Дождь так яростно колотил по крыше, будто пытался пробиться внутрь. Хотелось выйти на улицу и рявкнуть: «Успокойся уже!» Но вместо этого Андрей сорвался на жену.
— Конечно, опять я крайний! — он со злостью метнул ложку в раковину. — Всю жизнь виноват! То соль не та, то телевизор громкий, то дышу неправильно!
Лена не повернулась. Стояла, упершись в раковину, и мыла тарелки. Плечи подняты — как натянутая струна.
— Может, тебе без меня легче станет? — процедила она, не поднимая головы.
Вот и прозвучало. Фраза, которой он боялся уже давно. Возможно, не один месяц.
— Да знаешь что…
Андрей схватил куртку, хлопнул дверью так, что стены дрогнули, и ушел.
Снаружи лило, как из ведра, но он брел вперед, не разбирая дороги. В голове одна мысль: «Каждый день будто по минному полю — не поймешь, где рванёт».
Когда вышел на пенсию, мечтал, что у них наконец появится время друг для друга. А в итоге поняли: разговаривать разучились. Завтрак — молча. Ужин — молча. И это молчание громче любой ссоры.
Ноги сами привели его на старую заброшенную дорогу, по которой когда-то ездили дачники. Теперь тут только лужи да заросли. Дождь слабел, но одежда уже была как вторая мокрая шкура.
«Может, правда ей без меня проще?» — думал он, пока взгляд не зацепился за что-то у кювета.
Сначала решил: тряпка. Или пакет. Но пакеты не шевелятся.
Андрей подошел. Нагнулся.
Сверток из мокрой ткани. И он едва заметно дрожит.
— Что за…
Он осторожно развернул тряпку — и сердце ухнуло.
Крошечная мордочка. Мокрый чёрный носик. Щенок. Совсем малыш.
— Боже ж мой… — Андрей поднял его на руки. — Кто ж тебя выбросил, бедолага?
Щенок едва дышал. Даже не пискнул. Лапка дернулась — и всё.
У Андрея задрожали пальцы. Он прижал комочек к груди и поспешил домой, уже не замечая дождя.
В прихожей бросил куртку прямо на пол, зашел на кухню. Лена сидела с кружкой чая, глаза красные, будто тоже плакала.
— Лена, послушай…
Она подняла голову, увидела сверток.
— Ты что ещё притащил?!
— Щенка. Нашёл на дороге. Он замерзает. Лен, он сейчас умрет.
Лена резко поставила чашку — чай брызнул на скатерть.
— Нам только собаки не хватало! — сорвалась она. — Ты вообще реальность видишь?! Мы сами еле выживаем, а он…
— Посмотри хотя бы! — Андрей расправил ткань.
Крохотное тельце. Шерсть липкая, склеенная дождём. Глаз ещё нет — от силы две недели от роду.
— Он ледяной… — Андрей прошептал. — Не знаю, успеем ли.
Лена замерла. Вздохнула.
— Ладно. Тащи в ванную. Будем греть.
Они вдвоем склонились над раковиной. Андрей держал малыша на ладонях, Лена тёплой, едва тёплой струйкой обдавала его шерстку.
— Только не захлебнулся бы, — шептала она.
Малыш дышал едва-едва, но грудка всё же поднималась.
— Живой, — Лена улыбнулась. — Маленький герой.
Завернули его в мягкое полотенце. Лена нашла старую коробку, постелила туда тряпки. Андрей включил настольную лампу — чтобы грелось.
— Кормить надо, — сказала Лена. — Молока нет. Сгущёнку разведу.
— Ему можно?
— А у нас выбор есть? До утра магазины не работают.
Лена развела сгущёнку тёплой водой, тщательно размешала, чтобы не осталось комков. Андрей держал пипетку и по капле впускал смесь в крошечный ротик. Щенок едва-едва шевелил язычком, но всё же пытался глотать.
— Он ест! — Андрей радостно вскинул голову. — Ленка, смотри, он правда глотает!
За много месяцев это была первая искренняя улыбка на его лице. И Лена это заметила.
К рассвету малыш окреп. Поспал — и тоненько пищал, требуя внимания. Андрей поднимался к нему ночью раз за разом: то покормить, то проверить, дышит ли.
— Ты с ним как с младенцем, — устало усмехнулась Лена за утренним чаем.
— Ну а что, плохо, что ли? — спокойно ответил он.
Она не стала возражать. Но в её взгляде промелькнуло что-то мягкое, почти забытое.
Днём они отвезли щенка к ветеринару. Врач осмотрел малыша, нахмурился и сказал:
— Его переохладили очень сильно. Вам крупно повезло, что нашли так рано. Ещё час — и помогать было бы поздно.
