Он появлялся здесь часто. Почти каждый вечер после работы. Его любимое место — старая скамейка напротив вольера с волками. За высокой металлической сеткой кипела своя жизнь: несколько волчиц, пара шустрых волчат и величественный вожак. Настоящий властелин — сильный, спокойный, недосягаемый.
Мужчина называл его просто — Белый. Не как знаменитый герой Лондона, не «Белый Клык», а коротко, без пафоса. Хотя настоящим белым волк не был — шерсть имела сероватый оттенок, но при свете солнца и в тени валунов казалась почти серебристой. Вожак лежал на вершине груды камней — специально устроенного возвышения, как подобает тем, кто стоит во главе стаи. Он не рычал, не огрызался и не вмешивался в волчьи споры — за порядок отвечала старшая самка.
Когда волчицы выясняли отношения, он лишь слегка приоткрывал глаза, наблюдая за ними с ленивым безразличием. Внизу возились волчата, устраивая драки и визгливые потасовки. Для посетителей зоопарка Белый был скучным — слишком спокойным и неподвижным. Но именно этим и завораживал.
Когда-то, ещё щенком, он пережил адскую погоню. Люди с собаками загоняли волчицу с выводком по заснеженному полю. Сеть, капкан, крики. Потом всех разделили и развезли по разным зоопаркам. Волчья шкура давно потеряла ценность, зато зверь за решёткой приносил прибыль. Возможно, эта память — и личная, и кровная — сделала Белого тем, кем он стал: властным, замкнутым, но мудрым существом, державшим порядок одним взглядом.
Мужчина, появлявшийся у вольера, чувствовал к нему странное притяжение. Он садился напротив и терпеливо ждал, пока опустеет площадка, а зооработники закончат свою рутину. Особенно один из них — пьяный сторож, отвечавший за волков и медведя-гризли напротив. К концу смены тот уже едва держался на ногах и неизменно засыпал в подсобке, обняв бутылку.
Когда зоопарк погружался в тишину, мужчина доставал из своей старой спортивной сумки бутерброды — с колбасой, сыром, жареными шницелями. Осторожно перебирался через ограждение и с силой бросал куски внутрь. Еда падала недалеко от камня, где лежал Белый. Волчицы и волчата тут же набрасывались на лакомство, визжали, дрались, отбирали куски друг у друга. А вожак лишь открывал глаза — и снова закрывал, не двинувшись ни на дюйм.
Эта его невозмутимость ранила мужчину. Сидя на скамейке, он начинал говорить. Сначала тихо, потом всё громче. С кем ещё ему было делиться? Он рассказывал волку о своей жизни, о работе, о том, как тяжело платить долги, как уходит любовь, как дети растут и перестают понимать. Порой переходил на жалобы, потом — на исповедь. И, сам того не замечая, превращал свои визиты в своеобразный ритуал — разговор с существом, которое никогда не перебьёт и не осудит.
Белый не любил людей. Их запах вызывал в нём омерзение, а память о том, как мать рвали собаки, жгла ночами. Иногда он просыпался от собственного воя — долгого, пронзительного, полного боли и бессилия. Он знал: за решёткой нет спасения, а там, за пределами, только ружья и ловушки. Люди — враги, других не бывает.
Но этот человек был другим. Вожак чувствовал: от него не исходило угрозы. Странный, бесполезный, но не опасный. Он не пытался приблизиться, не бросал камни, не кричал. Просто сидел и говорил, словно пытался услышать себя самого. Белый слушал краем глаза, не проявляя ни интереса, ни раздражения. Его бормотание действовало убаюкивающе — как мерный шум ветра в степи.
Когда мужчина уходил, волчицы ещё долго глядели ему вслед, будто надеялись на продолжение этого странного представления.
Однажды он пришёл днём — их отпустили с работы пораньше. У вольера стояла группа туристов, оживлённо щёлкавших фотоаппаратами. Среди них никто не заметил, что сторож был пьян, как никогда. Он едва держался на ногах, закрывая клетки. Медведя-гризли он «запер» на автомате, даже не проверив замок. То же самое проделал и с волками.
Белый понял это сразу. Он почувствовал свободу — тонкий запах открытого металла. Но не двинулся. Знал: за решёткой — смерть. Волчицы и волчата доверяли ему, а он не имел права рисковать их жизнями.
Совсем другое дело — гризли. Пока туристы переходили к обезьянам, массивный зверь бесшумно выбрался наружу. И в тот момент, когда все были заняты своими разговорами, он рванул вперёд.
Оглушительный рёв пронёсся над зоопарком. Медведь встал на задние лапы, распахнув пасть, и бросился на людей. Паника захлестнула всё вокруг. Люди кричали, падали, сбивали друг друга с ног. Один из туристов попался под лапы — и его вопль прорезал воздух.
Белый смотрел на всё с высоты своего камня. А потом — на мужчину. Тот не бежал. Он словно прирос к скамейке, вцепившись в неё руками, бледный, неподвижный. И только губы шевелились — шептали что-то, возможно, молитву, возможно, обращение к волку.
