По реке медленно дрейфовала старенькая лодка, неуправляемо вращаясь на течении. Весла в уключинах отсутствовали, зато с борта не умолкал громкий лай крупного черного пса. На скамье посередине лодки, неловко съехав набок, сидел человек — очевидно, потерявший сознание или силы.
На просторах огромной страны не счесть заброшенных сел и вымирающих деревень. В них доживают свой век те, кто не смог — а чаще не захотел — бросить родные стены, в которых прошла их юность, зрелость и трудовые годы. Они не жалуются, не ропщут и держатся за то малое, что у них осталось. Иногда единственной отдушиной для таких людей становятся животные — кошки да собаки, оставшиеся им в товарищи вместо детей и внуков.
Заводье когда-то входило в состав богатого и крепкого колхоза. Но времена менялись, сельское хозяйство разваливалось, молодёжь уходила в города, а те, кто посвятил жизнь полям и фермам, не хотели верить, что уклад безвозвратно ушёл.
К началу 2000-х в деревне осталось двенадцать крепких домов, где ночью всё ещё светились окна, а по утрам поднимался дым из печных труб.
Анна Васильевна, известная в Заводье под прозвищем Шумиха — за мощный голос и бойкий характер, — проснулась рано, как всегда. Привычно взглянула в окно и сердито проворчала:
«Опять льёт без конца. Ну и март — ни тебе снега, ни солнца, только серая вода сверху и снизу!»
Набросив на плечи старый шерстяной платок, она вышла на крыльцо и рявкнула в утреннюю сырость:
— Машка-а-а! Опять по кобелям шастаешь, лиходейка! Живо домой, пока я веник не взяла!
Из-под навеса с поленьями выскочила маленькая белая шавка, отчаянно виляя хвостом, юркнула мимо подола хозяйки в сенцы.
— Стой, чумазая! Хоть лапы вытру! — гаркнула старуха, но тут же закашлялась, вспоминая, что голос уже давно не тот.
Отловив собаку, она шлёпнула её по крупу, вытерла лапы старым полотенцем и впустила в дом. Машка тут же нырнула к своей миске, а хозяйка поставила чайник.
По соседству жил Фёдор Никитич — в прошлом заведующий колхозным автопарком. Жена давно умерла, сыновья перебрались в город, а он остался, потому что «дом держит». За густые, кустистые брови его звали Мохнатым — и прозвище это прилипло навсегда.
Услышав утренний крик Шумихи, Фёдор, охая больше для порядка, чем от боли, поднялся, напился холодной воды из ведра, взглянул на своего пса — коричнево-рыжего Бурана — и проворчал:
— Опять перед Машкой выкаблучивался? Смотри, кастрирую, герой ты деревенский…
Пёс зевнул во всю пасть и посмотрел на хозяина так укоризненно, будто говорил: «Ну надо же, какие угрозы с утра!»
Деревня медленно оживала. Загорелся свет в доме Мартынихи, хлопнула дверь у Валеряныча, из трубы Лешки Сглаза повалил дым, перемежаемый кашлем.
Дождь к этому времени уже почти сошёл на нет. Обитатели Заводья, закончив домашние хлопоты, потянулись к дому бывшей, но по сути единственной в округе, фельдшерки — Светланы Николаевны. Здесь каждую неделю собирались «по стариковскому совету», чтобы обсудить, у кого что болит — в прямом и переносном смысле.
Двенадцать оставшихся жителей расселись по привычным местам, начав традиционный размеренный разговор.
— Что-то уж больно март на воду разошёлся. Не к добру, — буркнул Валентин Сергеевич, отставной военный.
— Как бы Снежка не выкинулась из берегов, — поддержал Лешка. — Там гляди и огороды затопит.
— Никитич, лодка твоя как? На ходу? — спросила фельдшерка.
— В порядке, — удовлетворённо кивнул Фёдор. — По осени с Митричем вытянули, просушили, конопатку обновили, укрыли. Надо осмотреть, но всё должно быть ладно. Потоп, не потоп — переправим кого надо!
Старики понимали: лодка — единственная защита, если вода подойдёт слишком близко.
После совещания — обязательный чай с вареньем, обсуждение погоды, здоровья и «кто у кого вчера корову видел». Потом все разошлись.
Апрельская вода
Половодье пришло на второй неделе апреля. Река поднялась не катастрофически, но всё-таки подобралась вплотную к огородам.
