Вадим увидел её ещё издалека. Худющая, с редкой, свалявшейся шерстью, она брела вдоль заснеженной обочины, чуть заметно прихрамывая. Вьюга свистела в ушах, ветер драл за одежду, а мороз сковывал каждую клеточку. Минус пятнадцать, и никого не волнует. Перед ним пронеслись три машины — притормозили, посигналили и укатили. И у Вадима могли бы быть свои дела, но он остановился.
Он бросил взгляд в зеркало — пусто. Выругался, развернул старенькую «Ниву» и припарковался рядом с псиной.
— Эй! Иди ко мне! — окликнул он, приоткрыв дверь.
Собака вздрогнула и прижала уши. — Не бойся, говорю же!
Животное не шелохнулось. Пришлось выбираться самому, утопая в снегу. Что-то незнакомое толкало Вадима вперёд. Он протянул ладонь в потёртой перчатке. Собака зарычать не смогла — сил не хватило. Вздохнула и, словно сдалась, позволила взять себя на руки. Лёгкая, как пушинка.
На старом пледе в салоне она свернулась в калачик и сразу прикрыла глаза. — И куда тебя теперь, скажи? — пробормотал Вадим, включая передачу.
Он и сам знал, чем это обернётся. Услышит от Алевтины всё, что накопилось за годы. «Ты вообще в своём уме? Нам только бродячей собаки не хватало!» Но, может, сегодня всё пройдёт спокойно — мало ли, вдруг день хороший, пирог в духовке, любимый сериал идёт. Но чуда не случилось.
Алевтина стояла у ворот, закутавшись в пуховый платок, всматривалась в машину. Увидела, как Вадим вынимает кого-то с заднего сиденья — и лицо тут же потемнело.
— Это ещё что за цирк?! — вскинулась она.
— Да собака, — спокойно произнёс Вадим. — По дороге шла, вся замёрзшая.
Алевтина плотно сжала губы. Он знал: когда рот превращается в тонкую линию — хорошего не жди.
— Я вижу, что не кошка. Ты чего, домой собрался тащить её? С больной, может, заразной псиной?
Собака в его руках еле шевельнула хвостом, а в карих глазах читалась немая просьба. Вадиму на мгновение показалось — Алевтина сдастся. Но нет.
— Убирай. Немедленно, — процедила она. — В дом даже не думай заходить.
Ветер усилился, закручивая снежные вихри. Вадим переминался с ноги на ногу, но не двигался. Он хотел что-то сказать — впервые за долгое время, но проглотил слова. Лучше — дело.
— Ладно. Не в дом, так не в дом, — тихо произнёс он.
В машине собака, будто поняв, что остаётся, тихо вздохнула и ткнулась носом в его ладонь.
— Поехали на дачу, — сказал он. — Там хоть сарай есть.
Сарай встретил его влажным запахом дерева и старых яблок. Там давно уже не убирались, но стены держали тепло. Вадим положил собаку в угол, расстелил пару пледов. Она сразу свернулась клубком.
— Ты у нас, значит, Муха будешь, — усмехнулся он. — Маленькая, еле слышно жужжишь.
Муха склонила голову набок, будто соглашаясь. Вадим потрепал её за ухом и добавил: — Завтра еду привезу. Не переживай.
Алевтина ничего не спросила, когда он пришёл домой поздно вечером. Только молча поставила перед ним остывший ужин.
Так прошла неделя. Каждый вечер Вадим заезжал на дачу: привозил корм, воду, делился остатками ужина. Муха встречала его тихим повизгиванием, и, кажется, уже немного округлилась.
А в один из вечеров — писк. Сначала подумал: мыши. Но Муха не подошла к еде, а потянула его за рукав — к своему лежаку. И там он увидел их. Крошечных, слепых, тёплых. Щенков. Шесть штук.
— Вот оно что… — Вадим опустился на корточки. — Так вот почему ты еле шла…
Он сразу понял: они не переживут эту ночь. Ни Муха, ни малыши. В сарае холодно, снаружи — февраль. Он посмотрел на них и почувствовал — должен что-то сделать.
В углу пылилась большая коробка от старого обогревателя. Вадим расстелил в неё свой шарф и по одному переложил щенков. Последнего едва нашёл — прижался к Мухе, не шевелится. Он аккуратно поднял его, прижал к груди.
— Всё, поехали домой, — твёрдо сказал он. — Все вместе.
В салоне машины гудела печка, выставленная на максимум. Муха, свернувшись кольцом вокруг коробки с щенками, с тревогой смотрела в окно. Она еле держалась на лапах — истощение брало своё.
«Ничего, — успокаивал себя Вадим. — Откормим, сил наберётся. Щенков выкормит».
Но мысль о том, как на всё это отреагирует Алевтина, тяготила. Прожили вместе три десятка лет, а сейчас он впервые собирался ослушаться её. Не из упрямства — по совести. Не оставить же их на погибель!
Когда машина притормозила у дома, Вадим заглушил двигатель и немного посидел в тишине. Потом собрался с духом, глубоко вдохнул и только тогда открыл дверцу. Осторожно поднял коробку с живым грузом.
