Серёжка сидел на старой колоде и рыдал навзрыд. Его худенькие плечи вздрагивали, а глаза, красные от слёз, глядели в одну точку. Дед подошёл, присел рядом, тяжело опустившись на край колоды, и, погладив мальчика по голове, тихо сказал:
— Ну-ну, поплачь, внучек. Что ж поделаешь, у них век короткий. Серый хорошо пожил, да срок его пришёл. Мне тоже его жалко, ох и трудно без него будет. А пса такого, как Серый, днём с огнём не сыщешь…
Он тяжело вздохнул, отвёл взгляд и незаметно вытер слезу.
— Дедушка, — всхлипнул Серёжка, — он же меня сегодня из школы встретил, хвостом вилял… А потом мы во двор зашли, он вдруг упал и больше не поднялся… — мальчик снова разрыдался, почти захлёбываясь.
— Эх ты, Серёжка, ну что ж ты так убиваешься, — расстроился Силантий Петрович, — сердце мне рвёшь. Пойдём, внучек, в дом. Надо в кухне прибраться, да и ужин сварить какой. А то с обеда без крошки, кишки уже сворачиваются, — попытался он отвлечь мальчика.
Серёжка жил у деда уже четвёртый год. Когда ему исполнилось пять, мать, Алевтина, собралась на заработки в столицу. Отца он и не помнил вовсе. Перед отъездом она коротко бросила:
— Хотел сам за внуком смотреть — вот и смотри. Я поеду, деньги буду присылать.
Погостила два дня и уехала, не оборачиваясь. До того Серёжка тоже жил у деда, но мамка всем заправляла — никому к мальчику не подпускала, во всём командовала. Когда он понял, что остаётся с дедом, долго плакал, но потом привык.
Силантию Петровичу было шестьдесят три, и, несмотря на возраст, он ещё держался бодро. Жену, Наталью Алексеевну, а заодно и мать Алевтины, он похоронил три года назад. С тех пор жил один — только с внуком и псом.
Алевтина наведывалась редко, больше присылала деньги, чем приезжала сама.
Собака у них была особенная — помесь волка и дворняги. Никто так и не понял, как соседская Найда умудрилась от волка щенков принести, но случилось. Из трёх малышей дед выбрал себе одного — Серого.
Когда умер старый пёс Буран, Силантий долго собирался завести нового, да жена не разрешала. А после её смерти в доме стало слишком тихо, и тогда он всё-таки решился.
Серый вырос умным, спокойным, но сильным и гордым псом. Если требовалось, мог постоять за себя и хозяина, но просто так не лаял и не кидался. Волчья кровь чувствовалась во всём — в поступи, во взгляде, в выдержке.
А вот с маленьким Серёжкой у него сразу установилась какая-то особая связь. Пёс позволял мальчишке всё — и за уши таскать, и кость из пасти вытаскивать, и спать на его боку. Силантий диву давался, а покойная Наталья раньше боялась, чтобы волчья натура не проснулась. Но Серый не просто терпел — он оберегал ребёнка, как родного.
И всё же случилось то, чего никто не ожидал. Пёс, ещё не старый, вдруг пал и не поднялся.
Серёжка, прижавшись к деду, плакал, уткнувшись лицом в его рубаху.
— Ну, хочешь, щенка возьмём? — осторожно предложил Силантий. — У Марьи Тимофеевны недавно Муха ощенилась. Щенки хорошенькие.
— Не хочу, — всхлипнул мальчик. — Не хочу больше собаку. Такого, как Серый, не будет… — и снова заплакал.
— Ну-ну, не держи в себе, поплачь, — дед обнял внука, крепко прижал к себе, вздохнул и тихо добавил: — Авось полегчает, родной мой…
Он сидел молча, чувствуя, как худенькое детское тельце дрожит у него на груди, и думал, что, пожалуй, и сам не пережил бы эту потерю, если бы не внук.
