После двух часов мучений собака бессильно опустилась на подстилку. Её мелко трясло, она тихо поскуливала, тело вздрагивало от слабости и боли. Анфиса понимала, что Майе нужна помощь, но чем именно — не имела ни малейшего понятия…
Пухово, обычное село, к концу декабря становилось по-настоящему праздничным. На окнах и в палисадниках мерцали гирлянды, разноцветные шары сверкали на ветках голых кустов, а в воздухе витала атмосфера волшебства. В этом году зима словно решила добавить сказки: щедро покрыла крыши пушистым снегом, превратив обычные дома в сказочные избушки. Сугробы радовали детей, но вызывали раздражение у мужчин, которым приходилось орудовать лопатами и чистить машины под ворчание и крепкие выражения.
С тридцатого числа в селе начинала замирать жизнь. Всё было готово: дома убраны, продукты закуплены, подарки спрятаны по углам. Наступало время семейного уюта и ожидания чуда. Кто-то встречал праздник с гостями, кто-то — в одиночестве или с самыми близкими. Серафима Андреевна в этом году была одна. Сыновья позвонили и извинились: Василий на службе в Мурманске, на подводной лодке, Александр — пообещал жене Новый год на тёплом побережье. Пухово стало для Серафимы домом на всю жизнь: родилась, выучилась, вернулась, вышла замуж, воспитала сыновей, похоронила мужа и ушла на пенсию. Два года назад передала местный медпункт в руки Надежды Егоровой, старательной и толковой девушки. Сима не сомневалась — деревенские в надёжных руках. Соседи приглашали её в гости, но она предпочитала тишину. Устроив скромный ужин и нарядив крошечную ёлочку, она расположилась у телевизора.
Анфиса Михайловна с детства недолюбливала Новый год. Болезни омрачили праздники, подарки казались ненужными, когда ты в постели и не можешь даже играть. Переросла болезнь — и бросилась жить, как в последний день: вечеринки, шум, внимание парней. Родители пытались её остановить — не вышло. Ранний аборт разрушил мечты о материнстве. В деревне слухи не спрячешь — быстро разнеслось, что детей у неё не будет. Сватов не было. В городе тоже не задалось. Вернулась, устроилась на почту. А любовь к Егору, мужу Серафимы, стала её проклятием и тайной тоской. Видела его однажды — высокий, улыбчивый. С тех пор всё внутри переклинило. Пыталась соблазнить, строила глазки — он только отшучивался. После его смерти год назад она проплакала ночь. А Симе потом в лицо бросила:
— Ну что, Симка, твоё счастье ушло. Теперь как я — одна.
— Дура ты, Анфиса, — коротко ответила Сима и пошла прочь.
И Анфиса вдруг почувствовала — действительно, дура. Села на крыльце, прижала руки к лицу и разрыдалась. В этот момент во двор залетел щенок. За ним — Степан.
— Анфиса, позови её, эту бестолковую! Снова удрала. Полгода ей, а уже по гулянкам! — выдохнул он.
Стёпу Анфиса знала давно. После армии стал настоящим хозяином: семья, работа, пчёлы. Только язык — острый, без тормозов. А щенок юркнул под юбку Анфисы, прижался к её ноге.
— Стёп, — сказала она тихо, — а оставь её мне. Может, нам вдвоём и легче будет.
— Забирай. Мне кобель нужнее, — махнул рукой Степан и ушёл.
Это был май. Щенка Анфиса назвала Майкой. С появлением Майи жизнь словно обрела покой. Никогда прежде она не держала собак, а тут — как будто сама судьба положила ей на ногу тёплый комочек.
К Новому году отношение у неё впервые стало мягким. Майя ждала щенков. Анфиса поначалу ругалась, но потом — и витамины купила, и рацион подкорректировала, и советы у соседей поспрашивала. Все твердили: не волнуйся, всё пройдёт само. Но вечером, ближе к пяти, Майя забеспокоилась: тяжело дышала, металась, пыталась тужиться, но всё было впустую. Анфиса сидела рядом, чувствуя, что природой тут не обойтись. Схватила телефон, набрала единственно верный номер:
— Сима… Майе… плохо…
Серафима сначала подумала, что звонит кто-то из сыновей. Удивилась, услышав Анфису. В словах той было мало смысла, но ясно — что-то с собакой. Сима быстро собралась, взяла тревожный чемоданчик — она его никогда не разбирала окончательно, постоянно пополняла. Люди по привычке обращались — не отказывала, хотя в серьёзных случаях направляла к фельдшеру.
