— Посмотри-ка, Лидочка, что за беда на дворе, — проговорил Игорь Степанович, обращаясь к фотографии на прикроватной тумбе. — Думаешь, крышу не унесёт?
Гроза, что обрушилась на деревушку Ключи, казалось, решила не просто напугать — стереть её с карты. Старые тополя гнулись к самой земле, крыши скрипели от натиска ветра, а домашняя птица с шипением забивалась в углы сараев. Даже те, кто прожил в деревне всю жизнь и видел немало, сегодня предпочли запереться в домах и молча читать молитвы.
Игорь Степанович смотрел в окно, но видел вовсе не бурю. Все его дни, словно дождинки на стекле, слились в один — серый, холодный, без начала и конца. Вчера. Сегодня. Завтра. Всё одно.
На снимке Лида улыбалась ему из далёкого летнего дня. Три года прошло, как она ушла, а он всё продолжал с ней разговаривать: советовался, жаловался, делился новостями и мыслями.
Соседи считали, что у него немного «поехала крыша».
— Завтра, наверное, стоит сходить в лес, глянуть, сколько деревьев повалено, — пробурчал он, отведя взгляд от окна.
Утро наступило с какой-то необычной тишиной. Такой звенящей, что аж уши закладывало. Буря ушла, оставив после себя ломаные сучья, выбитые черепицы и громадные лужи.
Натянув резиновые сапоги и взяв с собой старую палку — без неё по раскисшей тропе не пройти, — Игорь вышел к лесу. Не сказать, чтобы ему был сильно нужен лес. Просто дома стены будто давили, а лес — он молчит и вопросов не задаёт.
За деревней картина была тяжёлой: вырванные с корнями сосны, треснувшие стволы, затопленные ручьи. Игорь угрюмо пробирался через хаос.
— Весёленькая картина, — проворчал он, отталкивая палкой одно из упавших деревьев.
Вдруг он замер. Прислушался. Поначалу — ничего. А потом — писк. Слабый, тонкий, как будто его и не было. Показалось? Но звук повторился — жалобный, безысходный. Игорь прищурился, определяя направление.
— Мало ли что, — пробормотал он и всё же сделал шаг в сторону.
И снова — тот самый писк. Идёт откуда-то из-под веток.
Он стоял, борясь с внутренним голосом. Зачем? Что там может быть — раненая птичка, жаба, мусор? Стоит ли?
Но руки уже тянулись. Он начал разгребать сломанные сучья. Сначала увидел просто грязную кучку. Потом она шевельнулась. И в глаза ему уставились два крошечных глазика — полные страха, как у живого существа, которого только что вынули с того света.
Щенок. Грязный комок, не больше ладони.
— Вот зачем ты мне, скажи, сдался? — тихо спросил Игорь, уже зная, что уйти просто так он не сможет.
Он присел на край канавы, глядя на дрожащего щенка, которого держал в ладонях. Тот едва дышал, не издавая ни звука — как будто даже на всхлип сил не осталось.
— Что с тобой делать теперь?
Малыш только еле заметно подрагивал, грудная клетка быстро поднималась и опускалась. Вокруг — ни следа других щенков, ни матери. Лес после шторма выглядел мёртвым.
— Не моё это. Природа знает, как быть, — сказал Игорь, аккуратно положив щенка на сухую кочку. — Кто крепкий, тот выживет.
Он развернулся и пошёл обратно. С каждым шагом в груди всё сильнее ныло.
Ночью ему приснилась Лида. Молодая, красивая, в синем платье, которое он особенно любил. Она стояла у окна, смотрела в сторону леса. Молчала. Но Игорь знал — не зря она ему приснилась.
Проснулся он в поту. Было ещё темно, только едва-едва серело за окном. Почти пять утра.
— Совсем крыша поехала… — буркнул он, натягивая сапоги и куртку. — Из-за какого-то комка шерсти сон потерял.
Дорога в лес стала ещё тяжелее: земля раскисла, тропинка скользила, дважды он чуть не растянулся, громко ругаясь на всё подряд — и на погоду, и на себя, и на этого чёртова щенка.
Кочка была пуста. Игорь облегчённо выдохнул: «Наверное, мать нашлась. Или кто другой подобрал». Но мысль, что щенка могли найти, никак не вязалась с реальностью: мать бы вернулась давно, а чужих тут в такую рань — никого.
Он сделал круг, якобы «на всякий случай». И вдруг увидел: под стволом накренившейся берёзы, на крошечном сухом пятне, сидел он — тот же щенок. Тихий, неподвижный. Только глаза — живые. Ждал.
— Упрямый ты, однако, — хмыкнул Игорь. — Прямо как я.
Он тут же осёкся. Откуда это — «как я»?
Но в этом грязном комке было что-то своё. Такое же одинокое, упрямое, сломанное, но не сдавшееся.
