Заседание городского суда прошло без лишних эмоций и пафоса. Пашка сразу понял: мать лишили родительских прав, а его самого отправляют в детский дом — как выразилась судья, «временно помещают в учреждение для детей, оставшихся без попечения родителей».
Мать кричала, захлёбываясь истерикой, грозилась жалобами и вопила, что у неё отнимают единственного сына. Людям в зале было неловко смотреть на эту опустившуюся женщину в мятой, пропахшей табаком одежде, с расплывшимся лицом и пустым взглядом человека, давно живущего в запое.
На этом слушание завершилось. Пашка ожидал такого исхода и особого расстройства не испытал. Сыновних чувств к матери у него давно не было — ровно так же, как и у неё не было к нему материнской привязанности. К мальчику подошла пожилая женщина с уставшими, но тёплыми глазами. Это была Галина Ивановна — директор городского детского дома.
— Пойдём, Павел, — тихо сказала она, положив ладонь ему на плечо. — У нас тебе будет спокойнее.
Пашка резким движением стряхнул её руку и посмотрел настороженно, почти зло. За свои десять лет он хорошо усвоил одно правило: если взрослые слишком добры, значит, потом обязательно попросят слишком много. Опыт у него был богатый — от мелких поручений вроде сбегать за «пойлом» до стояния на шухере, пока мамины дружки обчищали ларьки и квартиры. Дальше этого он не шёл, но и этого хватило, чтобы не верить никому.
В первый же день, когда воспитатели ушли, старшие ребята устроили новичку своеобразную «прописку» — с фантазией, но без особой злобы. Пашка решил пока не высовываться и принять местные правила игры.
Детский дом ему не понравился сразу. Курить запрещено, подъём и отбой строго по часам, школу пропускать нельзя. Единственным плюсом были сытная еда и тёплая одежда, выданная к холодам. Но задерживаться здесь он не собирался — просто ждал удобного момента.
Галина Ивановна руководила детским домом много лет. Она была из тех людей, кто пропускает чужую боль через себя. Бывшие воспитанники приезжали к ней каждый год, помогали, поддерживали, считали себя старшими для нынешних ребят. На каждого у неё хватало сердца и терпения.
Теперь вот — Пашка. Она не раз пыталась с ним поговорить, но чувствовала: пробиться сквозь грубую, наросшую годами броню недоверия будет сложно. Здесь нужно время.
Он ушёл одной ноябрьской ночью, ещё до первого снега. Взял только одежду и плотный пакет, в который высыпал кастрюлю котлет, приготовленных на утро, булку хлеба и большую пачку чая. На первое время хватит, а дальше — заначка.
Приоткрыв окно на кухне, он выбрался наружу, аккуратно прикрыл створку и ушёл глухими улицами за город. Дойдя до конечной автобусной остановки, под тусклым светом фонаря набил полкармана окурков и направился к садовым участкам — место он выбрал заранее, ещё до суда.
Заброшенный домик на краю участков, заросший бурьяном и с поваленным забором, выглядел необитаемым. Двери и стёкла были целы. Он заранее натащил туда старые одеяла, матрацы и подушку, позаимствованные в пустующих дачах. Там же лежала металлическая коробка с деньгами — теми, что он вытащил из карманов маминых собутыльников, пока те спали.
План был простой: отсидеться недельку, а потом — на юг, в Сочи. Денег должно хватить.
Добравшись до домика, он огляделся — всё спокойно. Внутри тоже никто не хозяйничал. Разложив припасы, он с удовольствием вдохнул запах котлет. Всё-таки в детдоме готовили вкусно.
Он разобрал окурки, скрутил самокрутку и закурил. Отвыкший от табака организм отреагировал дурнотой и головокружением. Пашка вышел на крыльцо, сел, прикрыв глаза. Когда пелена перед глазами начала рассеиваться, он заметил движение в бурьяне.
Из травы показалась кошачья мордочка, потом вся кошка целиком. Осенний ветер трепал её редкую шерсть, подчёркивая худобу.
«Трёхцветная», — отметил он про себя.
— Голодная? Котлеты почуяла? — усмехнулся Пашка. — Похоже, и ты без родителей осталась.
Кошка молча смотрела настороженно.
— Ладно, заходи, поделюсь.
В доме он бросил ей котлету и сам начал есть вторую. Кошка схватила угощение, но есть не стала — подошла к двери и тихо мяукнула.
— Да ешь тут… — пробормотал он, но потом махнул рукой и приоткрыл дверь.
Он проследил за ней и вскоре понял почему. В куче досок, бывшей когда-то конурой, урча ели два маленьких котёнка. Мать, не притронувшись к еде, вылизывала их, прикрывая от ветра своим худым телом. От этой сцены у Пашки что-то сжалось внутри.
— Вот бы мне такую маму… — прошептал он и, не раздумывая, подхватил всё хвостатое семейство.
— Будете жить со мной, — сказал он, и кошка тихо замурчала.
