Мария Ивановна стояла у калитки, держа ведро с картофельными очистками для кур, когда по узкой деревенской улице медленно подъехала чёрная «Тойота». Машина остановилась прямо напротив её двора — как-то вызывающе, будто специально, чтобы все видели.
Дверца распахнулась, и в следующий миг из салона буквально вытолкнули собаку. Не вывели на поводке, не отпустили с сожалением, а именно грубо вышвырнули, словно ненужный мешок. Рыжая, худая, с растерянным взглядом собака упала на пыльную дорогу, сжалась от неожиданности. Следом из машины полетел старый коврик — грязный, потертый, когда-то, наверное, лежавший у порога дома. Он глухо шлёпнулся рядом. Затем дверь захлопнулась, и машина, подняв облако пыли, сорвалась с места, исчезнув за поворотом.
Мария Ивановна стояла неподвижно. Ведро выскользнуло из рук, и очистки рассыпались по земле. Собака не шевелилась. Сидела прямо посреди дороги, глядя вслед уезжающей машине — без лая, без воя. Просто ждала. Верила, что сейчас вернутся, откроют дверь и позовут обратно.
— Видела? — с соседнего двора выбежала Зинка Петрова, возмущённая до крайности. — Что делают, а?! Не люди — чудовища!
— Видела, — ответила Мария глухо.
— Совсем обнаглели! — Зинка зло сплюнула в сторону, куда уехала машина. — Выбросили живое существо, будто тряпку старую!
Скоро подтянулись соседи. Как водится в деревне, новости разносятся быстрее ветра.
— Кто это был?
— Да какие-то дачники, городские, небось.
— И за что же они так?
— Да кто их знает. Может, старая собака, больная… Не нужна больше.
Все сочувственно качали головами. Все жалели. Но никто не подошёл.
А рыжая всё сидела. Упрямо. Не отводила глаз от дороги, прижимаясь к своему коврику — последнему напоминанию о доме, где её больше не ждут.
— Мария, что ты застыла? Кур корми! — крикнула Зинка.
Но Мария не слышала. Медленно, шаг за шагом, она пошла к дороге.
— Ты куда? — испугалась соседка. — Она ж, может, бешеная!
— Не бешеная, — тихо ответила Мария.
— Откуда знаешь?
— Просто знаю.
Она подошла ближе, осторожно присела на корточки.
— Что, милая, тоже никому не нужна стала? — прошептала, глядя собаке прямо в глаза.
Рыжая настороженно подняла голову. Потом медленно, нерешительно потянулась, лизнула её пальцы. Шершавый, горячий язык коснулся руки — и в груди у Марии будто что-то потеплело, ожило. Впервые за долгое время.
— Пойдём со мной, — сказала она почти шёпотом. — Вдвоём нам будет не так страшно.
Она подняла тот самый коврик, отряхнула и понесла домой. Собака встала и пошла следом — неуверенно, с оглядкой, будто всё ещё надеялась, что хозяева вернутся.
— Заходи, — Мария открыла калитку.
Рыжая остановилась на пороге, будто боялась, что это ловушка.
— Ну же, заходи. Здесь тебе никто не обидит.
Собака переступила, тихо, будто извиняясь. Мария расстелила коврик в сенях.
— Вот. Тут полежишь. Пока освоишься.
Собака улеглась, свернулась клубком и уставилась на дверь. Весь день не отходила от коврика, почти не ела, лишь изредка поднимала голову — слушала, не вернулись ли «свои».
— Не придут они, — сказала Мария, садясь рядом. — Забудь их, милая. Забудь.
Но собака не верила.
Соседи приходили, под любым предлогом: кто за солью, кто «просто посмотреть».
— Машка, и ты всерьёз её оставишь? — недоверчиво спрашивала Зинка.
— Оставлю, — спокойно отвечала Мария.
— Да зачем она тебе? Сама еле ходишь, а теперь ещё и с собакой возиться!
Мария промолчала. Как объяснить, что с появлением этой рыжей в доме наконец стало не так пусто? Что после смерти Петровича она впервые почувствовала, будто не одна.
К вечеру собака оттаяла. Подошла ближе, положила морду на колени, тихо вздохнула.
— Вот так, вот умница, — гладила её Мария. — Всё хорошо теперь.
