Сознание ворвалось внезапно, словно изнутри ударилось о стенки черепа. Раз, другой — и начало биться без остановки, подстраиваясь под ритм еще живого сердца.
«Все? Неужели это конец? — мелькнуло в голове. — Сколько я был без сознания? Три часа? Четыре? Мало… С каждым разом всё меньше».
Тело почти не ощущалось. Он чувствовал лишь смятое одеяло под левым боком, а себя — нет. Нужно перехитрить разум. Главное — не двигаться, замереть, и тогда, возможно, удастся снова провалиться туда, где нет желаний, изматывающей тоски и воспоминаний.
Но обман не удался. С каждым толчком сердца возвращалась тяжесть, и сильнее всего она давила на голову. Самым страшным было то, что вместе с ней возвращалась способность мыслить.
Мысли он ненавидел. Они, вопреки его воле, вгрызались в мозг, кололи виски тупыми иглами. Всё отчетливее всплывал звук глухо падающей на крышку гроба мокрой земли. Перед глазами снова возникали плачущие женщины, мрачные мужчины, суетливые работники похоронного бюро, спешащие закончить своё дело. И мелкий, нудный дождь.
Тогда он держался. Стоял, словно окаменевший, выслушивал слова сочувствия, поминальные речи друзей и подруг. Ее подруг. Лишь под конец поминок до него дошло — Ее больше нет. Он есть, ее подруги есть, а Ее — нет. И никогда больше не будет.
Тем вечером он сорвался. В одиночестве. В пустой квартире, где больше не будет Ее присутствия. Он смотрел на семейную фотографию: он, Она и сын. Сын так и не пришел проститься. Бог ему судья…
Алкоголь не сразу взял его, но потом захватил целиком, каждую клетку измученного тела. Надолго. До сегодняшнего дня. Или ночи? Нужно открыть глаза, чтобы понять, что сейчас — день или темнота.
Был вечер. Спотыкаясь о пустые бутылки, он добрел до кухни, открыл кран и долго пил холодную воду с привкусом хлорки. Лечь в ванну? А зачем? Чтобы стало легче? А нужно ли, чтобы стало легче? Нет. Нужно забыться…
Для этого подходит не ванна. Для этого нужна водка. Прозрачная жидкость — раствор этилового спирта, отравляющий мозг и тело, но дарящий забвение. Разрушающий организм, но дающий передышку от боли.
Плеснув водой в лицо, заросшее неаккуратной щетиной, он наспех оделся, натянул куртку, нащупал в кармане две купюры. Двести рублей. Немного. Но на сегодня хватит. О завтрашнем дне можно подумать завтра.
Шатаясь, он спустился по лестнице и направился к магазину в соседнем доме. Он не обходил лужи, шлепал прямо по ним, забрызгивая джинсы и промачивая обувь мокрым снегом. Осенний ветер немного прояснил голову, и он вдруг начал говорить. Сам с собой.
— Тебе обязательно нужно выпить? — спрашивал он.
— Да. Иначе я снова буду сидеть один, плакать и вспоминать Ее.
— А ты не хочешь плакать и вспоминать Ее?
— Хочу. Я и так это делаю. Даже когда выпью.
— Тогда, может, стоит попробовать без водки?
Он остановился, задумавшись.
— Не знаю. Я не пробовал. С того вечера — не пробовал.
— А если попробовать?
— Не вижу смысла. Так я быстрее уйду вслед за Ней.
— Способов уйти много. Твоя квартира на пятом этаже — вот один из них. Или вон стоит темная компания. Подойди, затей драку — и всё решится. Даже проще.
— Возможно… Но не сегодня.
На обратном пути он всё же обошел мутную компанию, инстинктивно чувствуя опасность. Проходя мимо мусорных баков, он поскользнулся. Купленная бутылка выскользнула из рук и с резким звоном разбилась о бетон. От баков врассыпную метнулась стая собак, с визгом разбегаясь в стороны.
— Чем хуже, тем лучше, — криво усмехнулся он.
Апатия не позволила даже расстроиться. Он собрал крупные осколки и подошел к бакам, чтобы выбросить их. Краем глаза заметил движение между контейнерами. Он наклонился и заглянул.
Два крошечных котенка, дрожащие то ли от холода, то ли от ужаса, смотрели на него огромными глазами. Не раздумывая, он вытащил их и прижал к себе, спрятав за пазуху.
— Вот зачем тут псы крутились, — понял он. — Охота почти закончилась. Но не сложилось. Не бойтесь, малыши… Сегодня мы еще живы. А завтра — посмотрим.