Метель утихла, но путь по тропинке был труден. Она торопилась, насколько позволяли ноги. Они встретились на полпути. Взглянули друг на друга, оба сдержанно улыбнулись.
— Чего стоим, пошли, — подтолкнула Сима.
— Ага, — кивнула Анфиса, и повернула к дому.
На крыльце курил Степан. Он изумлённо наблюдал за их встречей. До этого эти две женщины не просто не общались — переходили дорогу при виде друг друга. А тут — как родные.
— Чудеса… — пробормотал Степан, — Не иначе как заговор…
Через два часа он заметил Симу, возвращающуюся домой. Потом снова увидел, как она уходит с каким-то свёртком. Сердце его не на шутку заныло от любопытства.
— Не ведьмы ли они, случаем? Ночь, улица, женщины с сумками… Но Сима же разумная. И Анфиса, вроде, без выкрутасов была. Хотя… — Он налил себе рюмку, махнул. — Теперь точно не усну…
Первого щенка едва удалось вернуть к жизни, пришлось откачивать. Анфиса, едва справляясь с волнением, металась по дому, подавая Симе чистые тряпки и с ужасом наблюдая, как та умело переворачивает крошечное тельце, надавливает на животик и окунает малыша в тёплую воду.
В то время, как Степан, совершенно случайно оказавшийся наблюдателем, только терялся в догадках, в доме Анфисы происходили события совсем иного характера…
Не сумев нормально договориться с Серафимой по телефону, Анфиса решилась на крайний шаг — пойти к ней сама. Мучения бедной Майи повергли её в панику, и она была готова на всё, лишь бы спасти собаку. Но Сима, не разобрав как следует её сбивчивых слов, уже сама выдвинулась на помощь. Так они и столкнулись посреди деревенской улицы — молча, но с пониманием.
После беглого осмотра Майки, Серафима резко бросила:
— Ты же взрослая женщина, Анфиса. Разве не знаешь, чем заканчиваются преждевременные беременности? Не досмотрела за ней, ведь совсем ещё молоденькая, первая течка — и сразу такое.
Анфиса не спорила. Ей было не до упрёков — лишь бы Майя справилась. Сима, закалённая опытом, взялась за дело без страха. За свою карьеру ей приходилось помогать не только людям — на селе фельдшер и акушер, и ветеринар, и психолог в одном лице.
Выяснилось, что первый щенок лежал неправильно. Сима, осторожно повернув его, вытянула наружу. Остальные четверо родились уже без особых осложнений.
Только первого пришлось буквально вытягивать с того света. Пока Сима боролась за его дыхание, Анфиса неотрывно следила за её движениями, металась по комнате, подавая всё, что требовалось — и с каким-то странным уважением, вперемешку с растерянностью, наблюдала за женщиной, которую так долго ненавидела.
Все устали. Сима, уставившись в одну точку, сидела на табурете с испачканными руками. Майя мирно лежала, умывая новорождённых, довольная и усталая. Анфиса, уже без прежней злости, уселась рядом с тряпкой в руках.
— Думала — будет девчонка, а это, глянь, парнишка с доброй задницей, — устало усмехнулась Сима.
— Ну и хорошо! А то Федотыч, вроде мужик видный, а щупать — и то не за что! — отозвалась Анфиса, затаившаяся в стуле.
Они взглянули друг на друга и вдруг одновременно прыснули в смех — звонкий, искренний, уставший. Когда Сима чуть отдышалась, спросила:
— Ты, что ли, Федотича щупала? Машка тебе разве не набросилась?
— Та не, в автобусе как-то прижались, я чисто по случаю, — захихикала Анфиса.
