Праздничный ноябрьский день выдался на удивление светлым. Солнца не было и в помине, но противный холодный дождь, ливший без остановки целую неделю, наконец прекратился. Павел вышел из дома и направился к переправе.
Вдруг за спиной раздался протяжный, тоскливый собачий вой. Он вздрогнул, сердце сжалось от жалости так сильно, что на глаза навернулись слёзы. Его пёс Верный, предчувствуя разлуку с любимым хозяином, выл на всю округу. Павел ускорил шаг, крепче сжимая сильной рукой ручку тяжёлого чемодана. Так уж сложилась его жизнь.
«Бегу, как преступник…» — горько усмехнулся он про себя. Даже попрощаться по-человечески не получилось, словно и не прожили вместе почти четверть века. Жена Лида не вышла проводить — слишком сильной была боль преданной женщины.
Павел и Лида были вместе ещё со школы, с тех самых времён, когда старшеклассники, насмотревшись мелодрам в сельском клубе, поголовно переживали свою первую, наивную любовь.
Говорят, первая любовь редко бывает настоящей, но у Паши и Лиды всё сложилось иначе. Их чувство оказалось тем самым — единственным на всю жизнь. Тонконогая, как цапля, с толстой русой косой и веснушками на лице, добрая и скромная Лида провожала его в армию. Она честно ждала два долгих года, поддерживая тёплыми письмами во время нелёгкой службы на границе.
Писала она их, глядя на фотографию в рамке, где Павел весело улыбался рядом со своим лучшим другом и напарником по службе — немецкой овчаркой Каратом.
За годы службы Павел понял, какие это умные, надёжные и преданные собаки, и всей душой полюбил эту породу. Он мечтал однажды завести такого же верного друга. Потом была демобилизация и тяжёлое расставание с Каратом.
Почти сразу после возвращения — свадьба. А ещё через год самый счастливый день в жизни Павла — рождение сына Алексея. Жили, как все: заботы, хлопоты, радости, будни. Время летело быстро и легко — молодость.
И не заметили, как в суете дней головы начали серебриться, а сын вырос. Отслужив в армии, повзрослев, Алексей уверенно вошёл во взрослую жизнь, как когда-то его родители. Он уехал в город, женился, работал и по настоянию жены учился в техникуме на вечернем отделении.
Павел трудился бригадиром на шахте. У одного из проходчиков его бригады, Виктора, была единственная в посёлке овчарка по кличке Альма. Хозяин свозил её в город к кобелю, и вскоре ожидалось потомство.
Ещё до этой поездки Павел договорился с Виктором, что купит щенка, и ждал с нетерпением. И вот мечта сбылась. Он шёл домой и нёс под курткой тёплый, доверчиво прижавшийся к нему комочек — щенка овчарки, удивительно похожего на Карата.
С этого момента всё свободное время Павел отдавал крепкому, ладно сбитому малышу с не по-детски умными глазами, внимательно следившими за каждым его движением. Несмотря на юный возраст, в щенке уже чувствовалась внутренняя сила, твёрдый характер и какой-то особый стержень.
Пёс не отходил от Павла ни на шаг, выбрав его своим хозяином и вожаком с первого дня, безоговорочно подарив ему всю свою собачью душу. Не раздумывая, Павел назвал его Верным.
Со временем Верный вырос в настоящего красавца — мощного, умного, уверенного в себе. Он беспрекословно слушался хозяина, который обучил его всему, чему научился сам за годы пограничной службы.
Односельчане с улыбкой смотрели на гордую морду пса, когда он ехал с Павлом в люльке старого «Урала» на рыбалку, в лес за грибами или ягодами. Куда бы ни направлялся хозяин, Верный всегда был рядом. Они были неразлучны.
Лида радовалась такой дружбе мужа: не пьёт, как некоторые, да и Верному доставались самые вкусные кусочки. Но пёс был неподкупен — он боготворил только Павла, хотя без раздумий отдал бы жизнь и за хозяйку.
Когда шахты закрыли, сотни людей остались без работы, средств к существованию и надежды. Нужно было кормить семьи, и бывшие шахтёры разъехались кто куда в поисках заработка.
