Деревня Ивановка угасала не в один миг. Сначала разъехалась молодёжь — кто в города, кто на заработки, — и в домах остались лишь пожилые люди, привязанные к земле и памяти.
Почти в каждом дворе жили кошки — сторожа амбаров и кладовых, а собаки охраняли хозяйское добро от случайного лихого человека. Эти животные, не знавшие изнеженности, честно служили своим людям и были частью привычного деревенского уклада.
Годы шли, стариков становилось всё меньше. Кого-то, ослабевшего и больного, забирали дети, а кто-то тихо уходил навсегда. Избы пустели одна за другой, без ухода быстро ветшали и превращались в развалины.
Вместе с хозяевами исчезали и животные. Одних увозили родственники, другие уходили в лес или перебирались в большие, ещё живые сёла ближе к городу.
Настал день, когда в Ивановке осталось всего два человека. Бывшая зоотехник Анна Савельевна и глуховатый дед Коля Клюшкин, ютящийся в маленьком старом домике на самом краю деревни.
После выхода на пенсию Савельевна перебралась из села в крепкий родительский дом, чудом уцелевший среди пустоты. Во дворе у неё появилась коза Машка, несколько кур и приблудный полосатый кот Тишка — скромное, но живое хозяйство.
Сын и дочь давно обосновались в городе, у каждого была своя семья. Сколько ни уговаривали они мать перебраться к ним, та упрямо отказывалась.
— Да вы что? Как я брошу родной дом? А хозяйство? Это же живые души. Пока ноги носят — никуда отсюда не уеду!
У деда Клюшкина жизнь была ещё тише: во дворе у него жил только пёс Мишка. Непутёвый сын Петька пропал много лет назад на севере, уехав на заработки, и с тех пор о нём не было ни слуху ни духу. Звать деда было некому.
Зато у Савельевны, помимо детей, имелось важное преимущество — мобильный телефон. Дочь с зятем долго учили её пользоваться этим чудом техники, и бабка, к удивлению всех, быстро освоилась.
Каждый вечер два старика собирались на чай, делились новостями. Дед пересказывал услышанное по старенькому транзистору, кричал громко из-за глухоты и нередко раздражал собеседницу.
— Да не ори ты так, я же слышу, — одёргивала его Савельевна. — Кота и того пугаешь.
Когда дед особенно распалялся, ругая новые пенсионные порядки, Тишка, дремавший на тёплой печи, вздрагивал и с тревогой таращил глаза на шумных людей. И не без причины.
Как и всякому коту, Тишке были не чужды слабости. Он не хулиганил, но иногда, потеряв выдержку, не мог устоять перед соблазном — слизать сливки с остывшего Машкиного молока.
Это были минуты чистого блаженства, даже если потом грозили позор и хлопок полотенцем. Всегда можно было переждать бурю под баней, на заднем дворе.
Недавно, спасаясь бегством после очередного проступка, Тишка разбил любимую бабкину крынку. Савельевна сильно расстроилась, и коту пришлось провести почти весь день в укрытии. Неужто вспомнили? Вроде нет — пронесло.
Фыркнув, зевая, он пробрался в комнату и устроился спать за грудой подушек на хозяйской кровати.
Пережив тяжёлое детство, Тишка вырос диковатым. Отъевшись и окрепнув, он признавал только Савельевну и деда Клюшкина, к которому привык, как к обязательному вечернему ритуалу — вроде телевизора или самовара.
Когда в доме появлялись посторонние, даже дети и внуки хозяйки, кот тут же исчезал и возвращался лишь после их отъезда.
К псу Мишке он относился с лёгким высокомерием, но по-дружески — уж слишком похожими были их судьбы. Мишка тоже объявился ниоткуда: побродив по деревне, прибился к деду Клюшкину, который без лишних слов оставил его у себя.
— Пусть живёт. Сторож в хозяйстве всегда пригодится.
Хотя сторожить деду было почти нечего, жили они мирно. Мишка неизменно сопровождал хозяина на вечерние посиделки и терпеливо ждал, зная, что без угощения не останется — баранка или кусочек ватрушки всегда найдутся.
Старики дорожили общением и потому не ссорились. Так продолжалось до одного вечера, когда дед Клюшкин не пришёл. В последнее время он часто жаловался на сердце.
Савельевна встревожилась. В темноте идти побоялась, но когда завыл Мишка, всё стало ясно — беда. Собаки не ошибаются.