Щенок только смотрел. Прямо. Молча. Будто знал: вернётся. Дождётся.
— Ну ладно, будь что будет.
Он поднял его, тот почти ничего не весил. Завернул в пол куртки, прижал к груди и пошёл домой, ощущая, как под его рукой часто-часто бьётся маленькое сердце.
День был тяжёлым. Щенок отказывался есть, не пил. Игорь пробовал поить его молоком, капал из пипетки — без толку.
— Как же тебя звать-то? — устало проговорил он к вечеру. — Пусть будешь Тимка. Был у нас такой пёс. Толковый был. Если выживешь — имя оправдаешь.
Под утро его разбудил тонкий звук. В коробке, где он устроил Тимку, что-то поскуливало. Включив ночник, Игорь увидел, как щенок, дрожа, сидит, пытаясь удержаться на лапах, и тянется взглядом к нему.
— Что такое?
Он опустил руку. Тимка лизнул пальцы. Слабо, но точно. Игорь понял: голоден.
— Ах ты ж беда ты моя…
Значит, не всё потеряно. Он жив. И хочет жить.
Игорь, кряхтя, отправился на кухню. Сварил кашу на бульоне, нарезал мясо. Всё смешал.
— Ну, давай. На, малыш.
Щенок понюхал, сделал шаг — и начал есть. Торопливо, взахлёб.
— Вот так, — Игорь улыбнулся. — Кто цепляется за жизнь — тот и побеждает. Правда, Тимка?
Щенок поднял мордочку и глядел так, словно понимал каждое сказанное слово.
Спустя неделю Тимка окреп настолько, что уже носился по дому как вихрь. Игорь сколотил для него лежанку в углу кухни, но толку от неё было мало: щенок засыпал исключительно возле него — у ног или прижавшись боком.
Выяснилось, что забот с появлением щенка немало. Его нужно кормить по расписанию, выводить гулять, учить простым командам. Игорь вспомнил, что у Лиды где-то была старая книжка о собаках — точно, на верхней полке в шкафу, вся в пыли, забытая.
— Гляди, Лидочка, — говорил он, обращаясь к фотографии жены, показывая ей Тимку, который в это время крутился волчком, ловя собственный хвост. — Тимка. Из лесу. Все твердили: не выкарабкается. А он, смотри, какой ловкач!
Иногда Игорю казалось, что на снимке Лида улыбается чуть теплее, когда он говорит про них с Тимкой.
Обыденные дела — заправить постель, позавтракать, привести в порядок бороду — приобрели новый смысл. Теперь к ним добавились утренние и вечерние прогулки, приготовление еды для пса, возня на полу.
А Тимка всё это время смотрел на Игоря так, будто весь его мир вращался вокруг него одного.
— За что ж ты меня так любишь? — спрашивал он его. — Я ведь тебя сразу бросил, помнишь? А ты всё равно дождался…
Щенок, склоняя голову на бок, будто отвечал без слов: «Ну и что? Главное — ты ведь пришёл».
Первый снег свалился неожиданно — в самом начале ноября. Они с Тимкой возвращались с вечерней прогулки, когда крупные белые хлопья начали опускаться на холодную землю.
— Смотри, зима пожаловала, — проговорил Игорь, запрокидывая голову и ловя снег в бороду.
Тимка, уже подросший, но ещё неуклюжий и с лапами, словно от взрослой собаки, прыгал вокруг, ловя снежинки пастью.
Но тут налетел ветер, швырнул в лицо горсть колких ледяных крупинок. Игорь поморщился:
— Пошли-ка, малец, домой. Не нравится мне небо — вьюга начнётся.
Тимка будто понял — прижался к ноге, и они поспешили в сторону дома.
Ночью началась настоящая метель. Ветер выл в трубе, снег бил по окнам, словно кто-то настойчиво просился внутрь. Игорь проснулся от этого шума, потянулся рукой — щенка рядом не оказалось.
— Тимка? — позвал он в темноте. — Ты где, а?
Ответа не было.
Он приподнялся на локтях, прислушался. Тимка обычно откликался сразу.
— Тим?!
Где-то в доме послышался странный шорох, будто кто-то рвал ткань. Игорь схватил телефон, включил фонарик и поспешил в гостиную.
На полу вытянулся Тимка. Он часто и тяжело дышал, хватая воздух открытой пастью. Рядом валялся разорванный коврик —, видно, в приступе схватил его зубами.
— Тимка! Что с тобой?!
Щенок не ответил, только глухо застонал, и этот звук показался Игорю нечеловечески страшным.
— Спокойно, спокойно, малыш, — он опустился на колени и пытался понять, что происходит.
Живот пса был вздут, глаза закатывались. Игорь метался по дому в панике — врачей в деревне нет, ветеринара тем более. А за окнами ревёт метель…
Он гладил Тимку, бормотал бессвязные слова, пытался напоить — всё безрезультатно. Щенка скручивало в судорогах.