Павел устроился на металлургический комбинат в областном центре. Работал вахтовым методом — месяц в общежитии, месяц дома. Зарплата была хорошая, с работой справлялся, только поначалу очень тосковал по дому.
В городе он случайно встретил бывшую одноклассницу Свету. За бойкий характер в посёлке её когда-то прозвали егозой. Симпатичная, энергичная Светка отучилась на бухгалтера, вышла замуж за городского, но всё сложилось неудачно. Родители умерли, дом в посёлке был продан, муж ушёл к другой, оставив ей квартиру и двоих сыновей.
И вот они встретились. Павел пришёл в заводскую бухгалтерию за справкой, а там — Светка. Договорились увидеться, ведь землякам всегда есть о чём поговорить.
Света жила одна, детей у неё не было, но унывать она не умела. Модная, ухоженная, с маникюром и причёской, почти не изменилась, если не считать тщательно скрытых морщин. Вечером Павел пришёл к ней с бутылкой коньяка и конфетами.
После обшарпанных стен общежития квартира Светы показалась особенно уютной. Посидели хорошо, и как-то само собой вышло, что он остался ночевать на мягкой тахте в объятиях гостеприимной хозяйки.
Утром они вместе пошли на работу. И с этого всё закрутилось. Как бы Павел ни клялся себе по утрам, что это в последний раз, вечером ноги сами несли его к Свете, где всегда ждали вино и вкусный ужин.
Лида начала замечать перемены, но гнала от себя тревожные мысли, списывая всё на усталость мужа. А Света наступала:
— Бросай ты всё и переезжай ко мне. Квартира есть, машину купим, на юг съездим, Пашенька. Ты ведь ни разу моря не видел. Заживём, как короли!
Павел молчал. Он не мог оставить Лиду, Верного, родной дом, но и к Свете его тянуло всё сильнее.
Дома после вахты он становился всё более замкнутым. Верный, чувствуя неладное, клал голову ему на колени и долго смотрел умными, печальными глазами. Павел гладил пса:
— Ничего, брат, всё будет хорошо…
Возможно, так бы всё и продолжалось, если бы не Светкина неугомонность. Она начала названивать Павлу домой по нескольку раз в день. Когда трубку брала Лида, Света молчала.
На седьмое ноября из города приехал сын, и решили выбраться на рыбалку. Вернувшись вечером с уловом, Павел увидел Лиду заплаканной. При сыне она ничего не сказала, сославшись на головную боль.
Когда Алексей уехал, Лида рассказала, что звонила Света, говорила об их любви и просила не мучить больше мужа, отпустить его к «настоящей женщине».
— Иди, Паша, раз так вышло… Только мог бы сказать по-человечески. Может, не так больно было бы…
Павел, не поднимая глаз от стыда, пытался говорить, просить прощения, но слов не находилось. Лида впервые в жизни не хотела его ни видеть, ни слышать. Она словно вычеркнула его из своей жизни.
Он молча собрал в большой чемодан одежду, книги, армейский альбом. Ночью не спал, курил на веранде и думал. Сын поймёт. А вот Верный…
Павел обнимал пса, тревожно поскуливавшего, словно сердцем чувствовавшего беду.
И теперь он предательски уходил из родного дома, от обманутой жены и преданного Верного, не смея оглянуться, сдерживая рыдания. Быстрее к переправе, подальше, лишь бы не слышать этот жуткий вой, разрывающий сердце, — пса на всякий случай привязали в доме.
На пароме вместе с ним плыл его давний знакомый, подвыпивший Колька.
— Я у тестя был, курятник достраивал, заодно и отметили праздник. Теперь домой — а то Галка устроит. А ты чего такой хмурый? Куда с таким чемоданищем?
— Да так… — вздохнул Павел, глядя на воду.
Когда пассажиры сошли на берег, с той стороны реки раздались крики. У Павла оборвалось сердце — освободившийся Верный бросился в ледяную воду широкой реки и поплыл к хозяину. По берегу металась Лида, плакала навзрыд и звала собаку…
Вслед за ней к переправе подбежали две соседки, перепуганные звоном разбитого стекла и отчаянными криками Лиды. Они уговаривали женщину, удерживали её, боясь, как бы она не рванулась вслед за овчаркой и не бросилась в воду.