Ночью собака выла. Тихо, жалобно, будто звала тех, кто предал. Мария лежала, слушала и шептала в темноте:
— Дура ты, милая… Они ж тебя выкинули. А ты всё ждёшь…
Но разве сама не такая? Ведь и она когда-то ждала — ждала, что Петрович бросит пить, одумается, станет прежним. Терпела, прощала, надеялась. А он умер, как жил — пьяным и злым.
Утром приехала дочь. С порога нахмурилась:
— Мама, что это у тебя? Собака?!
— Собака.
— Зачем тебе она? Совсем с ума сошла?
Мария молча чистила картошку.
— Мама, давай отдай кому-нибудь. Или в приют.
— Не отдам.
— Почему?
— Потому что она мне нужна, — резко сказала Мария.
Дочь опешила.
— Мам…
— Вы живёте своей жизнью, а я здесь одна, — голос Марии дрожал. — Думаешь, легко? Думаешь, я не понимаю, что скоро и я никому не буду нужна? Как она.
Ольга смолкла, подошла, неловко обняла мать.
— Мамочка, ну что ты… Мы же рядом. Просто работы много, забот…
— Знаю я ваши заботы, — вздохнула Мария.
Рыжая подошла, осторожно ткнулась носом в руку Ольги. Та, неожиданно для себя, улыбнулась:
— Как зовут?
— Пока не знаю.
— Рыжая ведь. Может, Рыжка?
— Слишком просто.
— Тогда… Лиска?
Мария улыбнулась едва заметно.
— Лиска, — произнесла она тихо. — Подойдёт.
Собака радостно вильнула хвостом, словно соглашаясь. В доме снова стало немного теплее, будто зажгли лампу.
Но уже на следующее утро у ворот Марии вновь показалась та самая чёрная «Тойота». Та, из которой выбросили рыжую собаку и старый коврик. Машина притормозила прямо перед калиткой. Сердце у Марии болезненно сжалось.
Из салона вышли двое — мужчина и женщина, молодые, ухоженные, в дорогих куртках и с самоуверенными лицами.
— Здравствуйте, — первым заговорил мужчина. — Мы за собакой.
Мария застыла.
— За какой ещё собакой?
— За нашей, — с раздражением пояснила женщина. — Рыжая, говорят, у вас. Мы её забираем.
— Забираете? — переспросила Мария, не веря своим ушам.
— Ну да, — женщина закатила глаза. — Мы ведь не бросали её насовсем. Просто решили проучить. Сапоги мои новые, кожаные, за двадцать тысяч — изгрызла! Вот мы и оставили её на улице, чтобы поняла, как нельзя себя вести. А теперь приехали вернуть.
Мария побледнела.
— Проучить? Вы выгнали её на дорогу, чтобы «проучить»?
— А что тут такого? — пожал плечами мужчина. — Животное должно понимать последствия. Она жива, здорова, вы её приютили — вот теперь и вернули. Всё честно.
Он шагнул к калитке, но Мария заслонила проход.
— Не отдам.
— Что? — не понял мужчина.
— Я сказала — не отдам! Вы её бросили, а теперь хотите вернуть, будто это старая игрушка? Нет. Она больше не ваша.
Мужчина ухмыльнулся:
— Бабуля, не горячись. У собаки документы. Родословная. Она — наша собственность.
— Собственность? — голос Марии дрогнул, но глаза вспыхнули. — Вы говорите о живом существе, как о вещи?
— А что, нет? Мы её купили, потратили деньги, — женщина высокомерно вздёрнула подбородок. — Имеем право забирать.
К воротам уже подходили соседи. Новость разлетелась по улице мгновенно. Пришла Зинка Петрова, подтянулась баба Клава, выглянули мужики из соседних дворов.
— Что тут творится?
— Да вон, собаку свою забрать приехали, ту самую, что два дня назад выкинули!
Толпа загудела возмущённо.
— Проучили, видите ли! — выкрикнула Зинка. — Сапоги ей жалко стало — так живое существо на улицу выставили!
— Живодёры! — крикнул кто-то.
— Срам какой! — подхватила баба Клава. — Совсем стыда нет, живую душу выкинули!
Мужчина повернулся к людям, нагло, с усмешкой:
— Это наша собака! Наше дело! Бумаги есть — вот и всё!
— Как это «не наше»?! — выступил вперёд дед Василий, сгорбленный, но уважаемый в деревне. — Мы всё видели. Вы сами её выкинули!
— Не выкинули, а проучили, — фыркнула женщина. — За мои сапоги!
