Степан последние три года существовал так, будто самого себя уже не было. После смерти Нинки — ушла она тихо, во сне, не потревожив мужа ни вздохом — в нём будто что-то сломалось. Он жил по инерции: вставал, топил печь, варил кашу. Ради чего — и сам не понимал. Деревня тоже вымирала. После пожара, что случился прошлым летом, выгорела почти половина домов, люди разъехались кто куда. Остались только самые упрямые да те, кому некуда было податься.
— Эй, хромуля! Опять ты? — пробурчал Степан, стоя у калитки и глядя на рыжую, свалявшуюся собаку.
Появилась она пару недель назад — с кривой задней лапой, явно когда-то переломанной и сросшейся набок. Морда обычная, ничем не примечательная, но глаза… слишком уж человеческие. Первый раз он её прогнал, второй — кинул корку хлеба, а потом заметил странность: пёс аккуратно брал еду зубами, как будто боялся уронить, и уносил в одно и то же место — к развалинам дома Михалыча, что сгорел в том самом пожаре.
«Чудная какая-то», — думал Степан, наблюдая, как собака прихрамывает по пустырю.
Сегодня он специально вынес полмиски вчерашней каши, поставил у забора и спрятался за сараем. Пёс пришёл почти сразу — будто поджидал. Понюхал, поел немного, но странно — набирал кашу в пасть и выплёвывал обратно, словно размягчал. А потом сделал нечто такое, что заставило у Степана побежать мурашки. Собака взяла металлическую миску в зубы и осторожно потащила к тем же развалинам, подняв морду, чтобы не расплескать.
— Что ж ты там делаешь, чудо лохматое? — пробормотал он и пошёл следом.
Впервые за три года в нём шевельнулось настоящее любопытство — не праздное, а живое.
За обгоревшей стеной собака исчезла в густых зарослях крапивы. Степан остановился, вслушался. Тишина. Только ветер поёт в остатках сгоревших яблонь. Но вдруг донёсся едва слышный звук — вроде скулёж, а может, мяуканье.
Он осторожно раздвинул крапиву палкой, пробираясь между головешек. Перед ним показался фундамент старого дома: торчит печная труба, валяются обломки шифера и кирпича. И снова — тот самый звук.
Степан присел на корточки, заглянул под завал досок и замер.
— Матерь божья…
В полумраке, на куче тряпья лежала исхудавшая кошка, а вокруг неё — крошечные котята, едва родившиеся, слепые. Рядом стояла та самая миска с кашей. А собака, его «хромуля», лежала рядом, прижавшись к кошке боком, будто грела её.
Степан опустился прямо на землю.
— Так вот зачем ты… — прошептал он, чувствуя, как подступает ком к горлу.
Пёс поднял на него взгляд — спокойный, осмысленный. Ни страха, ни настороженности.
Кошка тяжело дышала, котята копошились, тыкались мордочками.
— Значит, ты им носишь… — Степан не мог говорить ровно, голос дрогнул. — Кормилец ты наш, выходит.
Дома он метался по кухне, лихорадочно собирая еду. Нашёл банку молока, подогрел — не до кипения, чуть тёплое. Размочил хлеб, порвал на мелкие кусочки куриное мясо, добавил туда же несколько сосисок. Всё это сложил в старую кастрюлю и понёс обратно.
Собака ждала его у входа в лаз, замахала хвостом — впервые.
— На, держи, это вам, — сказал Степан, ставя еду.
Но пёс не притронулся. Взял кусок курицы и унёс в нору. Вернулся за хлебом, потом ещё и ещё.
— Ешь же сам, дурень! — не выдержал Степан. — И тебе надо!
Тот взял сосиску, но тоже отнёс в укрытие.
Степан слушал, как там, в темноте, кошка ест.
— Не выживет она, — пробормотал он собаке. — Сил нет, молока не хватает, ей тепло нужно.
Пёс молча смотрел на него, не отводя взгляда.
— Глядишь ты на меня… А я ведь, может, и помочь смогу.
К вечеру Степан вернулся с ломом, лопатой и старым одеялом.
— Всё, хватит им тут мерзнуть, — сказал он.