Все пассажиры, сошедшие с парома, затаив дыхание, следили за смелым псом.
— Верный, назад! Назад! — кричал Павел.
Но сильный, мощный пёс упорно плыл вперёд, разрезая холодную, тёмную воду, где в это время года течение было обманчиво спокойным. Кровь из раны, полученной от разбитого оконного стекла, которое он проломил, сломав карабин и вырываясь из дома, чтобы броситься вслед за хозяином, заливала ему глаза.
Когда до берега оставалось около пятидесяти метров, Верный начал замедляться — силы оставляли его, ледяная вода делала своё страшное дело. Голова овчарки то уходила под воду, то вновь появлялась на поверхности. Течение понемногу стало сносить храброго четвероногого пловца в сторону.
— Утонет ведь… Похоже, конец собаке, — заговорили люди.
Павел, побелевший, как полотно, сорвал с себя куртку, стянул тёплые сапоги и решительно шагнул к воде, отталкивая Кольку, который вцепился в него мёртвой хваткой:
— Пашка! Да ну его к чёрту! Утонешь же! Не надо!
Ледяная вода словно обожгла тело. Павел догнал Верного и ухватил его за ошейник. Удерживая над поверхностью голову выбившегося из сил пса, он поплыл к берегу, отчётливо понимая, что не дотянет — ноги начинали сводить судороги.
До суши оставалось около тридцати метров, но река здесь была глубокой почти от самого края. Добраться до берега им было не суждено. Теперь они тонули вдвоём.
Протрезвевший Колька и ещё двое мужиков не выдержали. Сбрасывая куртки и сапоги, ругаясь сквозь зубы, они полезли в воду.
Подхватив вещи, мужчины убежали в крайний дом отогреваться, остались только Коля и лежащие на берегу Павел с собакой. Хозяин всё ещё судорожно сжимал ошейник Верного. От пережитого всех трясло крупной, неконтролируемой дрожью.
— Айда ко мне, быстрее, совсем окоченеем. Галка по стаканчику нальёт — сразу согреемся.
Кое-как добрались с чемоданом до избы старого приятеля. Печь была натоплена до жара, Павла растёрли гусиным жиром и уложили на лежанку, застеленную лохматым тулупом. Верный тут же запрыгнул хозяину в ноги.
— Куда?! А ну марш на пол, живо! Разлёгся тут, псиной весь дом провоняет! — возмутилась Галина.
Колька, уже принявший выпрошенное у жены «лекарство», почувствовав себя героем дня и поддав для храбрости, вскочил из-за стола и кинулся к ней:
— Ты что, ослепла?! Люди погибают! Совесть-то имей! Верный у них дома живёт, в баню с Пашкой ходит, он как человек! Пусть лежит, я сказал!
Галя спорить с разошедшимся мужем не стала и ушла хлопотать по хозяйству.
Ночью у Павла поднялась высокая температура. К рассвету он уже плохо понимал, где находится и что происходит, лишь где-то далеко-далеко жалобно скулил Верный. Открыв глаза, он увидел бледное лицо Лиды и снова провалился в горячий бред.
К дому подъехал старый, разбитый просёлками уазик «скорой». Павла повезли в районную больницу, находившуюся в пятнадцати километрах. Лида сидела рядом, сквозь слёзы глядя в окно на бегущего следом Верного.
Она ничего не могла с ним сделать — пёс не слушался. Когда машина тронулась, Колька попытался удержать собаку, но Верный так огрызнулся, что мужчина отступил. Проезжавший мимо, до отказа нагруженный лесом «Урал», окатил пса грязной водой из огромной лужи.
Выехав на шоссе, водитель прибавил скорость, и мокрая, перепачканная овчарка стала постепенно отставать. Лиду охватило ощущение, что она теряет всё, чем жила последние годы, и впереди уже ничего не осталось — всё рухнуло.
Она постучала в окошко кабины, где переговаривались водитель и фельдшер.
— Там наша собака бежит, совсем выбилась из сил. Без нас домой она не вернётся, пропадёт. Возьмите её, прошу вас!
