До рассвета оставалось ещё часа три, а сон так и не приходил. Бабушка Ульяна поднялась, аккуратно застелила кровать, привела себя в порядок и, поёживаясь от утренней прохлады, занялась печкой.
Зима в этом году выдалась почти без снега, зато с лютыми морозами. Печь приходилось топить дважды в сутки — утром и под вечер, потому что к утру изба снова выстывала. Ульяна осторожно выгребла золу, настругала лучины и, чиркнув спичкой, подожгла сухую растопку.
Дрова, приготовленные ещё с вечера, хорошо подсохли и сразу вспыхнули ровным пламенем, постепенно прогревая кирпичные бока печи. Бабушка задержалась на мгновение, глядя на огонь и тихо улыбаясь своим мыслям и воспоминаниям, затем прикрыла дверцу. Внутри загудело — печка ожила, наполняя дом теплом. Начался новый день. Очередной в длинной череде семидесяти прожитых лет.
Изба, срубленная когда-то мужем в благополучные для села «застойные» времена, до сих пор стояла крепко. В прошлом году зять перекрыл крышу, так что за дом можно было не переживать. Со здоровьем, слава Богу, тоже всё ладно — грех жаловаться. В загоне у сарая важно расхаживал петух, присматривая за десятком кур, а Тузик носился по двору, время от времени подавая голос — отрабатывал свою миску.
Летом Ульяна почти не вылезала из огорода. Ей нравилось копаться в земле, выращивать овощи и для себя, и для дочкиной семьи. Внуки помогали с радостью, зять был уважительный, хозяйственный, всегда подставит плечо. В их доме царили согласие и смех — дочери повезло.
А вот зимой становилось тоскливо. Какие тут заботы? Печку протопить, курам зерна подсыпать, Тузика накормить, да себе еду сварить — и все дела. Снег, если выпадал, зять убирал, а иной раз и сама с удовольствием бралась за лопату.
В доме теперь были и водопровод, и санузел — опять же стараниями зятя. Не то что раньше: за водой к колодцу, в уборную — мороз и страх вспомнить. Сейчас жить можно. Но всё равно — скучно. Дочка или внуки забегут на минутку и снова по делам. Самой к ним идти — мешать не хочется. После смерти мужа поговорить стало не с кем. Ох-хо-хо…
Ульяна разогрела на плите корм для Тузика — странно, что его сегодня не слышно, — и собралась выйти во двор, покормить собаку и кур. Шагнув на крытое крыльцо, она вдруг едва не споткнулась о большую меховую кучу, припорошенную инеем.
— Гос-с-с-поди… Это ещё что такое? — испуганно прошептала она и вздрогнула, когда куча зашевелилась, превращаясь в крупного черно-белого кота.
Жёлтые глаза недовольно уставились на хозяйку, будто говоря: «Ходят тут всякие, спать не дают». Кот лениво потянулся, словно ночевал не на морозе, а на горячей печке, широко зевнул и степенно отошёл в сторону, освобождая ей дорогу.
Оглядываясь на кота с заметной осторожностью, бабушка Ульяна направилась к собачьей будке. Тузик, жалобно поскуливая, осторожно выбрался наружу, покрутил головой и, заметив на крыльце чужака, мгновенно спрятался обратно. Было очевидно — знакомство у них уже состоялось, и не самое приятное. Хозяйка лишь сокрушённо вздохнула и покачала головой:
— Ну и что ты, хулиган, собаку до смерти перепугал? Он же теперь при тебе даже поесть не решается!
Так оно и вышло. Тузик и носа не показывал, даже когда бабушка стояла рядом, словно щитом прикрывая его. Насыпав курам корм и проверив двор, Ульяна снова поднялась на крыльцо. Кот сидел у самой двери — неподвижно, будто статуя, лениво обозревая владения своими жёлтыми, внимательными глазами.
Стоило ей приоткрыть дверь, как кот немедленно поднялся, гордо распушил хвост и, не оглядываясь, прошёл в дом первым — словно всегда здесь жил. Бабушка только удивлённо хмыкнула.
Пока она раздевалась и снимала валенки, кот уже устроился на табурете у стола и так строго глядел на неё, что Ульяне вдруг стало неловко, словно она в чём-то провинилась.
— Гляди-ка ты… — пробормотала она. — Прямо как свёкор мой покойный смотрит. Один в один!