Они ещё долго сидели на старой колоде, не торопясь возвращаться в дом. Молчали, каждый утонув в своих мыслях — о Сером, о жизни, о том, как всё внезапно меняется. И вот, когда казалось, что вечер окончательно пропитан тоской, ворота со скрипом распахнулись — на пороге двора появилась Алевтина.
В руках у неё — два громоздких баула, глаза сияют, на лице довольная улыбка. Она громко шлёпнула сумки на землю, развела руки и радостно крикнула:
— Сюрприииз!
Дед с внуком синхронно вздрогнули. Силантий Петрович уставился на дочь с усталой укоризной, а Серёжка глядел исподлобья, глаза ещё блестели от слёз.
— Что, не рады, что ли? — с лёгкой обидой и насмешкой произнесла Алевтина.
— А как же не рады, — хмуро ответил дед. — Только у нас горе. Серый помер.
— Ну… он ведь старый уже был, — небрежно бросила она. — Всё когда-то кончается.
— Старый?! — вспыхнул Серёжка. — Сама ты старая! — выкрикнул он и, сдерживая слёзы, отвернулся.
Алевтина растерялась, не зная, что сказать. Дед сжал плечо мальчика и тихо шепнул:
— Остынь, не кипятись. Она не со зла, мать ведь всё-таки…
Мальчику стало неловко, но просить прощения не захотел — просто вскочил и убежал в дом.
Алевтина опустилась рядом с отцом на ту же колоду.
— Прости, пап, — тихо сказала она. — Он сильно переживает, да?
— Переживает… А ты как всегда, ляпнешь, не думая, — тяжело вздохнул Силантий Петрович.
— Да я ж не со злости, просто по факту сказала, — оправдывалась она.
— Иногда надо не по факту, а по сердцу, — проворчал он. — Когда уже научишься чувствовать своего сына? Видишь его раз в год, и думаешь, что всё знаешь.
— Я вот теперь на две недели приехала, может, получится наладить, — несмело сказала Алевтина, прислоняясь к отцу.
— Ну, попробуй. Только, знаешь, люди всю жизнь учатся понимать друг друга, а ты — за две недели. Смешно, — хмыкнул он, вставая.
Они немного помолчали, потом подняли её сумки и пошли в дом.
Алевтина, к счастью, не стала навязываться сыну с игрушками и сладостями, привезёнными из столицы. Серёжка держался отстранённо, только изредка бросал на мать настороженные взгляды.
Ночью, когда дом погрузился в тишину, Алевтина долго не могла заснуть. Мысли путались, а потом из глубины памяти всплыло яркое воспоминание: она — ещё маленькая девочка, обиженная на маму, прячется в густых кустах смородины. К ней подходит старый пёс Буран — огромный, добродушный, с умными глазами. Она обнимает его за шею, зарывается лицом в тёплую шерсть, чувствуя запах псины, но ей не противно — наоборот, спокойно и надёжно. Буран повиливает хвостом, тихо тычется носом в щёку.
От этих воспоминаний по телу прокатилась волна нежного тепла. Алевтина вздохнула и, наконец, уснула — с чувством, будто снова лежит, прижавшись к боку Бурана.
Утром всё пошло привычным ходом. Серёжка собирался в школу, дед что-то ворчал на кухне, Алевтина жарила блины. Мальчик съел пару штук и, взяв ранец, выбежал к автобусу.
Оставшись с отцом, Алевтина налила себе чаю и, глядя на него, спросила:
— Пап, а зачем ты всё хозяйство распродал? Ни коровы, ни кур…
— Да некогда мне за скотиной ухаживать, — спокойно ответил Силантий, прихлёбывая чай. — Слава Богу, огород пока тяну. А после смерти Натальи тяжко стало, сил уже не тех.
Они помолчали, и вдруг Алевтина нерешительно сказала:
— А может, Серёжке щенка взять?
— Нет, дочь, не время. Он никого сейчас не примет. С Серым ведь как братья были, — вздохнул дед.
После завтрака каждый занялся своим. Силантий ушёл во двор, а Алевтина решила прогуляться по селу.