— Беги! Беги же, глупый человек! — впервые в своей долгой жизни зарычал Белый. — Почему ты сидишь?! Ведь следующим будешь ты…
Что произошло дальше, сам он потом объяснить не смог. Всё случилось как будто само собой, без мысли, без плана. В один мощный прыжок он оказался у створки вольера и ударом головы распахнул открытую дверь. Обогнув стеклянный тоннель, волк выскочил на открытую площадку, залитую криками и хаосом.
В это время гризли уже заметил человека, все ещё сидевшего на скамейке, будто парализованного ужасом. Из его пасти вырвался низкий рык, в котором смешались ярость и удовольствие. Человек обречён. От медведя не убегут даже самые быстрые.
Медведь взревел и ринулся вперёд, вздымая землю тяжёлыми лапами. Но вдруг его громадное тело дёрнулось — на шее повис Белый. Всё его сильное, жилистое тело, наполненное древней яростью, вцепилось в загривок зверя.
Что им двигало — непримиримая волчья ненависть к медведям или внезапное желание защитить того странного человека, который приносил еду и говорил с ним вечерами — осталось тайной. Может, и сам Белый не знал. Он просто делал то, что должен был.
Его клыки сомкнулись на шее гризли, глубоко, точно и беспощадно. Не просто укус, а железный капкан, созданный природой. Гризли взревел, стал кататься по земле, ударяя мощными лапами, пытаясь сорвать с себя напавшего врага. Но Белый держал мёртвой хваткой, его челюсти только сильнее впивались, пока не послышался сухой треск костей.
Мгновение — и гигант рухнул. Когда-то страшный, грозный зверь теперь лежал без движения, обмякший, как тень, растянувшись на асфальте.
Белый, шатаясь и хромая, двинулся обратно к клетке. Волчицы и волчата, сжавшиеся у решётки, глядели на него с благоговением. И тут на пути вожака возник человек. Тот самый, с бутербродами, тот, кто сидел напротив и говорил с ним вечерами.
Он стоял и смотрел прямо в глаза Белому. В его взгляде не было страха — только уважение и немой вопрос. Простить. Понять. Позволить прикоснуться. Мужчина протянул руку и осторожно провёл ладонью по густой шерсти вожака. Белый коротко мотнул головой, встретился с ним взглядом — и, не оборачиваясь, вернулся в вольер.
А снаружи уже гудели сирены — скорой, полиции, пожарных. Люди бегали, кричали, снимали телефоном. Городская суета смыкалась вокруг трагедии.
На следующий день к вольеру пришли люди. Мужчина, высокая красивая женщина и двое детей. Он что-то рассказывал, жестикулируя, потом вдруг остановился и низко поклонился волку. За ним — жена и дети. Все трое повторили его поклон.
После этого женщина направилась к административному корпусу. Секретарша пыталась её остановить, но та лишь спокойно отодвинула её рукой и, войдя в кабинет директора, повернула ключ в замке.
— Что вы себе позволяете? — завизжал директор, вскочив с места. — Я сейчас вызову полицию!
— Не стоит, — холодно ответила женщина. — Мы решим всё иначе.
Она села, достала чековую книжку, что-то быстро написала и придвинула бумагу ближе к нему. Директор замолк. Прочитав цифры, он побледнел, потом покраснел и вытер пот со лба.
— Чего вы хотите? — голос его стал мягким и угодливым. — Любое распоряжение, я всё организую.
— Слушайте внимательно, — сказала женщина. — Завтра утром вы объявите, что Белый умер от ран. Не переживайте, необходимые бумаги оформят, врач подпишет. Ночью приедут люди. Специальная организация, вывозящая животных из зоопарков и цирков для адаптации к дикой среде. Они заберут Белого, а вместо него положат другого волка. Именно его все увидят утром. Понимаете?
Директор кивнул, пряча чек в карман.
— В котором часу? — тихо спросил он.
Поздно ночью Белого усыпили. Четверо мужчин аккуратно перенесли его в большую клетку и понесли к минивэну. У самой машины их остановил тот самый человек. Он подошёл, просунул руку между прутьями и погладил вожака.
— Прощай, друг, — сказал он. — Я буду смотреть на Луну. И ты смотри на неё тоже.
Прошёл год. Где-то в северной Канаде, среди безмолвных лесов и вечного снега, появилась новая стая. Её вожаком стал огромный волк, почти совершенно белый. Сильный, быстрый и неустрашимый. Под его началом стая жила в порядке и достатке, а когда на Луну поднимался волчий вой, в его голосе звучала память — древняя, живая, неугасимая.
И иногда, когда он, устав от охоты, поднимал голову к звёздам, ему чудилось: на Луну смотрит человек с бутербродом в руке. Говорит что-то тихо, улыбается и тянет ладонь к его голове.
А далеко-далеко, в шумном городе, мужчина стоит у окна, глядя на ночное небо. И кажется ему, что там, среди северных снегов, Белый смотрит на него и даже — подмигивает. Мужчина улыбается в ответ.
