Дмитрий Степанович, мужчина в возрасте, но ещё крепкий и энергичный, уже несколько лет как на пенсии подрабатывал дворником в одном из густонаселённых районов мегаполиса.
Работа у него была несложная, но физически изматывающая — вне зависимости от сезона и погоды, он должен был поддерживать в чистоте территорию, за которую отвечал. Ему нравилось быть при деле — свежий воздух, движение, а главное, не нужно было сидеть в четырёх стенах в одиночестве. Ведь он давно жил один: жена умерла, детей Бог не дал.
Мимо него ежедневно проходили толпы людей, каждый спешил куда-то по своим делам — в магазин, на работу, к автобусной остановке. Но ни один из них не вызывал у дворника интереса — все они сливались в одну безликую массу. Кроме одного.
С начала весны в определённое время мимо проходил старик-бездомный. Волочил за собой тележку с грохочущими, разболтанными колёсами, к которой были привязаны мешки и пакеты. Он был словно из другого мира: седая густая борода, старая вязаная шапка, потертая ватная куртка с прорехами, стоптанные валенки с калошами — всё это было таким же изношенным и серым, как и он сам.
Дмитрий Степанович всегда здоровался с ним — кивком и добрым взглядом. А старик в ответ выпрямлялся и по-военному отдавал честь, после чего снова ссутуливался и плёлся дальше.
Иногда тот останавливался, вынимал из мешка корку чёрствого хлеба, съедал её с видимым уважением к каждой крошке — и направлялся к мусорным бакам, где находил себе и еду, и одежду, и то, что другие называли мусором, а он — необходимыми вещами. Там же, в глубине парка, был его угол — место среди старых деревьев и кустарника, где он обустроил себе жилище из картона и тряпья.
Позже в его жизни появился кто-то ещё — исхудавшая, прихрамывающая дворняга. Она подошла к нему без страха, заглянула в глаза, и, словно прочитав в нём ответ, положила голову ему на колени. В этом взгляде была боль, тоска и надежда. Старик её не прогнал.
С тех пор они были неразлучны. Дворняга шла следом, терпеливо, даже если хромота мешала идти в ногу. Старик делился с ней своей скромной пищей, разговаривал, ласково ругал и подкармливал. И было в этих диалогах что-то такое, что пробирало Дмитрия Степановича до глубины души. Он не раз замечал: когда старик смеётся, собака словно улыбается в ответ, вслушивается, будто понимает.
И от этой сцены дворнику каждый раз сжимало сердце. Так много боли, так много нежности в двух потерянных существах, ставших друг другу семьёй.
А потом старик исчез. Никто не знал, куда он подевался. Вполне возможно, не выдержал холода — для бездомных это не редкость.
Прошло пару дней. Как-то утром, чтобы не тратить время на приготовление еды, Степанович купил кефир и сдобные булочки, устроился на скамейке, открыл пакет. И тут, будто из ниоткуда, появилась та самая дворняга. Она дрожала, шерсть взъерошена, глаза — умные, полные боли.
— Где твой старик? — спросил он, не ожидая ответа.
Собака жалобно поскуливала, а потом робко взяла предложенную булочку и, к удивлению дворника, не съела её на месте, а унесла.
Спустя несколько недель, когда снег уже почти сошёл, Дмитрий Степанович снова увидел старика. Тот подошёл и, неуверенно улыбаясь, протянул ему руку с чем-то внутри:
— Возьми, человек добрый. Купи, недорого, правда. Нашёл или кто дал — уж и не вспомню…
В ладони — старые командирские часы, на задней крышке — гравировка: «Майору Савельеву Андрею Прохоровичу за успешное выполнение особого задания». Судя по дате, часы явно не его.
— Где ты был? И зачем часы продаёшь?
Старик опустился на скамейку и тяжело вздохнул. Рассказал, как на вокзале его ограбили и избили. Потерял сознание, очнулся — голова болит, ничего не помнит. Врач в скорой бросил: «Пьяный. Отлежится». Никто не помог. Всё это время он лежал в своей картонной хижине. Не мог даже встать. Но не был один.
— Собачонка… она всё время была рядом. Грела меня. Не отходила. Булку где-то нашла, в морду тыкала — чтобы ел, мол. Всю зиму меня спасала, а теперь сама слабеет. Купи часы. Я ей хоть еду куплю, да лекарство какое.
Старик всхлипывал, стирая слёзы с щёк.
Дмитрий Степанович встал:
— Пошли.
Он отнёс измученную собачку в свою тёплую коморку. Старик плёлся сзади. Там, в тепле у батареи, накормил обоих, согрел молоком, укутал. Предупредил:
— Спите. Утром приду. Но чтобы тишина — нас могут выгнать.
Но никто их не потревожил. Они спали почти двое суток.
После этого Дмитрий пошёл к участковому. Объяснил ситуацию.
Пёс, которого назвали Волчком, постепенно поправлялся. Дед тоже ожил: подлечился, отогрелся, даже начал улыбаться. Его подстригли, помыли, одели. Дмитрий сфотографировал его — фото понадобилось.
Вскоре участковый сообщил: по фотографии мужчину узнали. Часы действительно были майора Савельева, и он был в розыске — сын искал его почти четыре года. Тогда отец исчез, поехав на похороны сестры в столицу. С тех пор — тишина.
Сын прибыл быстро. Увидел отца, обнял:
— Батя! Где ж ты пропадал? Я уже дом продал, думал — всё, не вернёшься. Ладно, домой поехали.
Старик будто узнал сына, но выглядел растерянным. А вот Волчок его боялся. Прятался, дрожал.
Документы помогли восстановить. Дед уехал с сыном, Волчка не взяли.
— Папа, ты с ума сошёл? Мне и тебя одного хватит, тут ещё с псом возиться! — холодно отрезал сын.
— Он ведь булочку сам не съел… мне принёс, — умолял старик.
Но тот был непреклонен. Дмитрий Степанович оставил Волчка у себя.
Через месяц позвонил узнать, как дед.
— Да всё хорошо, — буркнул сын. — Пенсию получает, в интернате живёт. Только вот всё о своей шавке плачет…
А ещё через два месяца Прохор Алексеевич умер. Сердце.
Волчок остался у Дмитрия Степановича. Уже почти не хромает. Чистый, спокойный, преданный — он каждый день провожает дворника на работу и каждый вечер встречает, прижавшись к ногам, будто говоря: «Я знаю. Ты спас меня. Спасибо».