Она шла по знакомой улице, вглядываясь в дома. У Егоровых новая пристройка — видно, сын Павел женился. У Лосевых, наоборот, всё перекосилось, дом потемнел. Алевтина вспомнила Полину Павловну — у той трое сыновей было, да все разъехались, бросив мать одну.
«И я ведь не лучше, — подумала она, — сама сына деду оставила…»
Женщина вздохнула. Работы в селе не было, вот и пришлось искать счастья в городе. Даже в администрации недавно спрашивала — и то ничего не предложили. Наверное, не верят, что вернётся надолго.
От мрачных мыслей её отвлёк громкий оклик:
— Алька! Ты куда это собралась?
Возле калитки стояла Анна Михайловна — давняя подруга её матери.
— Здравствуйте, Анна Михайловна! — улыбнулась Алевтина, подходя ближе.
— И тебе не хворать, — ответила та, — сына, поди, навестить приехала?
— Ага, только встреча не задалась, — тяжело вздохнула Алевтина. — Серый умер, Серёжка переживает, а я, дурочка, ввалилась с улыбкой и чемоданами…
— Эх, дитя моё, это ведь горе для мальчишки, — сочувственно кивнула женщина. — Он ведь за собакой как тень ходил, везде вместе.
— Хотела ему щенка где-нибудь взять, да отец сказал — рано. Не примет, — призналась Алевтина.
— Прав он, — тихо согласилась Анна Михайловна. — Не готов мальчик ещё, не время.
Алевтина молча кивнула, и ветер донёс до неё запах сирени. Впервые за долгое время ей захотелось остаться — не на две недели, а насовсем.
Анна Михайловна уже собиралась отойти от калитки, но неожиданно споткнулась, едва не потеряв равновесие, и сердито выругалась:
— Ох ты, Серый, опять под ногами! Ну-ка марш домой, непоседа лохматый!
Аля невольно посмотрела вниз и увидела у ног соседки пушистого серого котёнка, который вился, мурлыкал и путался под ногами. Что-то щёлкнуло у неё в груди — внезапная, почти детская уверенность. Она схватила Анну Михайловну за руку и с мольбой в голосе сказала:
— Тёть Ань, отдайте мне этого котёнка, пожалуйста.
В её глазах было столько боли, тоски и надежды, что пожилая женщина растерялась.
— Даже не знаю, — протянула Анна Михайловна. — Манька-то моя четверых принесла, троих уже разобрали, а этого хотела себе оставить. Он шустрый, будто собачонка — всюду за мной бегает, даже в магазин сопровождает.
Алевтина замерла, боясь выдохнуть. На глаза навернулись слёзы — она чувствовала: этот серый комочек нужен не ей, а её сыну.
— Пожалуйста, — повторила она едва слышно.
Анна Михайловна тяжело вздохнула, махнула рукой и с доброй улыбкой сказала:
— Эх, бери уж, пока я добрая. Видно, судьба у него такая.
Она аккуратно взяла котёнка и передала Але. Та прижала пушистого малыша к груди, благодарно кивнула и почти бегом направилась домой.
Серёжка вышел из автобуса, привычно огляделся по сторонам — и сердце сжалось: у ворот, как раньше, не стоял Серый. Пёс, верный друг, больше не встречал его. Он опустил глаза, пытаясь скрыть грусть, и услышал за спиной голос приятеля:
— Эй, чего застыл, Серый? Пошли!
— Ага, пошли, — отозвался мальчик, поспешно смахнув слезу.
В девять лет сложно объяснить боль потери, но Костя, заметив его выражение, понял и тихо добавил:
— Я, это… случайно сказал. Ты не сердись, мне тоже Серого жалко.
— Да всё нормально, — шмыгнул носом Серёжка. — Я понимаю.
Он сжал руку друга, и они пошли вместе по дороге.
Во дворе мальчика уже ждала мама.
— Ну, как в школе? — спросила она с натянутой улыбкой.