— Думай, Игорь, думай! У кого ж был пёс… Михалыч? Нет, у Петровых. Точно. У них овчарка, значит, знают, к кому возили!
В четыре утра, не задумываясь, Игорь завернул щенка в одеяло и бросился на улицу. Снег слепил лицо, ветер сбивал с ног. Дом Петровых — на другом краю деревни, обычно пятнадцать минут, но сейчас — как путь через полмира.
— Держись, малыш… только держись, — шептал Игорь, прижимая Тимку к груди. — Не вздумай сейчас уходить.
В доме Петровых было темно. Он застучал в дверь с такой силой, что проснулась вся улица.
— Петров! — перекрикивал бурю. — Открывай, ради Бога!
Дверь открылась через минуту. На пороге стоял сонный Петров в телогрейке и шапке набекрень.
— Игорь? Ты что, с ума сошёл? Чего орёшь?
— Щенок… умирает… — тяжело дыша, прохрипел Игорь и ввалился в дом.
— Этот, из лесу? А я при чём?
— У тебя ведь овчарка была. К какому ветеринару возили?
— В райцентр, к Николаичу… Но ты с ума сошёл! Ночь же, метель, дороги завалены!
Игорь вцепился в него обеими руками:
— Звони! Прямо сейчас. Я всё заплачу.
Петров, глядя в глаза соседа, быстро открыл контакт в телефоне. Николаич, ворча и проклиная ночь, согласился приехать, но сказал, что до деревни не доберётся.
— Жди у поворота на Сухой Лог. Дальше — пешком не проберусь. Через час буду.
Петров дал ключи от своей «Нивы».
— Сцепление не рви, понял? Только аккуратно!
Игорь, не отвечая, бросился к машине. Он когда-то водил — давно, но руки помнили.
Этот час стал мукой. Машину носило по снегу, дворники едва справлялись, а Тимка на соседнем сиденье казался безжизненным.
У поворота стоял Николаич с чемоданчиком. Осмотрел щенка — и лицо его стало серьёзным.
— Похоже, заворот. Промедление — смерть.
В дороге он делал уколы, проверял пульс, что-то бормотал. Игорь лишь молча гнал машину вперёд.
— Выкарабкается, — наконец сказал врач. — Но ты, мужик, с мозгами не дружишь. Костями, говоришь, кормил?
— Да… просил. Только один раз…
— Вот этот один раз и мог стать последним. Никогда, слышишь, никогда не давай трубчатые кости.
Когда вернулись, Игорь не отходил от Тимки. Он сидел рядом до самого утра, слушая, как ровно дышит щенок. Он был жив. Слабый, обессиленный — но живой.
И в ту минуту, впервые за три года после Лидиной смерти, Игорь заплакал. По-настоящему. Без стыда. Рядом Тимка приоткрыл глаза, коснулся его ладони влажным носом.
— Прости меня… — шептал Игорь. — Мы с тобой справились. Слышишь? Справились…
— Игорь, да ты с ним как с младенцем! — усмехался Петров, наблюдая, как тот аккуратно вытирает Тимке лапы после прогулки.
— А как иначе? Он ведь всё чувствует.
Теперь Игорь был совсем другим. Тот, кто ещё недавно шарахался от людей, каждое утро гулял по деревне с Тимкой. Старушки улыбались, протягивали печенье, мужики интересовались, как там «лесной гость».
А Тимка рос — уши торчком, хвост кольцом, глаза умные. Из грязного комка получился настоящий красавец.
— Да уж, крепкий малый, — качали головы деревенские. — Может, и правда, волчонок?
Игорь только усмехался. Он знал: Тимка — из тех, кто не сдается. Как и он сам.
На собрании по поводу колодца к нему подсела Марья, вдова из соседнего дома.
— Слушай, Игорь… я тут пирогов напекла. Приходи. С Тимкой.
Он хотел отказаться. Но увидел глаза — тёплые, родные. Тимка лизнул ей руку.
— Если Тимке можно — зайду, — буркнул он.
Вечером надел рубашку понаряднее, причёсал бороду.
— Лидочка, ты не против? Просто чай, ничего больше…
И ему показалось — с фотографии она смотрит мягко, будто разрешает.
На крыльце Тимка уже ждал.
— Ну что, пора нам?
Пёс вильнул хвостом.
— Собрался на свидание? — поддел Петров.
— А почему нет? — Игорь улыбнулся.
— Сам ведь говорил: на кой тебе тот щенок? Не жилец…
Игорь замер. Тимка тёрся у его ноги — тёплый, настоящий.
— Я и сам думал, что недолго протяну, — тихо сказал он. — А теперь вот — живём.
И они пошли вдоль улицы. Человек и пёс, которых жизнь уже почти сломала — но не добила. Потому что они нашли друг друга.