Всё утро он возился с ними: кормил, играл с котятами. Кошка благодарно тёрлась о него и улеглась на матрас. Но к полудню Пашка заметил неладное: она не вставала, была горячей и дрожала.
Котята спали, укрытые одеялом, а он прижимал кошку к себе, грел, что-то тихо говорил и просил держаться. Она слабо мурчала и лизнула его в щёку, словно прощаясь. Ей становилось всё хуже…
Поняв, что без помощи врача кошка может не выжить, Пашка вытащил всю свою заначку, бережно укутал её в одеяльце и почти бегом помчался к конечной остановке. К счастью, автобус стоял на месте и тронулся сразу после того, как мальчик с кошкой на руках влетел в салон.
Ветеринарная клиника находилась всего в одном квартале от детского дома, но в тот момент Пашка совершенно не думал о том, чем всё это для него обернётся. В голове настойчиво стучала одна мысль: нужно спасти кошку-маму, а дальше — будь что будет.
Приём в клинике шёл строго по записи. Но молодой врач, окинув взглядом взволнованного мальчишку, неожиданно улыбнулся и без лишних слов пригласил его пройти вне очереди.
— Давай сюда твою пациентку, — сказал он и ловко развернул одеяло.
Позвав медсестру, доктор мягко, но настойчиво выставил Пашку за дверь и велел ждать. Минуты тянулись бесконечно, прошло около получаса. Наконец врач вышел, сел рядом с мальчиком и спокойно заговорил:
— Кошка сильно переохладилась, очень истощена, плюс подхватила инфекцию. Организм ослаблен. У неё ведь есть котята?
— Да… — кивнул Пашка. — Двое. Они жили на улице. Она почти не ела, всё им носила. Она выживет?
— Будем лечить, — пожал плечами доктор. — Думаю, справимся.
— Доктор, возьмите деньги, пожалуйста. Это всё, что у меня есть. Только спасите её… — Пашка протянул ему свою коробочку с деньгами, но врач мягко отвёл его руку.
— Мы её вылечим, — повторил он. — А ты приходи сегодня вечером. Обсудим лечение. И обязательно принеси котят, их тоже нужно посмотреть.
Вечером Пашка едва дождался возможности снова попасть в клинику. Он осторожно достал из-за пазухи двух тёплых комочков.
— Вот они… — он погладил котят и тревожно огляделся. — А где их мама? Она жива?
— Успокойся, — строго, но уверенно сказал врач. — Она под капельницей, состояние стабильное. Всё будет хорошо, обещаю. А я своё слово держу. Оставь котят здесь и подожди в коридоре. И только одно — пообещай, что никуда не уйдёшь.
— Обещаю, — искренне ответил Пашка. — Мне и идти-то некуда.
Он вышел в коридор… и замер. На стуле сидела Галина Ивановна — директор детского дома, откуда он ночью сбежал. Она смотрела на него с тихой, грустной улыбкой.
— Раз пообещал доктору — слово держи, — сказала она и похлопала ладонью по стулу рядом. — Садись, Павлик. Подождём вместе.
— Как вы узнали, что я здесь? — Пашка опустил глаза. Ему было стыдно и мучительно хотелось убежать, лишь бы не встречаться с этим добрым взглядом.
— Алексей Сергеевич, тот самый ветеринар, тоже вырос в нашем детдоме, — спокойно ответила Галина Ивановна. — В своё время был первым хулиганом и драчуном. Ты правда думаешь, что он не понял, что ты — наш?
— Он… тоже? — Пашка ошеломлённо уставился на неё.
— Тоже, — кивнула она. — Он с детства любил животных, особенно котят. Ради них даже пообещал изменить свою жизнь — и сдержал слово. Выучился, отслужил, стал врачом. Вот так и вышло.
Пашка молчал. Внутри клокотало столько мыслей и чувств, что не хватало слов. Он хотел рассказать, почему сбежал, как ночью это казалось единственным правильным выходом. Про кошку, которая жертвовала собой ради малышей. Про то, как ему хотелось хоть раз почувствовать себя маленьким и нужным, под чьей-то защитой.
Но слова не шли. Галина Ивановна всё поняла без них. Она осторожно обняла мальчика.
— Замёрз, Павлик? Холодно сегодня…
Он сначала напрягся, ещё не привыкший к ласке, но постепенно обмяк. Защитная корка, годами нараставшая на его душе, начала осыпаться, открывая живое, доброе сердце. Пашка прижался к ней, словно котёнок, нашедший наконец тёплые руки.
— У вас всё хорошо? — раздался голос.
В дверях стоял Алексей Сергеевич, держа на руках котят. Его глаза за очками улыбались. Женщина и мальчик тоже улыбнулись ему, одновременно вытирая слёзы.
В этот момент в Пашке что-то окончательно изменилось. Он выпрямился, посмотрел на них и твёрдо сказал:
— Галина Ивановна… Алексей Сергеевич… Я тоже даю слово.
