Армен Саркисович быстрым шагом направлялся к воротам городской больницы. В одной руке он нёс портфель, другой придерживал поднятый ворот демисезонного пальто. Мелкий осенний дождь настраивал прохожих на унылый лад, но его неизменно доброму и светлому настроению не мог помешать даже он.
В нескольких шагах от входа его внимание привлекло неясное серое пятнышко на газоне, усыпанном жёлтой листвой. Худенький серый котёнок, промокший до нитки, уже даже не дрожал. Его маленькая головка едва держалась и покачивалась — было ясно, что если она опустится на холодную листву, поднять её снова сил уже не хватит.
— Эй, дружище, — с укоризной пробормотал Армен Саркисович, — ты что это удумал? А ну-ка, давай ко мне.
Он бережно поднял тёплый едва живой комочек, завернул его в носовой платок и спрятал за отворот пальто. Проходя по коридору в сторону своего кабинета, он подозвал молоденькую медсестру Марину. Передав ей котёнка, одновременно снимая пальто, тщательно моя руки и надевая белоснежный халат, он спокойно и уверенно отдавал распоряжения:
— Марина, доченька, этого героя нужно отмыть, согреть, высушить и накормить. Потом отнеси его к Виктору Евгеньевичу, в аптечный склад, у него первое образование ветеринарное. Пусть посмотрит и назначит лечение. Я сейчас к главному на совещание, вернусь — доложишь, как дела.
Армен Саркисович, заведующий детским отделением, был невысоким, крепким мужчиной с ярко выраженной южной внешностью, немного за сорок. Его профессионализм, неиссякаемый юмор и искренняя доброжелательность сделали его любимцем не только среди персонала, но и среди маленьких пациентов.
Когда он появлялся в палатах, дети начинали улыбаться, их настроение заметно улучшалось, и каждый из них был уверен: раз рядом самый лучший доктор, значит, всё обязательно будет хорошо.
Спустя год в кабинете заведующего на отдельном стуле восседал внушительных размеров кот — Брат, как его называли все вслед за хозяином. В отличие от Армена Саркисовича, Брат всегда выглядел серьёзным, смотрел на посетителей строго и даже с лёгким укором, будто не одобрял чрезмерную мягкость своего напарника.
Главный врач больницы, строгая и принципиальная Дарья Степановна, узнав о «возмутительном нарушении санитарных норм» в виде кота, решила вмешаться лично. На её требование немедленно убрать животное из отделения она услышала твёрдое и категоричное: «Нэт!», а Брат одарил её холодным и презрительным взглядом.
Когда Армен Саркисович волновался, его речь становилась особенно колоритной, с заметным акцентом, а иногда он и вовсе переходил на армянские слова.
— Послушай, Дашенька, — горячился он, — обидишь Брата — обидишь меня. Ты знаешь, как он лечит детей? Как они его любят? Смеются, радуются и выздоравливают быстрее!
— Но ведь шерсть, Армен, — пыталась возразить Дарья Степановна. — Это же больница…
— Шерсть?! — он расстегнул ворот рубашки, показывая густо покрытую волосами грудь. — Тогда и меня выгоняй вместе с Братом — за шерсть! — почти кричал он, напирая на начальницу.
— Армен! Что ты себе позволяешь! — вспыхнула Дарья Степановна и поспешно вышла из кабинета.
— Мы с Братом к детям только в халатах ходим! — крикнул он ей вслед под одобрительный смех персонала. — Антисанитарии у нас нет! Пойдём, Брат, нас дети ждут.
Обход палат давно стал особым ритуалом. Впереди шествовал Брат в белоснежном костюмчике: лапки в аккуратных чулочках, на голове — косынка с красным крестиком, из-под которой забавно торчали ушки. За ним шёл Армен Саркисович в окружении врачей.
Брат заходил в каждую палату, обходил кроватки, мурлыкал, позволял себя гладить, а иногда задерживался у кого-то подольше. Кому-то он даже «измерял температуру», встав на задние лапки и касаясь лба влажным носом.
Улыбки появлялись на лицах, раздавался детский смех. В одной из палат девочек Брат задержался, нервно дёргая хвостом, а затем призывно мяукнул, когда Армен Саркисович закончил слушать врачей.
— Что такое, Брат? — насторожился он. — Чей ребёнок?
— Найденова Настя, десять лет, поступила вчера, — быстро доложил врач. — Предположительно двусторонняя пневмония. Родных нет, воспитывается в детском доме. Анализы ещё не готовы… — и уже тише добавил: — От еды отказывается.
Брат уже сидел на тумбочке, внимательно разглядывая бледное личико с огромными голубыми глазами. На щеках играл болезненный румянец.
Армен Саркисович сел рядом, проверил пульс, заметив почти прозрачную кожу тонкой ручки.
— Настенька, солнышко, почему ты не кушаешь? Тебе нужно набираться сил. Посмотри на Брата — он ел хорошо и вырос большим. А ведь тоже когда-то болел, — мягко говорил он, стараясь растормошить девочку. — Может, еда не нравится? А хочешь, я принесу гурули? Моя Лусине так готовит, что сразу выздоравливают.
— Я не хочу домой… — еле слышно прошептала Настя. — Я хочу к маме.
Глаза наполнились слезами. Армен Саркисович поднялся, ласково погладил её по руке и жестом позвал Брата выйти.
Уже через час в его кабинете сидела Галина Ивановна, директор детского дома. Она тихо и тяжело рассказывала о судьбе Насти: о лишённой прав матери, о надежде, которую девочка хранила до последнего, и о том, как после известия о смерти матери Настя перестала есть и тяжело заболела.
— Мы с Братом обещаем, — твёрдо сказал Армен Саркисович, — что вылечим Настю. Но чтобы исцелить её душу, нам понадобится помощь.
С этого дня Брат начал своё «дежурство» в пятой палате. Через несколько дней Настя начала есть, а вскоре вновь зазвенел её смех. Через три недели Армен Саркисович с улыбкой сообщил, что девочку скоро выпишут.
— Я не хочу в детдом… — тихо сказала Настя.
— А кто сказал — в детдом? — рассмеялся он. — Поедешь ко мне в гости. Моя Лусине и сыновья тебя давно ждут.
Через полгода Армен Саркисович привёл в отделение стройную девочку с сияющими голубыми глазами и здоровым румянцем. Брат сразу подошёл к ней, а Настя, присев, обняла его и поцеловала в нос.
— Свидетельство об удочерении готово, — сказал Армен Саркисович с сияющей улыбкой. — Забираем домой. Настенька теперь моя дочь.
А Брат, сидя на своём стуле, смотрел на них с мудрой и довольной улыбкой, будто знал: всё на своих местах.
