулся, уходя прочь.
— Подонок, — выдохнул Ромка, аккуратно подсунул руки под тело пса и поднялся. Мухтар был тяжёлым, но Ромка не дрогнул.
На противоположной стороне дороги Джулька, привязанная к дереву, залилась радостным лаем, завидев, что её человек возвращается. На мягкой траве Ромка попытался поставить пса на лапы. Тот сразу не смог — сил не было. Уже думал парень, что нести до дома его придётся, но тут Джулька вмешалась: запрыгала вокруг, заскулила, завиляла хвостом. Что она ему по-собачьи сказала — одному Богу известно. Но Мухтар, глядя на неё, дрогнул. Поднялся на три лапы, четвёртую поджал, но всё же пошёл — медленно, с усилием, но сам. За Ромкой. За надеждой.
Дома мать Ромки, Раиса Павловна, сначала, конечно, не сдержалась: вспомнила всех родственников Макса, вплоть до прапрадеда, не забыв и самого мальчишку. Но всё же, ворча, постелила старый плед рядом с лежанкой Джульки, а потом налила в миску горячего супа.
После она всё же не выдержала — набрала Катерине, матери Макса. Район маленький, все друг друга знают. В голосе её звучала усталость и обида.
— Одумайся, Кать. Ну нельзя ж так… Он ведь верой и правдой вам служил. Как можно выбрасывать как сломанную игрушку? Самой, может, всё равно, но хоть о сыне подумай. Чему ты его учишь?
Но ответа нормального не было. Только раздражённое:
— Да чего ты разошлась-то? Мы же не отца и не мать выгнали. Просто пёс! Старый, бесполезный. Зачем он нужен? Сдали бы подальше, да вы, сердобольные, помешали…
Раиса Павловна сдержала раздражение. Зачем дальше спорить? Бесполезно. А забот теперь хватало: надо к ветеринару, понять, что с лапой. Джульку с новым соседом подружить. Да и Ромка какой-то сам не свой: поник, как будто сомневался, правильно ли поступил. Боится, что не справится, что придётся снова на улицу гнать?
Она подошла, положила ладонь на плечо сына:
— Не бойся, справимся. Всё наладится. Просто звони в ветеринарку, ты ведь решил — так до конца иди. Мы рядом.
Напрасно Раиса Павловна так тревожилась — всё сложилось хорошо. Спокойно, ровно.
С того самого памятного дня Мухтар прожил в их доме три года. Никогда ни она, ни Ромка не встречали животного более преданного и благодарного.
Он стал для Джульки — неугомонной весёлушки — настоящим другом, а для них — утешением и радостью. Конечно, возраст давал о себе знать — Мухтар не был резвым или стремительным. Но и они не спешили в своих прогулках, шагали рядом, понимая: в дом пришёл не щенок, а пожилой спутник. Он бы и рад побегать, да ноги уже не те. Хорошо, что врач прописал лекарства и уколы — благодаря им боли почти не ощущались, и хромота отступила.
Почти два года он держался на этих самых средствах. Но всему, увы, свой срок. Настал момент, когда даже чудодейственные препараты перестали помогать…
С каждым днём Мухтару становилось всё труднее ходить. Ромке приходилось выносить его по ступенькам на руках, чтобы выйти на улицу. А там, на ровной дорожке, он проходил пару десятков шагов и ложился, укладывая голову на лапы, глядя с грустью на бегущую впереди Джульку. Поскуливал тихонько — словно просил подождать.
А с приходом осени совсем ослаб. В один из вечеров он тяжело выдохнул, будто прощаясь, ткнулся в ладонь Ромки, и навсегда закрыл глаза. Заснул. Навеки.
Похоронили его вместе с Раисой Павловной. Ушли за дома, в берёзовую посадку. И Джулька, как ни странно, не скакала вокруг, не лаяла. А тихо выла — по-своему, по-собачьи… Прощалась.
На обратном пути они повстречали Катерину и Макса. На новость о смерти Мухтара те только безразлично махнули рукой. Мол, теперь он ваш был, а нам не до этого, своих хлопот хватает.
Ромка лишь покачал головой, глядя на их равнодушие. Мать взглянула на него строго, не одобряя бурных реакций, и он сдержался. Подхватил под живот юркую Джульку, посмотрел последний раз вслед уходящей паре, сплюнул и, не оборачиваясь, пошёл за матерью домой.
А время мчалось дальше.
Ромка окончил университет, устроился на работу в столице, привёз жену Светлану знакомиться с Раисой Павловной. А под той самой берёзкой, рядом с могилкой Мухтара, обрела свой покой и постаревшая Джулька.
Позже Раиса Павловна вышла на пенсию — занялась внуками, двумя бойкими мальчишками, погодками. Когда их привозили на выходные, в доме наступала весёлая суета, и бабушка всю следующую неделю только улыбалась, вспоминая их проделки.
На каникулах дети однажды притащили домой щенка. Он прибился к мусорным бакам, и ребята выманили его в подъезд. Раиса Павловна сперва пыталась подкармливать его кашей, выносила кастрюльку — но тот убегал. Стоило ей отойти — щенок набрасывался на еду, жадно ел, оглядываясь испуганно.
Но детворы он не боялся.
Раиса Павловна выгнать его не стала. Только переглянулась с заехавшим вечером сыном и, криво усмехнувшись, заметила: «Семейное у нас это, наверное — ненужных собак приютить».
Назвала собаку Мухой — в память о Мухтаре.
Муха оказалась пугливой до ужаса. Жалась к дверям, хвост поджимала, но уши стояли торчком и вертелись в разные стороны — видно было: любопытство побеждало страх.
Однажды, отпрошенный с работы, Ромка приехал к матери — нужно было везти Муху к врачу. Та до крови расцарапала себе уши, за два дня довела до корост. Раиса Павловна плакала, когда по телефону рассказывала о беде.
Когда Ромка приехал, взял подвывающую Муху на руки, понёс к машине — мать не удержалась, выбежала следом. Так и поехали — втроём, к ветеринару.
Обратно ехали через аптеку — нужно было купить выписанные лекарства. Остановились. И тут увидели их.
Из соседнего с аптекой магазина выходили Макс — тот самый дворовый приятель, с которым Ромка после истории с Мухтаром перестал общаться — и незнакомая девушка, хихикавшая и обнимавшая его. Оба были навеселе, смеялись, шли, не глядя по сторонам.
Навстречу вышла пожилая женщина. Одетая просто, в поношенной одежде, сгорбленная. Она преградила им путь, тянула руки, что-то говорила. Макс начал отмахиваться, как от надоедливой собаки. Повысил голос, дважды оттолкнул её. А в третий — то ли нарочно, то ли силы не рассчитал — старушка упала.
Она пыталась подняться, хватаясь за столб. Тут подбежал Ромка, выскочивший из машины под лай Мухи, подхватил женщину под руку.
— Дежавю, ей-богу! — выругался он. — Макс, ну зачем ты так? Что ты творишь?
Макс взглянул, узнал Ромку. Ухмыльнулся:
— А тебе-то что? — огрызнулся. — Опять в спасителя решил поиграть? Забирай, раз такой добрый! Мне легче будет — достала уже!
Обнял подругу, и, захохотав, повёл её прочь.
Ромка стоял потрясённый. Подошла Раиса Павловна. Они вдвоём усадили женщину на скамейку, и когда она подняла глаза…
В них стояли слёзы. Молчаливые, невыплаканные. В этих глазах — узнавание. Это была Катерина. Мать Макса. Та самая, что когда-то говорила: «всего лишь собака»…
Теперь она сама оказалась никому не нужной.