В памяти всплыли первые годы замужества, когда она, ещё совсем девчонкой, переступила порог дома мужа. Так же сурово и внимательно глядел на неё его отец — казалось, видит насквозь. А позже, когда они вместе с сыном сложили эту самую избу, стало ясно: за строгим взглядом скрывались честность, справедливость и большое сердце фронтовика.
— Откуда ты только взялся, такой важный? — тихо спросила бабушка, стараясь не встречаться с ним взглядом. — Не местный ты. Не наши это края… Забрёл, значит?
Ответом было молчание и всё тот же тяжёлый, оценивающий взгляд.
— Ладно уж, — сдалась она. — Сейчас накормлю, потерпи.
Из холодильника появилась банка молока, которое Ульяна перелила в металлическую миску и поставила на плиту — слегка подогреть. Из кастрюли с супом она выловила кость с мясом и поставила обе миски у стола.
Кот подошёл не спеша, понюхал угощение и с достоинством приступил к трапезе. Прижав кость лапой, он отрывал мясо, чавкая так основательно, что брызги разлетались вокруг.
— Вот уж бродяга… — качала головой хозяйка. — Интересно, в каком приюте тебя таким воспитали?
Кот, разумеется, тайну своего прошлого раскрывать не стал. Закончив с молоком, он направился в комнату и без всяких колебаний устроился прямо на застеленной кровати, предоставив Ульяне честь убирать за ним.
Ворча себе под нос, бабушка помыла миски, вытерла пол. За окном уже серело — зимнее утро вступало в свои права. В этот час Тузик, улучив момент, поспешно ел из миски, постоянно озираясь на окна, опасаясь появления грозного соседа.
Увидев кота, растянувшегося на покрывале, Ульяна долго молча стояла, надеясь, что он обратит на неё внимание. Напрасно.
— Я так понимаю, ты тут надолго? — неожиданно для самой себя она заметила, что говорит почти ласково.
Кот поднял голову, взглянул на неё и медленно моргнул — будто дал согласие. Затем широко зевнул и снова улёгся, закрыв глаза.
Апрельское солнце пригревало всё сильнее. Рассада уже переехала на веранду и радовала глаз крепкими зелёными листочками. Радовался и Василий — так без лишних раздумий бабушка назвала кота. Он не возражал. Скоро начнутся огородные хлопоты, зять уже возился с мотоплугом, готовя землю.
— Ну что, помощник мой, Василий, — улыбалась Ульяна, поглаживая его по голове.
— А как же! — мурлыкал он. — Без меня тебе никак!
И правда — шагу без неё не делал. В магазин — Василий рядом. К подруге — он впереди, хвост трубой. Местные псы предпочитали заранее уступать дорогу, стоило ему лишь взглянуть. Тузик тоже признал его главенство, иногда робко подходил и лизал в морду. Василий морщился:
— Отстань, не люблю, — но зла не держал.
В один особенно тёплый день они возвращались из магазина с пряниками и банкой маслин — Василий их обожал и каждый вечер требовал свою порцию.
— Ну что ты в них находишь? — удивлялась хозяйка.
— Ты просто не понимаешь, — важно отвечал он.
У соседских ворот стояла большая машина.
— К Ильиничне сын из города приехал, — пояснила Ульяна.
Василий насторожился, прижал уши и недовольно зарычал, но хозяйка не обратила внимания.
Во дворе было непривычно пусто — Тузик не выбежал навстречу. Василий уже поднялся на крыльцо, когда бабушка вдруг замерла: по огороду к ним бежало нечто, чего она прежде никогда не видела.
Собака… но словно без шерсти, с маленькими глазками и огромной пастью.
— Тётя Ульяна, стойте! — кричал сосед. — Это мой буль! Он не тронет, если не двигаться!
Страх сковал тело, но в этот момент Василий прижался к её ноге. Шерсть встала дыбом, спина выгнулась, и он молча шагнул вперёд. В двух шагах противники остановились, оценивая друг друга.
К счастью, хозяин успел подбежать и пристегнуть поводок. Извиняясь, он увёл пса, который напоследок взглянул на Василия с уважением.
Тузик появился из ниоткуда, тявкнул для вида и посмотрел на Василия в ожидании одобрения. Тот лишь фыркнул и поспешил к хозяйке, успокаивая её громким мурчанием.
— Фух… — выдохнула Ульяна, опускаясь на ступеньку.
Гладя Василия, она чувствовала, как к ней возвращается спокойствие.
— Пойдём, Васенька, — сказала она, поднимаясь. — Маслину заслужил.
И, пропуская его в дом, с улыбкой добавила:
— Вот что значит — мужик в доме. Слава Богу!