…Котята бродили по квартире среди пустых бутылок и жалобно пищали. Прижавшись к горячей батарее, они требовали еды. Но холодильник оказался пуст. Пошарив по карманам, он понял — денег больше нет.
Все чувства, которые еще недавно разрывали его изнутри, вдруг словно перелились в одно — заботу о крохах. Но даже накормить их ему было нечем…
Собравшись с духом, он вышел на лестничную площадку и позвонил в соседнюю дверь. Открыла пожилая женщина и, увидев его, с тяжелым вздохом покачала головой.
— Матвеевна, одолжи рублей пятьдесят… Молока купить надо, — неловко сказал он, не поднимая глаз.
— Молока? Откуда такая срочность? — недоверчиво оглядела его соседка.
— Да котята у меня… Голодные. А у меня пусто совсем…
Матвеевна все так же внимательно посмотрела на него, прошла к его двери и заглянула внутрь. У самого порога сидели два маленьких пушистых хвостика и, глядя на нее огромными глазами, дружно замяукали.
— Господи ты Боже мой… — смягчилась она и улыбнулась. — Подожди, сейчас вынесу. У меня есть.
Накормленные и согретые котята — обе оказались девочками — проспали ночь крепким, счастливым сном. Он же почти не сомкнул глаз. Организм, истерзанный многодневным запоем, тяжело избавлялся от яда. Он снова и снова вставал под контрастный душ, будто смывая с себя прошлое. Лишь под утро его одолел тревожный, поверхностный сон.
Проснулся он без радости. Воспоминания вновь навалились тяжким грузом, и первой мыслью было — выпить, чтобы заглушить боль. Вдруг что-то мягкое коснулось лица, защекотало щетину. Он распахнул глаза.
Котята. Они терлись мордочками, тихо мурлыкали, словно приветствуя. И он неожиданно улыбнулся. Впервые за долгое время внутри разлилось тепло, а сердце забилось спокойнее и ровнее.
Он принялся наводить порядок в квартире. Сквозь широко открытые форточки уходил застоявшийся запах, вместе с ним — тяжесть и мрачные мысли. Котята, напоенные остатками молока, весело носились за ним, задрав тонкие хвостики, и тут же взбирались на колени, стоило ему присесть перевести дух.
— Надо жить, девчонки… — говорил он то ли им, то ли себе. — Трудно, тяжело, но жить дальше надо.
Котята, казалось, были с этим полностью согласны.
С желанием жить пришли и заботы. Самая первая — деньги. Запасов у него никогда не было, а последние ушли накануне. На работу он не выходил с того самого дня. Скорее всего, его уже уволили…
Можно было бы продать машину, она до сих пор стояла во дворе, но быстро это не решало проблему.
Размышления прервал телефонный звонок. Он поднял трубку и услышал голос начальника. Возможно, уже бывшего.
— Живой? Слава Богу… — тот заметно выдохнул. — Неделю дозвониться не мог, трубку не берешь. Слушай внимательно, времени нет. Я тебе оформил дни за счет отпуска. Завтра они заканчиваются, потом выходные, а в понедельник ты должен быть на работе. — Пауза. — Ты в порядке? Справишься?
— В порядке. Уже в порядке, — уверенно ответил он.
— Тогда зайди в бухгалтерию, получи отпускные, иначе их заморозят до зарплаты. Всё, до понедельника! — и связь оборвалась.
Он сидел, все еще держа трубку в руке. Котята устроились у его ног и смотрели так, будто понимали всё без слов: «Значит, будем жить?» Он поднял их, прижал к себе, уткнулся лицом в теплый мех и замер, ясно осознавая: не появись они тогда — всё могло закончиться иначе.
— Сестренки мои… — шептал он.
И они отвечали ему тихим, успокаивающим мурлыканьем.
Матвеевна встретила его на площадке, когда он возвращался из магазина с полными пакетами: продукты, корм, игрушки, лоток, миски, наполнитель. Он был чисто выбрит, аккуратно одет, заметно похудевший и поседевший.
— Отпустило тебя, сосед? — строго спросила она, по-матерински глядя в глаза.
— Отпустило, Матвеевна… — честно ответил он.
— Ну и слава Богу, — перекрестила она его. — Мужиком был — мужиком и оставайся. Не раскисай больше, а то уважать перестану.
И, не оглядываясь, пошла вниз по лестнице.
Да. Жить надо дальше. Не теряя уважения людей и самого себя. Пусть с болью внутри, пусть не так, как раньше, но так, словно Она смотрит и оценивает каждый шаг. С любимой работой, где его ждут. С задачами, которые решать предстоит только ему. С двумя маленькими сестренками, которым нужна его забота, тепло и защита.
Надо жить.