— Вижу я твою собаку, вижу. Только это «скорая», а не трактор. Вся грязная, куда я её возьму? Да и вообще — не положено! — нахмурился пожилой шофёр.
— Она не испачкает, я своё пальто постелю. Не добежит она, возьмите, я заплачу… — плакала Лида.
— Сказано нельзя — значит нельзя. Всё!
Вдруг под полом гудящей машины что-то завизжало, хрустнуло и застучало. Остановились. Водитель походил вокруг, пнул колесо и с досадой сплюнул.
— Сколько говорил главному — ставить на ремонт старика! Нет же, катайся, Семёныч, пока колом не встанет. Вот и встала… Ладно, попробуем потихоньку дотянуть.
Лида вышла вслед за ним, надеясь уговорить взять собаку. Верный, обрадовавшись остановке, подбежал, встал на задние лапы и, жалобно скуля, рвался к задним дверям машины, к Павлу. Фельдшер открыл дверцу кабины:
— Семёныч, давай возьмём. Жалко пса, пропадёт ведь.
— Под твою ответственность.
— Хорошо, беру на себя.
Шофёр бросил на пол ворох ветоши. Умный Верный сел рядом с хозяином, лежавшим на носилках, и застыл, словно изваяние. Казалось, он понимал всё не хуже людей.
Грязного лохматого пассажира высадили за пределами больничной территории, чтобы никто не видел. Лида протянула водителю деньги.
— Убери и не вздумай обижаться! Деньгами она сорит, ишь ты… богачку нашла.
Пять долгих суток Лида не отходила от Павла, в груди которого будто надрывно играла хриплая гармонь, разрывая её сердце. За это время она передумала обо всём, и память прокрутила всю жизнь, словно документальный фильм.
Приезжал встревоженный Алексей, и матери пришлось рассказать сыну всё, что случилось. Он посидел у кровати отца, спящего под капельницами.
— Забери Верного домой, сынок, от греха подальше. Он уже сам не свой. Я за него боюсь.
Позвонив на работу, Алексей с трудом выпросил пару дней отпуска и сразу же отправился в родительский дом.
Все это время Верный лежал под окнами больницы и ждал хозяина. Когда пёс только появился здесь, персонал испугался и пытался прогнать его с территории, но он никуда не ушёл.
Как он мог уйти, если здесь находился человек, ради которого он жил и дышал? Людям этого было не понять. Каждый раз, когда открывалась входная дверь, Верный вздрагивал и с надеждой всматривался в выходящего. Поняв, что это не тот, кого он ждёт, пёс снова уныло опускал голову и становился похож на нищего, протягивающего руку за милостыней.
И вдруг Верный радостно встрепенулся, услышав такой знакомый и любимый звук мотора хозяйского мотоцикла.
Алексей угостил собаку, приласкал её и попытался усадить Верного в люльку, но тот категорически отказался. Не помогло даже появление Лиды. Пёс не слушался. После долгих уговоров попробовали строгость — начали ругать. Верный развернулся, выбежал за ворота и скрылся в кустах. Когда Алексей уехал, он вернулся и снова лёг на своё место под окнами.
Овчарку заметил главврач. Узнав историю преданного пса, он распорядился, чтобы работники кухни его подкармливали.
— Ты, братец, прямо русский Хатико, — задумчиво произнёс доктор, глядя на Верного. — Не переживай, поднимем твоего хозяина на ноги.
На шестые сутки Павел окончательно пришёл в себя. Он сильно похудел, лицо осунулось, на щеках проступила щетина. Рядом сидела Лида — усталая, с тёмными кругами под глазами.
— Лида, сколько я тут лежу?
— Пять дней.
— А ты как здесь оказалась?
— Да так… заехала проведать.
Он сразу же попытался встать, и вскоре его перевели в общую палату. Лида уехала домой, сухо спросив, что привезти завтра.
— Лид, прости, но мне ничего не нужно. Не хлопочи. Я того не стою.
