Крошечный котёнок кубарем выкатился прямо под лапы крупного, мощного, угольно-чёрного кота, у которого грудь была перетянута мускулами, словно у атлета. Вид у него был суровый и внушительный. Во дворе, среди всех местных котов, кошек и собак, этого персонажа знали под прозвищем Чёрный. Слово его было законом – авторитет неоспоримый.
Серого худющего котёнка только что отшвырнула лапой одна из рыжих морд, которые столпились у миски с куриными кишками, вынесенными во двор одной доброй жильчихой. Малыш шмякнулся прямо в переднюю лапу Чёрного, тонко пискнул от неожиданности.
Потом, задрав мордочку вверх, вдруг прижался всем тельцем к огромному чёрному коту и тоненько выдал:
– Папа…
У Чёрного глаза чуть не выкатывались из орбит. Он уже поднял лапу, собираясь отвесить наглецу такую затрещину, чтобы надолго запомнил, но вместо этого…
Перед внутренним взором вспыхнули картины собственного детства: голодного, ледяного, с постоянными пинками. Как крупные взрослые коты отпихивали его от миски, оставляя лишь объедки. Как осенью, под проливным дождём, он удирал от собак и злых соседских котов, выгоняющих его из единственного укрытия, и…
Он опустил лапу обратно на землю. Серый кроха обнял эту лапу своими тонкими ручками-лапками и стал, не переставая, шептать:
– Папа, папа, папочка.
Те, кто уже устроился вокруг миски с курятиной, обернулись и загоготали по-кошачьи. И тут Чёрного будто переклинило. В один миг он оказался посреди этого кошачьего собрания и начал раздавать смачнейшие оплеухи направо и налево. Коты, матерые забияки, рванули врассыпную. Тогда Чёрный подошёл к стоявшему в стороне, застывшему от страха малышу, подтолкнул его носом к миске и буркнул:
– Иди, ешь. Я тебе не отец. Не отец, ясно? Запомнил?
– Конечно, папочка, – моментально согласился серый малец и впился в кусочки курицы, громко причмокивая.
Чёрный смотрел, как под тонкой шкуркой ходят костлявые рёбра котёнка в такт его жадным движениям челюстей, и в груди у него понемногу разливалось незнакомое тёплое чувство. Так всё и закрутилось. Маленький серый комочек не отходил от чёрного заступника ни на шаг, тенью таскался по двору и звал его, как вы уже догадались…
Папочкой.
Сначала Чёрный только раздражённо шипел, пытался поправить ситуацию. Пару раз даже отвесил воспитательные подзатыльники, о чём позже сам же жалел. Но малыш, едва оправившись, прижимался к нему, трогательно заверял, что больше никогда, ни при каких обстоятельствах не назовёт его этим словом. И тут же добавлял:
– Главное, ты только не сердись, папочка.
Чёрный тяжело вздыхал, притягивал к себе серого сопляка и начинал его обучать. Он показывал, как держать оборону и как нападать первым. Объяснял, где лучше добывать пропитание, как отличить опасный запах собаки и вовремя дать дёру. В общем, делился всем своим богатым дворовым опытом.
Так пролетело пару лет. Чёрный и Сынок – такую прозвище прилепили серому во дворе – стали грозой района. Собаки предпочитали обходить их стороной, коты не спорили за добычу.
Пока однажды осенью Чёрного не свалило. Простыл. Он лежал, свернувшись на куче сухих, коричневых листьев. Над головой сомкнулись ветки куста, и дождевые капли почти не пробивались внутрь.
Сынок тревожно следил за каждым его вдохом. Прижимался к нему, стараясь согреть своим небольшим, но горячим тельцем. Однако Чёрного трясло всё сильнее, жар жёг изнутри, и тревога Сынка росла, как снежный ком. А во двор тем временем…
Одна из женщин опять вынесла остатки обеда, и Сынок решил притащить пару кусочков своему папе. В этот момент аромат свежего мяса прорвался сквозь туман лихорадки. Чёрный разлепил глаза, поднялся на дрожащие лапы и поплёлся вперёд, к миске. И именно тогда…
Две огромные овчарки, носившиеся по двору, тоже заметили угощение. С громким топотом они рванули к миске, сомкнули кольцо вокруг Чёрного и оскалили мощные клыки. Хозяин собак стоял неподалёку, самодовольно посматривая на происходящее. Из глоток псов вырвалось низкое рычание – тяжёлый приговор.
Лапы Чёрного предательски подкосились. Сил не осталось совсем. Он рухнул на мокрую землю, свернулся плотным комком и зажмурился. Смотреть в глаза смерти и на эти белые зубы у него не было ни сил, ни желания.
