Он присел перед псом, обнял его, прижал массивную голову к груди, и оба словно застыли. Будто боялись спугнуть эту минуту — вдруг всё это только мираж, и малейшее движение всё разрушит…
В это летнее утро Друг, как обычно, ждал. Он всегда умел ждать.
Лето уступало место осени, та — зиме, а затем вновь торжествовала зелень. Время шло по кругу.
Иногда Друг начинал сомневаться — дождётся ли он когда-нибудь того, кто однажды ушёл за калитку, обернулся и сказал:
— Ты только не скучай, Дружок. Я ненадолго. Подзаработаю — вернусь. Бабушку Машу слушайся. И жди.
И пёс ждал. Даже тогда, когда баба Маша, наполняя его миску, утирала слёзы:
— Пропал твой Максимка. А ты всё глядишь в сторону ворот…
Но он ей не поверил. Не такой его хозяин, чтобы исчезнуть без следа. Он дал слово — значит, вернётся.
И вот — сегодня…
Скрипнула калитка. По тропинке к дому медленно шёл худощавый, заросший мужчина. Друг потянулся носом, сомневаясь, не обман ли это.
Нет. Запах — знакомый. Хозяин! Вернулся!
Пёс сорвался с места, натянул цепь, миска с грохотом полетела в траву, расплескав воду. Он ничего не замечал — сердце выло, душа летела навстречу. Хвост закручивал спирали счастья.
Максим сперва отшатнулся — пес изменился. Но потом пригляделся:
— Дружок? Это ты? Мой хороший!
Он бросился к нему, присел, прижал лоб к лобу, обнял крепко. И замерли. Не верилось, что это всё по-настоящему.
— С кем это ты тут обжимался? — раздался голос бабы Маши. — Ты его знаешь, что ли?
Максим поднялся, взглянул на неё. А она в упор смотрела, руки в боки, но в глазах — узнавание. Серые глаза с зелёными крапинками.
— Не может быть! — ахнула она, схватившись за грудь. — Максимка! Где ж ты был, родной? Мы ж тебя уж, можно сказать, со свету списали!
— Позже всё расскажу, баб Маш. Дайте дух перевести, — усмехнулся Максим в бороду.
— Ой, да что ты, милый! Иди ко мне. И Дружка веди — он же тебя и так не отпустит. Верный! Даже когда надежда у всех пропала — он всё ждал. А я чайник поставлю, — баба Маша поспешила в дом.
Максим освободил пса, и вдвоём они пошли следом. Уже на кухне, попивая чай из огромной кружки, он начал рассказ…
Открыл глаза — больница. Где он? Как здесь оказался?
Мысли путаются, голова словно в тисках. И тут зашёл врач:
— Ну что, очнулись?
Максим только кивнул — и тут же пожалел: боль прострелила так, что в глазах потемнело.
— Не спешите, — врач подсел. — Череп у вас пострадал. Имя своё помните?
Максим напрягся, но в голове — пустота.
— Нет. Не помню…
Врач вздохнул:
— Привёз вас какой-то прохожий. Говорит, в кустах нашёл. Никаких документов, только вот это…
Он протянул снимок — пёс. На обороте аккуратный почерк: «Максимкин Друг!»
— По надписи выходит, вы — Максим, — сказал доктор. — Вряд ли чужую собаку стали бы с собой таскать.
Максим всмотрелся в фото. Имя словно отозвалось внутри:
— Пожалуй, да. Максим.
— Отлично, — врач улыбнулся. — Уже не пустое место. Остальное, даст Бог, вспомнится.
Но надежды врача не оправдались. Сколько ни мучил он память — кроме имени и этой фотографии, ничего больше не всплывало.
Вглядывался в лицо собаки, в надпись… в душе будто что-то откликалось, тёплое, родное. Но стоило дотянуться — всё исчезало.
К счастью, Максим не остался один. Помогли. Общежитие, работа. Грузчиком — не престижно, но жить можно. Со временем снял дешёвую комнату. Обустроился.
Жил, как все. Работа — дом. Новые знакомые, привычный распорядок. Но мысли глодали: кем был? Откуда? Кто он такой на самом деле?
По ночам ворочался, будто память издевалась: «Погадай, Максимка. Вспомни, если сможешь…»
И вдруг спустя полтора года стали приходить сны.
Один и тот же: дорога, указатель — «п. Вершины». А у знака — пёс. Тот самый, из фотографии. Друг.
Сначала отмахнулся. Мало ли сны? Но сон повторялся. Всё отчётливей. Захотелось понять, что за место. Где это?
Пошёл искать — карты, форумы, поисковики. Несколько Вершин в стране есть. Он выбрал ту, что отзывалась сердцем. И не ошибся…
Максим замолчал, разломил сухарь, отдал половину Другу, смотрел в одну точку.