Разбирал завал осторожно, по одной доске. Собака сидела рядом, будто сторожила. Когда проход стал достаточно широким, он залез внутрь. Кошка не сопротивлялась, когда он взял её на руки — лёгкая, как перышко. Котят переложил следом, всех завернул в одеяло.
— Пойдём, теперь вы у меня поживёте.
И пошёл домой, а за ним прихрамывая ковыляла собака. Через пустырь, мимо сгоревших яблонь, к дому, где топилась печь и пахло теплом.
Ночью Степан проснулся — что-то скреблось внутри дома. Он вскочил, включил свет. Кошка лежала у печки, но дышала тяжело, с хрипом.
— Эй, что с тобой? — присел он рядом.
Собака уже стояла возле коробки, тихонько скулила, тыкалась носом в кошку.
Тело у неё было горячее, глаза полузакрыты. Котята пищали, искали молоко, но мать не реагировала.
— Спокойно, только спокойно… — шептал Степан, хотя руки тряслись.
Попробовал напоить — вода стекала из пасти. «Умирает», — понял он.
За окном — тьма и ливень. И вдруг вспомнил: в сарае стоит «копейка». Старая, ржавая, не заводил три года.
— Чёрт побери!
Схватил фуфайку, обул сапоги, завернул кошку в полотенце. Котят оставить пришлось.
— Присмотри за ними, — бросил собаке.
Та кинулась следом.
Машина не подавала признаков жизни. Аккумулятор мёртв. Степан крутил ключ, бил по рулю, давил газ — бесполезно.
— Давай же! — крикнул он, чувствуя отчаяние.
Наконец решился — толкнуть. Выскочил под дождь, упёрся в багажник, толкнул. Машина нехотя покатилась. На ходу он запрыгнул, включил передачу, отпустил сцепление. Мотор закашлялся, дёрнулся и — завёлся!
— Есть! — выкрикнул он.
Собака бежала следом, лая, и когда он открыл дверь, сразу запрыгнула внутрь.
И они поехали — в полную темноту, сквозь стену дождя. Фары старенькой «копейки» едва пробивали мрак, выхватывая из грязной дороги какие-то жалкие десять метров. Машину вело из стороны в сторону, колёса буксовали, но она всё же двигалась вперёд.
— Держись, родная, держись! — шептал Степан, сам не зная, кому говорит — кошке, лежавшей на коленях, или себе.
Посреди пути мотор вдруг заглох. Просто встал посреди лужи и замолк, будто сдался.
— Нет! Только не сейчас! — закричал он, выскакивая под проливной дождь. Поднял капот — ничего не видно. Может, трамблёр? Или свечи залило? Да что угодно могло выйти из строя в этой древней машине!
Собака, вся мокрая и дрожащая, выбралась следом, жалобно глядела на хозяина.
— Что делать-то, а? — выдохнул он.
И тут вдали мелькнул свет — приближались фары. Кто-то ехал! Степан выбежал прямо на дорогу, размахивая руками:
— Эй! Помоги! Стой!
Машина — «Нива» — остановилась. Из неё вышел мужчина в камуфляже.
— Ты чего, дед? Совсем спятил? Ночью под колёса кидаешься!
— Помоги, умоляю! У меня кошка умирает! Надо к ветеринару! — выкрикнул Степан.
— Кошка? — мужчина нахмурился. — Ты серьёзно? Из-за кошки в такую бурю?
— Помоги, Христа ради!
Что-то в голосе старика подействовало.
— Где она?
— В машине!
Мужчина подошёл к «копейке», посветил фонариком, увидел завёрнутое полотенце.
— Ладно, садись ко мне. Поехали.
— А собака?
— Бери и собаку! Какая теперь разница!
Они пересели в «Ниву». Степан устроился сзади, держа кошку на руках, собака прижалась к его ногам.
— В район? — уточнил Михаил, — Там рядом ветклиника, может, кто дежурит.
Он вёл быстро, почти безумно. Машину подбрасывало на ямах, но она уверенно держала дорогу.
— Как тебя звать-то, дед?
— Степан.
— А я Михаил. Слушай, Степан, а чего ты за эту кошку так переживаешь?
— Не знаю, — признался тот. — Просто… нельзя, чтобы умерла. У неё котята.
Когда добрались, клиника тонула в темноте. Михаил выскочил, забарабанил в дверь.