— Муха, пошли, не бойся, — позвал он пёсика, прятавшегося в углу салона. Та неуверенно выглянула и нехотя выбралась наружу.
Алевтина, услышав, как поворачивается ключ в замке, вышла в коридор. Была уже в домашнем халате, с полотенцем на голове после душа.
— Ты где шлялся? Я три раза тебе звонила, — начала она раздражённо, но тут взгляд упал на коробку… потом — на собаку.
— Ты в своём уме?! Зачем ты эту грязную шавку домой притащил?!
Вадим спокойно опустил коробку на пол и тихо произнёс:
— Там щенята.
— Щенята?! — Алевтина будто отпрянула от него. — Ты что, всех их притащил?
Он отогнул уголок шарфа, прикрывавшего коробку. Внутри жались друг к другу крохотные тельца — розовые, беспомощные, спящие в кучке.
— Вот как, — её голос стал ниже, хрипловат. — Всех решил притащить?
— У нас в доме тепло, — без лишних слов ответил он. — А у них и стен толком нет.
Снаружи воем завывала метель.
— Я их у батареи устрою. А утром подумаем, что делать, — добавил Вадим, не дожидаясь согласия.
Алевтина застыла. Её обычно цепкий и уверенный взгляд был рассеянным, потерянным.
— Ты… — начала она, будто собираясь снова закричать, но сдулась, как воздушный шарик. — На старости лет совсем с катушек съехал.
Тон уже не был прежним. Соседка с этажа часто говорила: «Сначала Алевтина орёт, потом — соглашается». Так и было.
Муха, которая всё это время пряталась за ногами Вадима, робко шагнула вперёд. Хвост слегка дрогнул, глаза обратились к женщине с мольбой, в которой могло растаять даже самое каменное сердце.
— Худющая, грязная, блох, наверное, полно, — пробурчала Алевтина. — Как ты вообще додумался?!
Но в голосе её уже не было прежней резкости.
— Это ненадолго, — мягко сказал Вадим. — Щенки подрастут и…
— А потом ты их обратно в сарай на мороз отвезёшь, так? — не дала договорить она. — Так и будем теперь жить?
Он промолчал. Просто взял коробку и понёс в спальню, туда, где батарея жарила лучше всего. Удивительно, но Алевтина не остановила его. Даже не пошла следом — осталась стоять на месте, в коридоре, словно ошеломлённая.
Муха, всё ещё прихрамывая, медленно потрусила за хозяином.
«Надо её искупать, — думал он, устраивая щенят на подстилке у батареи. — Накормить как следует. Имя? Да зачем? Пусть будет Муха».
Позже, вечером, Алевтина без слов вошла в комнату и поставила на пол миску с водой. Оценивающе посмотрела на свернувшуюся у батареи собаку, фыркнула и вышла. Это была её первая сдача позиций.
К утру щенки чуть окрепли, а Муха, кажется, впервые за долгое время выспалась. Вадима разбудил шёпот с кухни — жена тихо с кем-то разговаривала.
— Что ж ты такая заморённая… На, поешь. Только не думай, что я тебя всерьёз воспринимаю, — слышалось сквозь дверь.
Он улыбнулся в подушку и притворился, что спит, когда она заглянула проверить. Вторая капитуляция.
Прошла неделя — и Муха уже чувствовала себя хозяйкой на кухне. Алевтина бурчала о шерсти на ковре и о собачьем запахе, но варила ей мясную кашу каждое утро. Щенков переселили на старенький плед, расстеленный на матрасе.
— Смотри, рыженький — копия Саньки в детстве, — как-то сказала она, рассматривая подросших щенков. — Такой же упрямый.
Вадим взглянул на жену и впервые за долгое время улыбнулся искренне. Улыбка была такой тёплой, что даже морщинки разгладились.
— Очень похож, — согласился он, голос чуть дрогнул. — Помнишь, как Санька котёнка принёс, а мы его не приняли?
Алевтина вздохнула:
— Помню. Плакал, бедняга. А мы боялись — вдруг аллергия, вдруг не прокормим, мебель поцарапает…
— До сих пор нам это вспоминает, — тихо добавил Вадим.
Они переглянулись, и в этом взгляде что-то изменилось. Как будто весна прорвала лёд, сковывавший их души.
Когда пришла весна, щенки подросли настолько, что пора было искать им новый дом. Алевтина сама занялась этим: написала объявление на форуме, обзвонила друзей. Первым уехал рыжий — племянница забрала, та самая, которую Алевтина особенно любила.
— Смотри у меня, корми хорошо, — наказывала она. — И про прививки не забудь.
Троих разобрали по частным дворам — одного взял лесник, двоих приютила семья фермера. Остался лишь один, самый крошечный — долго никто не хотел брать.
Но однажды на пороге появилась соседка с внуком — мальчиком лет десяти, худым и с костылями. Щенок, завидев его, сам прыгнул на колени и лизнул в нос. А мальчик рассмеялся — звонко, чисто, как колокольчик.
А Муха… осталась. Спала возле печки, утром провожала Вадима и вечером встречала с радостным лаем. Даже Алевтина, при всём своём сопротивлении, привязалась.
Теперь она спрашивала по утрам не «где тапки?», а «Муху покормил?».
