Она заметила его на пожаре, куда её направили как репортёра по всем тяжёлым, шумным и неприятным происшествиям. Сказать, что такая работа была ей по душе, — значит соврать. Но выбирать не приходилось.
Зарплата сама себя не заработает, квартиру оплачивать нужно, да и жить на что-то надо. Плюс одежда, еда и, если честно, надежда когда-нибудь наладить личную жизнь. С этими мыслями она машинально диктовала текст в диктофон, пока фотограф рядом щёлкал затвором камеры.
Тем временем пожарные выводили людей из охваченной огнём многоэтажки. Жильцы сопротивлялись, не желая бросать нажитое: тащили сумки, коробки, пакеты с тем, что успели схватить. Огнеборцы ругались, грозились оставить всё это и спасать только людей, но всё равно продолжали вытаскивать упрямцев из дыма и пламени.
Конечно, в репортаж это не попадало — ни в текст, ни в кадр. У каждого была своя работа. И уж точно никому не было дела до мальчишки, который прыгал возле родителей, а те, оцепенев, смотрели, как огонь пожирает их квартиру.
Ребёнок кричал и плакал так, что сжималось сердце. Там, в горящем доме, осталась его кошка и её маленький котёнок. Пожарные подходили, спрашивали, в чём дело, слушали — и отходили, бессильно разводя руками. Лезть за животными в здание, которое полыхало, словно факел, никто не хотел. Все понимали: шанс почти нулевой, а рисковать жизнью ради этого — безумие.
И потому никто сразу не обратил внимания на мужчину средних лет, который в стороне поливал слегка обгоревший плед водой из пластиковых бутылок. Затем он оторвал лоскут от своей рубашки, тоже намочил его и обмотал вокруг головы, оставив открытыми лишь глаза. А потом — сделал то, чего не ожидал никто.
Он рванул в подъезд. Полицейские и несколько пожарных закричали и бросились следом, но уже через секунду мужчина исчез в густом дыму. Полиция отступила почти сразу, а пожарные остановились, переглядываясь и молча решая, кто из них готов пойти следом.
Ведь это было почти равносильно приговору. И пока они колебались, выбирая, кому рисковать, из подъезда внезапно выскочил он — закашлявшийся, покрытый копотью, едва держась на ногах. В руках у него были кошка и прижавшийся к ней котёнок.
Мальчик, захлёбываясь слезами, подбежал и крепко прижал к себе своих хвостатых любимцев. А мужчину тут же подхватила бригада скорой помощи. Его уложили на носилки, надели кислородную маску, и машина, завыв сиреной, умчалась в сторону больницы.
Она так и не успела взять у него комментарий. Зато точно знала: ни один заголовок не передаст того, что она увидела собственными глазами.
Она ушла с места пожара вместе с фотографом. Тот сиял — кадры получились сильные, почти идеальные. А вот ей писать было решительно не о чем. Вернее, писать хотелось, но прежде нужно было понять, кто тот человек, что без колебаний шагнул в огонь.
Так она и оказалась на следующий день в больнице. В палате мужчины не оказалось, зато она нашла его на пожарной лестнице: он курил украдкой у приоткрытого окна, будто скрываясь не только от врачей, но и от всего мира.
Она представилась, объяснила, зачем пришла, и попросила рассказать немного о себе. Он посмотрел на неё тяжёлым, настороженным взглядом, отошёл от окна, закурил новую сигарету и опустился на ступеньки.
— Я скажу вам всё, — произнёс он после паузы, — но только если вы пообещаете, что не будете писать обо мне.
Она села рядом и честно ответила, что подумает: совсем молчать она не может — работа такая. И тогда он начал.
Он назвал себя трусом. Сказал, что боялся всегда: в детстве — сильных одноклассников и строгих учителей, в институте — отчисления и родительского разочарования. Любые неприятности он старался обходить стороной, протискиваться мимо, не вмешиваться. И каждый раз после этого внутри оставалось липкое, стыдное чувство.
А потом был пожар в общежитии. Пьяная компания что-то не выключила, здание загорелось. Он стоял внизу и смотрел, как знакомые и друзья прыгают из окон. Кто-то помогал, кто-то ловил, а он — не мог сдвинуться с места. Боялся подойти ближе.
И тогда он увидел её — свою первую любовь. В окне, с кошкой на руках. Она могла спастись раньше, но пыталась поймать животное. Кричала ему, махала рукой. А он… не сделал шага. Испугался. И через мгновение она исчезла в дыму и пламени.
После этого он неделю был словно пустой. А потом что-то в нём сломалось и одновременно включилось. Страх никуда не делся, но появился новый — страх собственного страха. Он стал бояться бояться сильнее, чем всего остального. С тех пор его и прозвали Дон Кихотом.
Он перестал молчать, спорил с начальством, вставал за тех, кого прижимали. Те, против кого шли сверху, автоматически становились его друзьями. А кошек он с тех пор кормил везде и всегда — несмотря на запреты, штрафы и скандалы.
И самое неприятное, признался он, было не в этом. Он делал это не потому, что хотел и считал правильным, а потому что боялся не сделать. Боялся снова оказаться тем, кто стоит в стороне.
Он замолчал, а потом попросил: не писать о нём. Она сказала, что подумает, и ушла.
Внутри у неё был полный хаос. «Боюсь бояться» — как это вообще понять? И что с этим делать журналисту? Тогда она решила пойти к нему на работу и поговорить с теми, кто знает его каждый день.
Её появление на заводе вызвало настоящую суету. Начальство всполошилось, показывало лучшие цеха, водило по показным маршрутам, рассказывало, как все счастливы. Маленькие начальники надувались от важности и говорили о «большой семье».
Когда терпение её было на исходе, её привели на планёрку к заместителю директора. Все отчитывались, как по уставу, а она задала всего один вопрос — о бездомных кошках, которых кто-то всё равно подкармливает, несмотря на запреты.
Начался переполох. Говорили о службах отлова, стерилизации, правилах. На вопрос, чем же там кормят животных, повисла тишина. И тогда кто-то признался: есть один упрямец, Дон Кихот. Его штрафовали, отстраняли, собирались уволить.
Но после пинка под столом и пары многозначительных взглядов тон резко изменился. Дон Кихота решили «взять на поруки», помочь, а заодно и кормушки сделать. Так будет правильнее.
Через несколько дней она ждала его у дома: его как раз выписали из больницы. Увидев её, он улыбнулся и помахал рукой. Она развернула свёрток — внутри был крошечный серый котёнок, подобранный ею на улице.
Он всплеснул руками от радости, схватил малыша и, не оглядываясь, поспешил домой. А она только посмотрела вверх и тихо спросила кого-то невидимого, почему совсем не сомневалась в этом.
Потом она пошла за ним.
На следующий день она позвонила и пригласила его на юбилей родителей — золотую свадьбу. Родители сняли весь зал и очень хотели познакомиться. Он пришёл, смущался, путался в приборах, а подруги наперебой тянули его танцевать. Но она взяла его за руку — и он пошёл с ней.
Родители смотрели молча. Отец сказал, что счастье дочери стоит любых затрат. Мать добавила, что трус никогда не полез бы в огонь за кошкой.
А они танцевали, ни на кого не глядя. И ему было спокойно. Может, потому что он привык бояться страха. А может, потому что рядом была любовь.
А дома их ждал котёнок с набитым курицей пузом, спящий на большой кровати. Ничего, что скоро станет теснее. Теперь их будет трое.
Пока.