— Эй, есть кто живой?!
Через минуту показался сонный сторож в фуфайке.
— Вам чего? Ночь же на дворе!
— Животное гибнет! — Михаил говорил резко.
— Приходите утром. Доктора дома.
— До утра не доживёт! — закричал Степан.
— Я ж говорю — никого нет!
Михаил вытащил телефон:
— Где живёт ваш ветеринар?
— Да я откуда знаю?
— Адрес давай, мужик, или сам у меня пациентом станешь!
Сторож испугался.
— Туманова, дом восемь, за площадью, третья улица.
Через несколько минут они уже мчались туда. Дождь усилился, дворники едва справлялись. Указанный дом оказался двухэтажным. Михаил посигналил, потом пошёл звонить.
На пороге появилась женщина в халате.
— Вы вообще в своём уме? Четвёртый час ночи!
— Вы ветеринар?
— Да, но…
— У нас кошка умирает. Прямо сейчас! Помогите!
Она взглянула на промокшего Михаила, потом — на старика, дрожащего с комком в полотенце.
— Несите сюда! Быстро!
Они прошли внутрь, женщина включила яркий свет.
— Кладите на стол.
Развернула полотенце, осмотрела кошку.
— Сильное истощение, обезвоживание, возможно инфекция. Когда последний раз ела?
— Пыталась вечером, но не смогла.
— Котята есть?
— Дома, четверо.
— Похоже на мастит и жар. Если не сбить сейчас…
Она уже доставала шприцы и ампулы. Степан держал кошку, руки дрожали.
— Не обещаю, — сказала ветеринар. — Состояние тяжёлое. Но шанс есть.
Собака всё это время сидела у ног Степана, молча, не двигаясь.
— Это что за пёс? — спросила врач.
— Она их спасла после пожара. И кошку, и котят.
Женщина присмотрелась:
— Лапа неправильно срослась.
— Знаю.
— Потом посмотрим, если захотите.
— Потом. Сейчас главное — кошка.
Они ждали. Кошка лежала под капельницей, дождь барабанил по стеклу.
Под утро она приоткрыла глаза, тихо мяукнула.
— Жить будет, — выдохнула ветеринар. — Температура спала, дыхание ровнее.
Степан сидел, не чувствуя усталости. Собака спала у ног, уткнувшись мордой в его ботинок.
— Спасибо вам, — произнёс он. — Даже имени не знаю.
— Ольга Павловна, — ответила женщина. — А вы молодец, дедушка. Не каждый способен на такое.
— Да какой я молодец, — грустно усмехнулся Степан. — Три года как сам еле жив.
Михаил, задремавший в кресле, поднялся:
— Пора, Степан. Твои котята голодные, небось.
— А кошку?
— Пусть пока останется здесь, — сказала Ольга Павловна. — Ещё капельницы нужны. Вечером заберёте.
Дома котята пищали, требуя мать. Степан подогрел молочную смесь, которую дала ветеринар, и кормил их пипеткой. Собака грела малышей, свернувшись клубком рядом.
— Ты знаешь, — сказал Степан, глядя на неё, — я ведь так и не назвал тебя. Как звать-то будем?
Собака подняла морду, вильнула хвостом.
— Верка. Верная ты. Пойдёт?
Пёс лизнул ему руку в ответ.
К вечеру они втроём — Степан, Михаил и Верка — поехали за кошкой. Та уже сидела, ела из миски.
— Антибиотики — пять дней, — сказала Ольга Павловна. — Кормить понемногу, но часто. Выкарабкается.
— Сколько я вам должен?
— Ничего.
— Но как же так?
— Вы мне веру в людей вернули, — тихо сказала она. — Этого достаточно.
Вернувшись, Степан устроил кошку в коробке у печки. Котята тут же прижались к ней, заурчали.
— Всё, теперь всё хорошо, — произнёс он с облегчением.
Михаил, помогавший занести кошку, осмотрелся и сказал:
— Слушай, Степан, а помощь тебе не нужна? Крыша у сарая течёт. Завтра приеду — починим.
— Зачем тебе? — удивился старик.
— Просто так. Правильно ведь.
И тогда Степан впервые за три года улыбнулся — по-настоящему, живо и тепло.