Но последняя секунда всё не наступала…
Он открыл глаза от такого шума, что можно было бы воскресить усопших. Визг, шипение, оглушающие вопли, хриплое рычание – всё перемешалось. Чёрный понял, что жив.
Его Сынок, его молчаливый ученик и вечно приставучий кот, превратился в огромный взбухший шар с дыбом поднятой шерстью, распушённым хвостом и выпущенными когтями! Сынок молотил лапами сразу по двум псам, лупя их по мордам и носам, а так орал, что во двор выскочила та самая женщина, что всегда подкармливала кошачью компанию.
Овчарки, жалобно скуля и поджав хвосты, ретировались в сторону дома, а женщина, подвинув миску с курятиной поближе, сказала Сынку:
– Ну что ж, давай. Иди кушай. Заслужил. Гляди, как собачек отогнал.
Сынок мгновенно стих, перестал шипеть, глянул на неё снизу вверх. Глаза его уже не метали молнии, они были серьёзными и спокойными. Однако к миске он не двинулся. Вместо этого подошёл к лежащему на земле Чёрному и стал аккуратно подталкивать его к еде. Женщина замерла, раскрыв рот.
Чёрный, шатаясь, поднялся, а Сынок, прижимаясь к нему сбоку, буквально подпирал его, помогая сделать каждый шаг к тарелке с потрошками.
– Ох ты, Господи! – выдохнула женщина. – Такого я ещё не видела. Ты, значит, его сам кормить взялся… И кто же он тебе?..
Сынок снова посмотрел ей в глаза и будто чётко ответил:
– Папочка.
Конечно, по-человечески он произнести ничего не мог – только мяукнул, но женщина… женщина понимала котов.
– Да ну, не может быть, – проговорила она. – Так не бывает.
Чёрный, тяжело сглатывая, кое-как впихивал в себя кусочки курицы, а Сынок буквально не отходил от него, трулся носом о его шею. Женщина присела ближе, дотронулась до чёрного кота.
– Ох ты ж, горишь весь, – заметила она. – И нос сухой… Болен ты, дружок.
Потом перевела взгляд на Сынка и добавила:
– Ну что, пошли ко мне, что ли. Там, глядишь, подтяну вас обоих.
Она распахнула дверь подъезда, широким жестом приглашая обоих – и серого, и чёрного.
Чёрный дёрнулся, пытаясь улизнуть, но вместо бегства издал лишь хриплый стон. Тело болело ломотой. Он не доверял людям, не верил в их доброту. Сынок замер на месте, растерянно глядя то на женщину, то на своего «папу». Оставить его одного он не мог.
Тогда женщина не стала ждать. Наклонилась, аккуратно поддел Чёрного под живот, прижала к себе.
– Понесу тебя, – спокойно сказала она. – Упрямец.
Чёрный внезапно почувствовал под ухом ровный удар её сердца: уверенный, спокойный ритм. От неё исходили тепло, забота, нежность. Впервые за много лет это ощущение было настолько тихим и надёжным, что он расслабился. Прижался к её старой куртке и тихо мяукнул.
– Если бы я был в форме, – объяснил он по-своему, – я бы тебя, конечно, как следует поцарапал.
– Идём, идём, – хмыкнула женщина. – Смотри-ка, воин какой важный.
– Или хотя бы укусил, – пробормотал Чёрный и обнял её руку лапами.
Она поднесла мокрую спину кота к лицу, тёплым дыханием погладила его шерсть. Чёрный не выдержал…
Он заурчал. Громко, раскатисто, так, что гул от мурчания отозвался под её ладонью. Глаза его сами собой прикрылись от удовольствия. А Сынок в это время уже давно юркнул в подъезд и первым нашёл дорогу до квартиры.
Теперь эта женщина живёт не одна. С ней – два кота. Один серый, второй чёрный. И зовёт она их так же, как услышала во дворе, – Чёрный и Сынок. Потому что она понимает кошачий язык и знает всю их историю.
Большой чёрный кот быстро пошёл на поправку и удивительно легко освоился в домашних условиях. Правила тоже усвоил. Иногда, когда Сынок чересчур разыгрывается, Чёрный вполне по-старому отвешивает ему воспитательную оплеуху. Он учит юнца приличиям, демонстрирует, как надо вести себя с людьми и в доме, и ещё…
Иногда он без особых сантиментов спихивает Сынка с колен женщины, если решил, что сейчас его очередь. И сам устраивается поудобнее, распластываясь по её ногам.
Но Сынок не злится. Он только трётся о них обоих и довольно урчит. Потому что для него Чёрный всё равно остаётся тем, как он его назвал в первый день.
Его папочкой.