— Что теперь делать? — Андрей сжал руки.
— Набираться терпения. Кормить каждые два часа. Делать массаж, чтобы кровь циркулировала. И держать в тепле постоянно.
Они вышли из клиники с пакетом: специальное молоко, капли, витамины. Вечером Лена сидела с телефоном, зачитывала вслух советы из статьи по уходу за новорождёнными щенятами.
— Слушай, — задумчиво сказала она, — может, назовём его Дружок? Или, не знаю… Малыш?
Андрей поднял взгляд от газеты. Лена сидела на полу у коробки, поглаживая кроху кончиком пальца.
— Дружок звучит отлично, — кивнул он.
Неделя пролетела незаметно. Щенок разлепил глазки, и оказалось, что они серые с голубоватым оттенком. Он научился пить сам из блюдечка. Лена освоила щенячий массаж, а Андрей таскал его на руках, потому что лапы ещё слабые.
— Посмотри, как он смотрит на тебя, — сказала Лена утром. — Как будто ты — его герой.
Андрей почувствовал, как уши вспыхнули. Он не помнил, когда в последний раз жена говорила ему что-то добрым тоном.
— Это ты его выходила, — ответил он. — Без тебя ни за что бы не справились.
— Не «я». Мы, — мягко поправила Лена. — Мы его спасли вместе.
Это «вместе» прозвучало так, будто в комнату впустили тёплый воздух.
Но во вторую неделю Дружок внезапно сник. Лёг в коробку, не ел, едва дышал. Андрей метался по квартире:
— Надо срочно к врачу! Что с ним творится?!
— Спокойно, — Лена положила руку ему на плечо. — Поедем прямо сейчас.
Ветеринар сделал укол, выписал лекарства и предупредил:
— Организм маленький, иммунитет ещё никакой. Сейчас решающие сутки. Продержится до утра — вытащите.
Дорога домой была как в тумане. Андрей ехал, держа коробку на коленях, словно в ней билось что-то стеклянное.
Вечером они молча сидели у коробки. Изредка щенок открывал глаза, едва шевелился.
— Помнишь, как мы ночами сидели над Димкой? — тихо сказала Лена.
Димка… их сын. Ему было три, когда воспаление лёгких забрало его. Тридцать лет пролетело, а боль всё ещё резала, как в первый день.
— Помню, — ответил Андрей, глядя в одну точку.
Они оба замолчали, но думали об одном. Как легко рушится счастье. Как дорого стоит жизнь. И как много может значить тот, кто весит всего полкило.
— Андрей, — Лена сжала его ладонь, — извини меня. За холод, за крик. За то, что стала злой.
— Я сам виноват, — он накрыл её руку своей. — Окаменел, вечно ворчу, всех отталкиваю.
— Мы оба упрямые, — сказала она, и больше слов не понадобилось.
Ночь они провели на смене — по очереди. Кормили, давали лекарства, гладили малыша, шептали что-то нежное, будто он слышал.
На рассвете щенок пошевелился. Тихо, но уверенно пискнул.
— Живой… — Лена заплакала от облегчения.
Андрей обнял её. Так крепко, как не обнимал десятилетиями.
Через месяц Дружок уже превращался в шустрый комок шерсти. Гонял по комнате, грыз тапки, лаял на пылесос. Шерсть побелела, ушки рыжеватые, глаза яркие, как стеклянные шарики.
— Наш королевич, — смеялась Лена, почесывая щенка. — Настоящий красавец.
Андрей смотрел на них из кресла и понимал: дом изменился. В нём снова стало тепло. Тихо. Легче дышать. Они с Леной почти не ссорились. Разговаривали. Смелись. Будто кто-то вернул им ту потерянную версию самих себя.
— Глянь, как он радуется, когда ты приходишь! — сказала Лена, когда Андрей вернулся из магазина.
Дружок прыгал вокруг него бешеными кругами, словно встречал героя, вернувшегося из экспедиции.
— Да я на 30 минут уходил, — смеялся Андрей.
— Для него полчаса — как целая вечность.
— Слушай, — сказала Лена, — а ведь если бы мы тогда не поругались…
— Я бы не ушёл в дождь, — продолжил Андрей. — И не нашёл бы его.
— Значит, даже наши ссоры были не зря?
Андрей остановился рядом, обнял жену.
— Всё было нужно. Чтобы мы поняли, что без друг друга — никак.
Дружок носился вокруг них, счастливо тявкая.
А там, на той самой обочине, где когда-то лежал мокрый свёрток, среди травы теперь росли ромашки.
Маленькие. Белые. Упрямые. Как жизнь, которая всё равно пробивается.
