Собака неопределённо-рыжего оттенка бродила подальше от жилых домов. Возможно, в действительности она вовсе не была рыжей, но под толстым слоем уличной пыли истинный цвет её шерсти давно потерялся. Летом, тёплыми вечерами, она приходила к небольшому лесному озерцу, когда люди расходились по домам, и тогда можно было без помех поплавать, а заодно погонять задремавших уток.
С наступлением холодов ночевать приходилось где придётся — под дождём, на сырой земле, под кустами. Потом она снова бродила по пыльным улицам, и шерсть становилась всё более тёмной и бесформенной, так что разобрать её настоящий окрас было уже невозможно.
Со временем дворняга научилась приоткрывать мусорные контейнеры, и иногда ей удавалось разжиться чем-нибудь съедобным. Если везло, попадался целый пакет куриных костей или свиных лыток — тогда начинался настоящий пир. Такой добычи хватало на несколько дней, и можно было ненадолго забыть о постоянных поисках еды.
Но сегодня удача отвернулась от неё, как и вчера. Баки оказались пустыми: мусор вывезли ещё утром, а в свежих пакетах не было ничего, что можно было бы съесть.
Пробовать просить еду во дворах тоже не вышло. Стоило собаке появиться на виду, как тут же раздавался резкий окрик какой-нибудь женщины, гуляющей с детьми:
— А ну пошла вон отсюда, грязная кобелина!
Никого не интересовало, самка это или самец, ела она сегодня или уже несколько дней ничего не находила. Нужно было лишь погромче и пострашнее крикнуть. Считалось даже правильным, если вслед бедолаге летели камни, брошенные детьми этих же крикливых взрослых. Ведь так, по их мнению, двор наверняка очистится от грязного животного. А собаке оставалось лишь уйти ни с чем.
Побродив у ларьков с шаурмой и возле продуктовых магазинов, выслушав очередную порцию проклятий и раздражённых слов, дворняга поняла, что больше ей сегодня ничего не светит. Она забралась в кусты возле старого малоэтажного дома и свернулась там, решив поспать.
Во сне голод ощущался не так остро, да и прогонять отсюда её, скорее всего, никто не станет. В относительной тишине и безопасности она улеглась под деревом.
Прижав мордочку к передним лапам и закрыв глаза под недовольное урчание живота, собака представляла сочную кость и жирный кусок грудинки. А потом ей снова снилось, как её гонят, ругают, кричат, и нигде нет для неё места. Она тихо скулила во сне, дёргала задними лапами, а голод сжимал желудок до боли.
Иногда сквозь сон вспоминалось, как ещё щенком она оказалась на улице: хозяева просто выставили её за дверь, когда собирались переезжать в другой город.
Пока она была маленьким пушистым комочком, бабушки охотно подкармливали её, а детям позволяли играть с ней во дворе. Но забрать к себе никто так и не решился, и щенок вырос на улице.
Рыжеватая дворняжка никогда не злилась на людей и не проявляла агрессии, даже когда была голодной и всеми забытой. Она оставалась доброй и ласковой, только дарить свою привязанность было некому. Её внешний вид больше никого не умилял, а человеческая жалость и доброта словно исчезли без следа.
Так она пролежала несколько дней, обессиленная бесконечными скитаниями. Сил почти не осталось. Бока превратились в кожу да кости, тонкие лапы, покрытые грязными колтунами, были изранены, а глаза открывались с трудом — да и желания в них не было.
Сквозь полубред собака вдруг ощутила, что находится в какой-то большой белой коробке.
«Наверное, меня везут на убой. Похоже, это конец», — мелькнула мысль, и она смирилась, решив, что так жить больше не хочется.
Дальше всё происходило будто в тумане. Яркий свет ударил в глаза, потом её куда-то понесли и уложили на стол. В левом бедре кольнула резкая боль — и сразу стало спокойно и тепло. Сквозь сон она услышала голос:
— Как же мне тебя назвать? Будешь Рыжиком, раз такая шерсть.
Потом было ощущение тёплой воды, и на душе стало легко, ничего больше не тревожило.
«Наверное, я в собачьем раю…»
Когда Рыжик приподнял голову, он понял, что лежит на мягкой тёплой подстилке. Застывшая грязь больше не стягивала шерсть, а в воздухе витал запах вкусного, сочного мяса — того самого, которым иногда пахло возле кафе, где он раньше искал пропитание.
— Ну наконец-то ты проснулся! Целых шесть дней проспал.
Над ним появилась девушка в белой косынке. Она гладила его и приговаривала, какой же он хороший, одновременно пододвигая миску с едой ближе к морде.
Соблазн оказался слишком сильным, и пёс начал есть, всё ещё опасаясь, что за такую наглость его сейчас ударят. Но оказалось, что вся миска свежего мяса предназначалась только ему, и бояться было нечего.
Как объяснил ветеринар, почти неделя сна после полного истощения — вполне нормальная реакция. Пока Рыжик спал, ему ставили капельницы и кормили через зонд. Светловолосая девушка оказалась медсестрой и потому могла лечить своего нового друга прямо у себя дома.
Светлана заметила умирающего пса в кустах и не смогла пройти мимо — он удивительно напоминал ей прежнего питомца, которого не удалось спасти год назад.
Спустя примерно неделю Рыжик освоился и уже уверенно ходил по квартире. Он перестал скулить во сне, ел с аппетитом, бока перестали напоминать живой скелет, лапы зажили, а в глазах появился живой блеск.
Оказалось, что шерсть у него вовсе не рыжая, а почти белоснежная. А когда знакомые спрашивали на улице, почему собаку зовут Рыжиком, Светлана с улыбкой отвечала:
— Потому что он моё солнышко!
И весело смеялась. А её верный друг лаял в ответ, соглашаясь. Наконец-то он обрёл простое собачье счастье рядом со своим человеком.
