Всё началось со ста долларов, которые я однажды занял нашему дворнику — Петровичу.
Петрович был человеком тихим и замкнутым, лет сорока с небольшим. Какая-то давняя драма в личной жизни надломила его, и с тех пор он словно закрылся от мира: почти не разговаривал, держался особняком, будто старался быть незаметным. Одолжить деньги он согласился с большим смущением, пообещал вернуть в получку. Прошло уже около трёх месяцев…
Я время от времени напоминал ему о долге, и каждый раз Петрович будто сжимался: бледнел, краснел, мялся, начинал путано оправдываться и клясться, что обязательно отдаст — вот уже в следующем месяце. Да, выглядело это некрасиво. И я это понимал. Фактически я тешил собственное самолюбие.
Между тем у меня был большой продуктовый магазин, почти наполовину состоявший из мясного отдела. Свежее мясо привозили ежедневно, цены были с минимальной наценкой, поэтому очередь там не заканчивалась с утра до вечера. Доходы позволяли жить без напряжения, и те сто долларов для меня значили не больше, чем мелочь для Петровича.
Однажды поздним вечером я возвращался домой. Во дворе было, как обычно, темно: фонари не работали, лишь редкий свет из окон расчерчивал пространство парковки и площадки для выгула собак. В самом дальнем углу я заметил знакомый силуэт — вернее, куртку. Старую, выцветшую, в жёлтых пятнах, которую невозможно было перепутать ни с чем.
Петрович, понял я. Настроение было скверное, раздражение накопилось за день, и я решил подойти ближе, чтобы в очередной раз напомнить ему о долге. Нас разделяло дерево, из-за которого я уже собирался выйти, но вдруг услышал странные звуки. Петрович что-то бормотал, причмокивал губами и… словно ласково ворковал.
Я осторожно выглянул. Передо мной открылась сцена, от которой перехватило дыхание: пять грязных, исхудавших котов и две маленькие дворняжки жались к его рукам, повизгивая от удовольствия. Петрович гладил их, разговаривал с ними так нежно, будто это были его собственные дети, и раскладывал по одноразовым тарелочкам сухарики.
Я отступил назад и прислонился к дереву. Кора впивалась в спину, но боли я не чувствовал. Было другое ощущение — будто я только что нарочно наступил ребёнку на ногу. Гадкое, липкое чувство стыда, которое невозможно ни оправдать, ни стереть.
На следующий день я пришёл в магазин и вдруг понял, что не устроил привычный разнос персоналу. Я стоял вместе со всеми, пил кофе, курил и никак не мог выбросить из головы вчерашнюю картину. К обеду меня словно прорвало.
Я вызвал к себе самую проблемную сотрудницу — мать-одиночку с двумя детьми, которая постоянно опаздывала и давно числилась кандидатом на увольнение. Молча протянул ей запечатанный конверт. Она расплакалась, решила, что её уволили, и ушла.
Через полчаса в кабинет влетела старшая продавщица и почти закричала, что не понимает, почему я не выгнал эту «недотёпу», а вместо этого выписал ей премию размером с годовую зарплату. И тут же, не сдержавшись, обняла меня и пожелала здоровья, добавив, что сама когда-то поднимала двоих детей одна.
До конца дня я словно летал. Сотрудники подходили, жали руку, благодарили — каждый за своё. Домой я шёл с лёгким сердцем.
Вечером, поговорив с женой, я вышел ждать Петровича. Когда он появился, попросил присесть рядом. Он, как обычно, начал оправдываться, но я перебил его и предложил работу: начинать утро с тщательной уборки нашего двора за двести долларов в месяц. Для него это была огромная сумма.
Я сразу добавил, чтобы он забыл о долге. Вернёт — когда станет миллионером, а не вернёт — так и ладно. А потом пригласил его к нам домой: у меня был день рождения, детей рядом не было, гостей мы не звали.
Он смутился, сказал, что одет неподобающе, но я отмахнулся. Через несколько минут мы уже стояли на пороге моей квартиры. Жена встретила нас так, будто всё было заранее оговорено, сняла с Петровича старую куртку и усадила за стол.
В конце вечера она сообщила, что выбросила его куртку и отдаёт ему новую — кожаную или пуховик на выбор. В нашем магазине одежды всё равно регулярно обновляли ассортимент. Петрович примерил обе и неожиданно заплакал.
С тех пор он стал частым гостем. Жена обновила ему весь гардероб, а позже познакомила с подругами. Одна из них — хозяйка антикварного салона — предложила ему работу, оценив его золотые руки. Теперь Петрович стал директором-ремонтником.
Дворником у нас работает другой человек, а Петрович по вечерам всё так же кормит котов и собак — уже вместе с новой спутницей. Иногда они заходят к нам, и мы смеёмся, слушая их странные, тёплые разговоры.
Он всё ещё пытается вернуть мне те сто долларов. Но я знаю: этот долг давно оплачен. Потому что именно Петрович научил меня видеть в людях не должности и ошибки, а самих людей.
О чём эта история? О дворнике, животных, случайностях и судьбе. А может, и обо мне. В любом случае — обо всём понемногу.