Анна Васильевна, собравшись навестить заболевшего Валеряныча, вышла во двор — и тут Машка бросилась к ней, лая не радостно, а тревожно. Старушка сразу насторожилась:
— Ну, чего тебе, бесовка? Что случилось?
Пёсик сорвался с места и побежал к огороду. Шумиха, бормоча недобрым тоном, пошла следом.
И застыла.
На реке дрейфовала лодка. Без вёсел. Внутри, завалившись на борт, сидел человек. А рядом, не умолкая, надсадно лаял огромный черный пёс.
Крик Шумихи прокатился по всей деревне:
— Ники-и-и-тииич!!!
Фёдор Никитич, услышав зов, выпрямился, бросил всё и поспешил к реке. Уже подбегая, он понял — дело серьёзное.
Лодка шла прямо по течению, и человек в ней явно был без сознания.
— Беги за Митричем, да еще Лешку с Светланой Николаевной позови, — рявкнул Мохнатый, не сводя глаз с реки.
Шумиха тут же развернулась и почти бегом направилась к деревне. А Федор Никитич широкими шагами двинулся к своей лодке, стоявшей на берегу метрах в ста от ее огорода. Он наблюдал, как неконтролируемо уходит вниз по течению утлая лодчонка с псом и безвольным телом внутри, и понимал — догонять придется всерьёз.
К тому моменту, как к воде подоспел Митрич, лодка уже почти скрылась за поворотом, однако старики не теряли надежды. Слаженно столкнув свою посудину в воду, они взялись за весла вчетвером и, с неожиданной для их лет прытью, отправились в погоню.
Когда, зацепив «пленницу», они повернули обратно, на берегу их уже встречала почти вся деревня — те, кто мог ходить. Светлана Николаевна сжимала тревожный чемоданчик, кто-то держал наготове одеяло, остальные напряжённо всматривались в приближающиеся две лодки.
— Вот, принимай недужных, Николаевна, — тяжело дыша, сообщил Митрич.
Черный пёс выпрыгнул на берег, тонко поскуливая, и закружился вокруг людей. А фельдшерица, бегло осмотрев мужчину, констатировала отсутствие сознания и распорядились тащить его к себе. Кто-то мигом притащил тележку, и так, без лишних церемоний, «скорая» на колёсах повезла больного в импровизированный стационар.
Но сюрпризы на этом не закончились. В самой лодке, в плетёной корзине, лежала беременная кошка, изнеможённая и мучающаяся схватками, но никак не способная родить. Корзину перехватил Лешка Сглаз и двинулся следом за тележкой, не задавая лишних вопросов.
Во дворе у Светланы Николаевны, вполголоса переговариваясь, толпились жители Заводья, а внутри дома бывшая фельдшерица вместе с Мартынихой уже занимались спасением сразу двух жизней.
— Да это ж Петрович из Малой Вихры, — присвистнул Митрич. — Чего это его на лодке в город понесло?
— Так, может, за кошкой поплыл, — умно предположил Лешка.
Спустя два часа, вызванные Светланой Николаевной медики добрались до деревни. Очнувшегося Петровича отвезли в городскую больницу, а благополучно разродившуюся кошку и верного черного пса оставили в доме фельдшерицы под присмотром.
К вечеру у Светланы Николаевны снова собралась община. Сидя дружно за столом, прихлёбывая чай с пирожками Мартынихи, все горячо обсуждали сегодняшний переполох.
— Глядишь, деревня наша оживать начинает, — с надеждой выдал Никитич.
— С чего это ты выдумал, старикан? — удивилась Шумиха.
— Да у тебя голос прорезался, наша сирена. Давненько я твоего крика не слышал, — ухмыльнулся он.
— И я, — вставила Светлана Николаевна, — уж лет двадцать роды не принимала, а тут — раз! — четверо котят на свет. Вон, лежат, сосут, и знать ничего не хотят.
Смех разлетелся по дому, выскочил через приоткрытую форточку и поплыл над вечерним Заводьем, залитым алым закатом. А на крыльце, вполне удовлетворённые итогами дня, бок о бок лежали черный пёс и белая Машка. Им было спокойно здесь — рядом с людьми, чьи тела хоть и устали от старости, но чьи сердца по-прежнему были тёплыми и щедрыми.