Деда сначала увезли в райцентр, затем определили в дом престарелых. Анна Савельевна осталась в Ивановке одна. Мишка перебрался к ней и удивлял своей понятливостью и кротким нравом.
А вскоре случилось то, чего она страшилась больше всего, — отказали ноги.
Приехали дети. Машку и кур увезли в соседнее село. Пока собирали вещи, Савельевна плакала.
— А дом? А как же Тишенька с Мишкой?
— Не переживай, мама, мы всё сделаем. Поймаем их и привезём, у нас ведь тоже дом. Подлечим тебя — ещё бегать будешь. Надо ехать.
— Если бы я могла ходить… Разве бросила бы всё это… — рыдала она.
Тишка и Мишка в это время прятались под баней. Они не понимали, что происходит, но чувствовали — надвигается что-то плохое. Голос сына долго звал их, и от этого стало ещё страшнее. Потом всё стихло.
Выйдя осторожно, они увидели две большие миски с подмёрзшей едой и приоткрытую дверь в сеновал. Поев, забрались в сено и стали ждать хозяйку.
Тишке тянуло на тёплую печь, но дом был закрыт, окна заколочены, печь холодная. Кот прижался к тёплому боку Мишки и задремал.
Еда быстро закончилась. Тишка переловил всех мышей, делясь добычей с другом. Дальше они не знали, как быть. Птиц не было, вокруг снег. Они выгрызли остатки в куриной кормушке, даже жевали сено, как Машка, но толку было мало.
К счастью, хозяйка о них не забыла. Приехал сын Лёша и долго звал их по именам. Они снова спрятались.
Он уехал, оставив открытый мешок с невиданными хрустящими шариками — похожими на Машкины катышки, но удивительно вкусными. В тот день друзья наелись досыта. Лёша приезжал ещё не раз, и всё повторялось.
Весной Тишка заболел. Мишка метался рядом, не зная, как помочь. Тогда он лёг на кота, прижав его к своему горячему животу. Дрожь у Тишки утихла, он заснул, но внутри у него всё хрипело и булькало.
Анна Савельевна тем временем шла на поправку — врачи и дети старались. Главное условие было одно: ей нельзя волноваться.
Когда сын возвращался из деревни, она жадно расспрашивала его обо всём.
— Если бы я могла ходить… — снова и снова повторяла она, сдерживая слёзы.
Когда снег начал сходить и на пригорках появилась трава, Тишка стал щипать какие-то былинки и есть их. Мишка радовался — он знал, что кот лечится. Через неделю, благодаря травам, солнцу и ночному теплу друга, Тишка пошёл на поправку, перестал хрипеть и округлился.
Снег ещё не сошёл окончательно, когда произошло несчастье. Ранним весенним утром к сеновалу подъехал мужик на тракторе и собрался грузить сено.
Мишка бросился и укусил его за ногу. Мужик замахнулся вилами, но тут в бой вступил Тишка. Кот взмыл на спину вора, вцепился в затылок и шею, царапая и кусая.
Испуганный мародёр бросился бежать и уехал ни с чем.
Когда Савельевна снова смогла ходить без посторонней помощи, она почти сразу начала проситься обратно в деревню.
— Каждую ночь мне родной дом снится, — говорила она детям. — Свозите меня туда, хоть ненадолго. И моих бродяг забрать надо, они ведь только ко мне пойдут.
Её появление стало полной неожиданностью. Услышав самый родной и долгожданный голос, Тишка и Мишка выглянули из сеновала, но сначала замерли, не решаясь подойти. Савельевна стояла, опираясь на палочку, и слёзы тихо катились по её щекам.
Первым не выдержал Мишка — весь в прошлогодних репейниках и сене. Он бросился к хозяйке, вставал на задние лапы, скулил и дрожал от счастья.
Следом, забыв про врождённую осторожность и недоверие, подбежал исхудавший Тишка. Он тёрся о ноги, а потом неожиданно полез на руки — раньше такого с ним никогда не случалось.
Обратно они ехали все вместе, на заднем сиденье машины. С одной стороны сидел вычесанный Мишка, уткнувшийся мордой в хозяйкины колени, с другой — Тишка в плетёной корзине с маленьким окошком в крышке, не сводивший с неё глаз.
К новому месту они привыкали не сразу. Были сложности, и немалые, но всё оказалось преодолимым, потому что теперь они были рядом и больше не одни.
Когда рядом те, кого любишь и кому нужен, можно справиться с чем угодно.