Верный, заметив хозяина в окне, оживился, запрыгал, тонко повизгивая, словно щенок. У Павла на глаза навернулись слёзы. Ждёт… А зачем? Дороги домой для него больше нет, а без хозяина пёс не уйдёт. Забрать с собой Верного он не может. Что с ним будет дальше? Бросить его невозможно — сердце разрывается на части. Горе горькое…
Нужно было предупредить Свету — наверняка ждёт, волнуется. Вечером, улучив момент, когда постовая сестра вышла, Павел позвонил ей. По голосу он сразу понял — Света сильно навеселе. Это подтверждали и громкие женские и мужские голоса в квартире.
— Ой, Пашенька, как же ты так разболелся, а я жду-жду. У нас тут у сотрудницы день рождения — сначала на работе посидели, теперь у меня продолжаем. Я завтра обязательно приеду, жди! Пока!
В палате с Павлом лежали ещё четверо мужчин.
— Жене звонил? Молодчина она у тебя. Пять дней от тебя не отходила, ухаживала. Эх, всем бы таких жён… — вздохнул, отложив журнал, пожилой, солидный Фёдор, самый рассудительный среди больных.
Остальные его дружно поддержали.
«Не призналась… сказала, что просто заехала, а сама все пять дней рядом была», — подумал Павел, вспоминая холодный тон и отстранённый взгляд Лиды.
Приехал сын, привёз еду, приготовленную матерью.
— Ты что натворил-то, батя?
Между ними состоялся тяжёлый мужской разговор. Алексей твёрдо встал на сторону матери, чем сильно ранил отца.
Света не приехала ни на следующий день, ни через два, ни через неделю. Павел больше ей не звонил — почему-то стало противно. Лида приезжала несколько раз, передавала передачи и уходила.
Верный радостно встречал хозяйку и Алексея, но домой идти по-прежнему отказывался. Павел по вечерам, закутавшись в тёплый халат, тайком выходил к Верному. Пёс скулил, лизал ему руки и всё заглядывал в глаза, будто спрашивая: «Ты меня не бросишь?»
К концу второй недели зарядил ледяной дождь. Промокший Верный, продрогнув, перебрался под навес котельной, откуда хорошо просматривались и окно палаты, и вход в больницу.
Туда же, поближе к теплу, сбежалась стая голодных бездомных собак. С десяток крупных псов не терпели чужаков и набросились на овчарку. Завязалась драка. Верный бился отчаянно, но силы были неравны. Если бы не вышел кочегар с тяжёлой кочергой, разогнавшей стаю словно по волшебству, пёс наверняка погиб бы.
Павел выбежал к Верному в одной пижаме и тапочках, не обращая внимания на крики медсестры и санитарки. Вид израненного, хромающего на прокушенную лапу, но безмерно радующегося ему Верного ударил в сердце, как молния.
«Это всё я… Всех бросил, всех предал, заставил страдать, как последний подлец. И ради чего? Недаром говорят — седина в бороду, бес в ребро. Дурак… Какой же я дурак…»
Он пошёл к главврачу.
— Выписывайте меня. Не могу больше тут лежать. Я здоров, как бык. Мне срочно домой надо. Не выпишете — уйду сам.
Старый доктор внимательно посмотрел на него.
— Уколы есть кому делать?
— Есть. Неподалёку бывшая медсестра живёт, пенсионерка. Договорюсь, будет приходить.
Павел позвонил Лиде. На следующий день они ехали в такси. На заднем сиденье рядом с Павлом, гордо выпрямившись, сидел весь вымазанный зелёнкой Верный.
Доехав до переправы, зашли к Кольке, забрали чемодан. Постепенно всё наладилось, улеглось, забылось.
Павел уволился с завода и устроился в леспромхоз. Теперь он каждый вечер возвращался домой, а по выходным, как прежде, были рыбалка и лес — обязательно с неизменным спутником Верным.
Жили спокойно, хорошо, без потрясений и бед. Если не считать одного случая: Верный, улучив момент, вытащил из-под кровати большой кожаный чемодан Павла и разорвал его в клочья, посчитав главным виновником всех бед.
Это была продуманная, простая месть преданного пса за всё, что ему пришлось пережить. Ругать его никто и не подумал — чемодан был никому не нужен. Туда ему и дорога.