— Ну надо ж… Да разве кто бы поверил, — покачала головой баба Маша. — Наверное, пес тебя и звал. Ты ж вернулся, как и обещал. А я тебе всё расскажу — что было.
Работы в посёлке не было, вот и поддался Максим уговорам приятеля Саньки: поехать в город, на вахту.
Сомневался. Но Санька уговаривал:
— Чего тебе тут делать? Родни нет, хозяйства почти нет. А баба Маша за псом приглядит. Съезди — глядишь, и не захочешь назад.
— А Друг? — только и сказал Максим.
— Да пристроим и его к бабе Маше, — предложил Санька. — Он ведь её за родню считает. Она его и накормит, и присмотрит, месяцок не проблема. Ты только денежку ей оставь на кашу с мясом — и не переживай. Заработаешь, может, даже жену себе найдёшь наконец. Тебе же скоро тридцать — пора уже думать о семье.
Словом, уговорил. С благословения бабы Маши, Максим вскоре уже паковал сумку на вахту. Санька пообещал его лично встретить у вокзала.
Собрал нехитрые пожитки, засунул снимок Друга в потайной карман куртки, распрощался с деревней — и шагнул за калитку…
Добрался до города без эксцессов. Только вот на вокзале Саньки не оказалось. Телефон его молчал. «Абонент вне зоны…»
Решил немного подождать — зашёл в ближайшее кафе, перекусить. Там-то к нему и подсели двое. Парни показались дружелюбными, Максим не возражал — в компании время идёт быстрее.
Подняли бокал за знакомство, потом — за удачу, за здоровье, за что-то ещё… Санька всё не появлялся. Новые приятели предложили продолжить вечер у них:
— Ну чего ты тут один-то? Пошли, у нас перекантуешься. Утром снова позвонишь своему Саньке.
Максим согласился. А дальше…
— Я только догадываюсь, как оно было, — вздохнула баба Маша. — По кусочкам вспоминаю. Звонил ты мне уже подшофе. Про Друга всё спрашивал, возмущался, что Санька тебя не встретил, но, мол, люди хорошие попались — не пропадёшь. Такой ты тёпленький был… А потом — и вовсе исчез.
Санькин номер никто не знал. Он и в саму Вершину-то раз за десять лет приезжал. Когда тебя увозил — наверное, в последний раз и был.
Что делать — ума не приложу. Пошла в полицию, говорю: «Мужик пропал!» А они: «Может, сам не хочет, чтоб вы его нашли. Смылся из вашей дыры и рад». Я — в слёзы: «Да вы что! Ищите!» А они — «Ищем, ищем». Плевала я на их поиски!
Мы тебя уж почти похоронили. А ты — вот же ты, живой! Слава Богу. Хорошо, что у тебя фото Дружка было. Бумажное, настоящее. Не как у всех теперь — в телефонах. Ты его любил, потому и взял.
Помнишь, внучка моя тебе его сделала? Когда ещё училась на фотографа.
Максим уже собирался отрицательно покачать головой… и вдруг понял — он помнит. Будто кто-то внутри повернул тумблер. Всё — как вспышками: образами, фрагментами. Но настоящими!
Вспомнилась и внучка — Ленка. Младше его на несколько лет, но такая шустрая, вся с фотоаппаратом носилась, всё снимала — поля, дома, котов…
— В телефоне нет души, — заявляла она. — Я тебе Дружка на плёнку сниму и распечатаю. Увидишь, что такое настоящее фото!
И ведь правда — распечатала, подписала круглым аккуратным почерком на обороте: «Максимкин Друг».
Снимок получился — как живая картина. Друг сидит серьёзный, сосредоточенный, будто в раздумьях. А над ним — небо, птичка на высоте. Глубина, свет, ощущение тепла — в этом фото всё было.
И теперь память подала этот снимок Максиму как на ладони. Словно ждала подходящего момента.
— Ленка-то приезжает к тебе? — спросил он.
— Конечно, приезжает, — кивнула баба Маша. — В городе она работает, по профессии. Но летом, в отпуск — обязательно ко мне. И без камеры даже тут не ходит.
«В Вершинах снимать — одно удовольствие, — говорит. — Здесь всё живое, всё дышит». Скоро приедет, в августе у неё отпуск. Радости-то у неё будет — не передать! Она же за тебя, Максимка, как за родного переживала…
Максим только кивнул, ласково погладил Друга:
— Пойдём, баб Маш. Надо порядок наводить. Дом-то сколько пустовал.
— Я следила, как могла, — вздохнула она. — Но ты прав. Обживайся. Всё по-новому теперь.
Максим с Другом неспешно направились к своему дому.
«Ну и зачем, спрашивается, я уезжал? — думал Максим. — Дом свой, Друг на месте, баба Маша рядом, а Ленка вот-вот нагрянет… А работа — найдётся. И тут, без этих городов и «вахт». Глупо всё было. От добра — добра не ищут…»