Сима собрала чемоданчик, уже собралась уходить, но Анфиса её окликнула:
— Серафима, останься. Новый год вместе встретим. За Майкой приглядим… ну и вообще…
Серафима обернулась. Несколько секунд смотрела на неё. Анфиса держала взгляд. Обиды ушли в прошлое.
— Ну, раз зовёшь… Приду. Салат принесу, и чего-нибудь к чаю, — ответила Сима.
— Тогда я тут пока приберусь и накрою на стол.
К одиннадцати они уже сидели вместе. Майка отдыхала, щенки посапывали. Первая рюмка — за уходящий год и всех, кто остался в нём. Вторая — за примирение. После третьей разговор пошёл: про жизнь, про потери, про любовь, дружбу, юность, разочарования и про то, как не с кем было всё это обсудить до этой ночи. Смеялись, плакали, перебивали, вспоминали. А потом — звуки из коробки. Щенки зашевелились, завозились в поисках еды. Женщины встали, поддерживая друг друга, принялись помогать, и, вернувшись, сели за стол, улыбаясь как заговорщицы.
Новый год уже был на пороге.
А тем временем в доме напротив…
Алёна, заметив, что Стёпа уж слишком рано налегает на спиртное, укорила:
— Ты бы поэкономил, а то к полуночи уже будешь как тряпка.
— Ох, Ленка, не поверишь, что я видел! — таинственно заговорил Степан.
— Ну и что ты там увидел?
— Симка с чемоданом к Анфиске шла. Потом обратно. Потом опять туда с сумкой. У них там что-то было…
Алёна, прислушиваясь, медленно покачала головой:
— Так у Анфисы же собака беременная, Майка её. Наверняка роды пошли, вот и вызвала Симу. Всё сходится!
— Ну не знаю… — протянул Стёпа.
— А я точно знаю. Сиди тут, ешь, а я схожу, может, помощь нужна.
Алёна быстро оделась и ушла, оставив мужа в полном замешательстве.
Вскоре в дверь постучали. Женщины с удивлением посмотрели друг на друга. Анфиса открыла.
— Всё нормально? Щенки целы? — строго спросила Алёна, входя в дом.
— О, Господи, Ленка… с чего вдруг? — замялась Анфиса.
— Ну что, пяточки-то обмыли? — усмехнулась Алёна, увидев, что собака и малыши в порядке.
— Нет, мы ж это… просто выпили чуть, — пробормотала Сима.
— Ясно. Тогда давай рюмку! — скомандовала Алёна и уселась рядом.
Куранты по телевизору зазвонили как по заказу. Рюмки были подняты, тосты произнесены. Смех, слёзы, разговоры продолжались — теперь втроём. Три женских сердца — таких разных, но таких похожих — делили одну ночь и одно счастье.
А Степан сидел в одиночестве, наливал и бурчал:
— Ушла. Бросила. И ведь даже не отругала за третью рюмку. Подозрительно…
Под столом появился Симба — рыжий, пушистый, с вечной надеждой в глазах.
— О, Симба, вот с кем можно по-человечески выпить. На тебе колбаски.
Щенка он привёз летом, на базаре ему сказали — породистый. Внук сразу окрестил: «Это ж Симба!» — и имя прижилось.
Степан, угощая пса, продолжал:
— Ускакала к этой… с животом. А дома — стенания, что спина ломит. А глянь — как козочка! Ну тебя, Симба, надеюсь, ты к этому не причастен, а то глядишь — алиментов потребует…
К двум часам ночи Алёна спохватилась и засобиралась домой. Сима тоже встала.
— Куда ты? Оставайся. До дома не дойдёшь по такой погоде, — настояла Анфиса.
Сима осталась. Утром — чай, разговор и тёплое прощание.
— Анфис, большого щенка никому не отдавай. Я его заберу. Я ж вроде как крёстная, — усмехнулась Сима на прощание.
— Забирай. И заходи почаще, — сказала Анфиса.
— Буду. Как патронажная сестра.
И снова — смех, как в ту новогоднюю ночь. Ах, эти загадочные женские души…