Мария смотрела на неё — на ухоженное лицо, на яркий маникюр, на холодное презрение в глазах — и сказала спокойно, но твёрдо:
— Уходите.
— Что вы сказали? — мужчина не поверил своим ушам.
— Уходите, — повторила Мария, делая шаг вперёд. — И больше сюда не возвращайтесь.
— Да ты совсем рехнулась, бабка! — вспыхнул он. — Это наша собака, мы в полицию обратимся!
— Обращайтесь! — Мария выпрямилась. Маленькая, сухонькая, но не дрогнувшая. — Там и расскажете, как «воспитывали» животное — выбросив его на улицу.
Толпа загудела ещё громче:
— Мы свидетели!
— Все видели, как вы её выкинули!
— Не смейте трогать собаку!
Мужчина побагровел. Достал телефон.
— Сейчас вызову полицию!
— Зови, — отозвался дед Василий. — Только помни: жестокое обращение с животными — статья уголовная!
Женщина закатила глаза, достала кошелёк.
— Послушайте, — устало сказала она. — Мы же не чудовища. Понимаем, вы к ней привыкли. Хотите — заплатим. Пять тысяч? Десять?
Наступила тишина. Мария посмотрела на протянутые деньги и вдруг горько засмеялась:
— Вы и правда думаете, что всё измеряется деньгами?
Женщина растерялась:
— А чем ещё?
В этот момент за калиткой показалась Лиска. Увидела своих бывших хозяев, вздрогнула.
— Вот же она! — обрадовался мужчина. — Джесси! Иди сюда!
Он протянул руку, но собака тихо заскулила, попятилась и спряталась за Марию.
— Джесси! Ко мне! — повысил голос мужчина.
Лиска прижалась к ногам Марии, не шелохнувшись.
— Видите? — сказал дед Василий. — Она вас боится. Вот вам и вся правда.
— Ерунда! — раздражённо бросила женщина. — Отвыкла просто. Дома всё вспомнит.
— Какой «дома»? — усмехнулась Мария. — Дом у неё теперь здесь. Со мной.
Она опустилась на корточки и обняла рыжую голову. Толпа разразилась аплодисментами.
— Правильно, Машка!
— Не отдавай!
— Мы за тебя горой!
Мужчина и женщина растерялись. Не ожидали такого единства.
— Вы ещё пожалеете, — процедил он. — Мы вернёмся с документами.
— Возвращайтесь, — спокойно ответила Мария. — Только имейте в виду: здесь все видели, как вы поступили.
— Мы расскажем всем! — крикнула Зинка. — И в газету напишем, и в интернет выложим! Пусть страна узнает, какие вы «хозяева»!
Женщина дёрнула мужа за рукав:
— Пойдём. Всё равно бесполезно.
— Но…
— Я сказала — пойдём! Купим другую! С родословной!
Они сели в машину, хлопнули дверцами и, взметнув пыль, исчезли за поворотом.
Мария стояла, прижимая к себе Лиску. Слёзы текли по морщинистым щекам.
— Ну что ты, Машенька, — подошла баба Клава и обняла её. — Всё хорошо, ты молодец.
— Верно, — кивнул дед Василий. — Не дала в обиду.
Вечером Мария сидела на крыльце. Лиска лежала рядом, положив морду ей на колени. Небо над деревней наливалось розовым светом заката. Было тихо и спокойно.
— Вот и всё, подруга, — прошептала Мария, гладя рыжую шерсть. — Остаёмся мы с тобой вдвоём.
Собака вздохнула, закрыла глаза и тихо прижалась к её ногам.
Через неделю позвонила дочь.
— Мам, я видела про тебя в интернете, — сказала она. — «Женщина защитила собаку от жестоких хозяев». Даже фото твоё выложили.
— Правда? — удивилась Мария. — Не знала.
— Мам, прости меня. Я тогда не поняла. Думала, тебе тяжело будет с ней. А оказывается, наоборот — тебе легче.
— Всё хорошо, доченька. Не кори себя.
— Мы приедем на праздники, ладно? С детьми. Пусть с Лиской познакомятся.
— Конечно, приезжайте. Буду ждать.
Мария положила трубку и улыбнулась. В доме стало по-настоящему светло.
Скоро приедут дети, внуки. Снова будут голоса, смех, жизнь.
А рядом, на коврике, спала Лиска — спокойно, по-домашнему.
И Мария знала: теперь у них обеих есть дом.