— Нормально. Через три дня каникулы, — отозвался он.
— Хорошо хоть. Только, надеюсь, без троек? — поддела она.
— Нет у меня троек, — буркнул Серёжка и, обойдя мать, зашёл в дом.
Алевтина осталась стоять во дворе, чувствуя неловкость и вину. Разговор снова не задался — она так хотела наладить отношения, а получилось всё наоборот.
Вдруг из дома раздался испуганный крик сына и звон разбитого горшка. Алевтина метнулась в комнату. На подоконнике, выгнув спину, шипел котёнок — тот самый Серый. Серёжка стоял посреди комнаты, тряся исцарапанной рукой, а на полу валялась перевёрнутая кадка с землёй.
— Дай руку, покажи! — воскликнула Аля, подбегая. — Надо обработать, царапины у кошек долго заживают.
— Это кто вообще? — зло спросил сын.
— Эм… — Алевтина замялась. — Это Серый.
— Что?! — выкрикнул мальчик. — Не нужен мне больше никакой Серый!
Он вырвал руку и убежал в свою комнату, хлопнув дверью.
Аля тяжело вздохнула, посмотрела на котёнка, который уже перестал шипеть и испуганно жался к стене. Наклонившись, она тихо прошептала:
— Помоги ему, малыш… ты ведь сможешь.
На шум из огорода пришёл Силантий Петрович. Окинув взглядом разгром, он нахмурился и вывел дочь во двор:
— Говорил я тебе — не время! Верни кота обратно, не мучай пацана.
— Пап, — вспыхнула Алевтина, — ему сейчас кто-то нужен. Не взрослый, не сильный, а маленький, беззащитный. Чтобы сердце открылось заново.
— Беззащитный? — фыркнул дед. — А поцарапал он его как? Видала руку?
Она кивнула.
— Ну-ну… — вздохнул он и махнул рукой. — Делай как знаешь.
Аля всё же решила котёнка оставить.
Ночью Серёжка проснулся от лёгкой тяжести на груди и странного звука. Приоткрыв глаза, он увидел — прямо на нём устроился серый котёнок, перебирая лапками и громко урча.
Мальчишка боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть зверька. Тёплое мурлыканье убаюкивало, и вскоре он уснул, впервые за долгое время спокойно.
Утром, открыв глаза, он увидел котёнка, мирно свернувшегося у его ног. Тот, почувствовав движение, зевнул, потянулся и поплёлся за мальчиком в коридор.
— Мяу, — сказал он у двери в туалет.
— Тебе тоже надо? — усмехнулся Серёжка. — А как ты собрался туда?
Мальчик открыл дверь во двор, подождал, пока котёнок выйдет, а потом вместе с ним вернулся в дом.
С тех пор Серый — новый, пушистый — не отходил от мальчишки ни на шаг. Он путался под ногами, заглядывал в ранец, хватал шнурки, пытался ловить ложку на завтрак. Серёжка ворчал, но с улыбкой:
— Ну, куда ты опять лезешь, непоседа? Отдай мой шнурок! Эй, не нюхай бутерброд…
Дед с матерью наблюдали молча, лишь переглядывались, не мешая.
Прошло две недели. Алевтина снова собирала чемоданы. Серёжка стоял у двери, наблюдая. Потом подошёл и тихо сказал:
— Мам, спасибо тебе за Серого.
Аля не удержалась — глаза наполнились слезами.
— Ну ты чего, мам? — растерялся сын.
— Всё хорошо, просто радуюсь, что вы подружились, — ответила она, обнимая его.
— А как не подружиться? Он же везде за мной — как хвостик. Настоящий сторожевой кот.
Алевтина засмеялась, обняла и сына, и отца:
— Берегите себя, мои дорогие мужчины.
Между ними юркнул котёнок и, потеревшись о ноги, посмотрел снизу вверх.
— Ну что, следи тут за ними, Серый, — улыбнулась Алевтина, гладя пушистого малыша. — На тебя вся надежда, маленький психолог.
