Он сидел в глубине клетки, будто растворившись своей выцветшей шерстью в непонятного цвета подстилке. Казалось, он врос в неё, приклеился, слился — словно сам стал частью этого куска ткани. Смирение давно пропитало каждое движение, каждый взгляд.
С каждым прожитым днём и каждой бесконечной ночью он всё сильнее превращался в бесформенную линялую тряпку. Он уже и не помнил, когда именно потерял надежду. Прошлой осенью? На этой холодной зиме? Или, возможно, ещё раньше, когда всё рухнуло?
Наверное, в тот момент, когда руки, когда-то казавшиеся самыми родными, вытащили его из переноски не ласково, а жёстко, и стряхнули прямо на мокрый асфальт под дождём. А рядом поставили шелестящий пакет — весь его остаток жизни: серенький лоток, подстилку, расписанную зелёными листиками, и открытый пакет корма, на дне которого громыхали жалкие сухие комочки.
Тогда он ещё не понимал, что это — финал. Не верил. Рванул за машиной, едва не попал под колёса, отпрыгнул, бросился снова. Потом остановился. И, опустив голову, побрёл к одинокому, никому не нужному мешку — последнему напоминанию о доме.
Он долго слышал разговоры о переезде, ремонте, мебели, счастливых планах. Садился тихо рядом, слушал оживлённые обсуждения о новых обоях, шкафах, шторах. Но однажды понял: его имя там ни разу не звучало. Никто не спрашивал, где поставить его лоток. Никого не интересовало, на каком подоконнике будет лежать его коврик. В их новой жизни ему места не нашлось.
Осознание ударило резко — вместе с холодным ветром, запахами улицы, визгом шин. С последним взглядом, который они бросили, поспешно закрывая двери машины. Он стал лишним. Старый кот в новой квартире — кому он нужен? Шерсть, царапины… Он бы и не дерзнул! Он бы просто тихо жил где-нибудь в уголке, лишь бы быть рядышком. Но его судьбу решили иначе.
Сколько он тогда сидел на том тротуаре? День? Два? Бесконечность? Он хотел исчезнуть. Но вместо ухода — оказался здесь, в приюте. И люди, подобравшие его, постепенно истирались из памяти, как и их возмущённые слова о жестокости и записка о «неподходящем коте для новой квартиры».
Какой шанс может быть у ненужного, забытого создания?
Он давно сдался клетке. Научился быть прозрачным. Жить по кругу. Перестал замечать десятки хвостатых соседей, исчезающих один за другим в руках новых хозяев. Не тянул лапы, не звал, не просил. Зачем? Зачем надеяться? Зачем верить в обещания «мы за тобой вернёмся»? Лучше свернуться клубком и тихо ждать конца. Ведь больше он, как ему казалось, не заслуживает.
Когда напротив остановилась молодая пара с курносым мальчишкой, он даже не вздрогнул. Приоткрыл глаза — и только. Когда его осторожно достали из клетки, он лишь хрипло мяукнул. А когда услышал тихое: «Мы везём тебя домой» — просто не поверил.
И только спустя несколько дней, когда медленно вышел из-под кровати в маленькой комнате, увешанной детскими рисунками, он впервые ощутил — он жив. Настоящей жизнью.
У него появилась новая семья. Новый дом. И забавное, абсолютно несерьёзное для взрослого кота имя — Котя. Так звал его только малыш. А взрослые называли по-другому:
Мурзик. Мурз. Мурзилка.
Но иногда всё-таки — Котя.
Он не мог поверить в своё счастливое чудо — в этот самый пресловутый второй шанс. Он долго осторожничал, уклонялся от рук, сторонился заботы. Подходил ночами к спящим людям и просто смотрел. Чувствовал. Сравнивал. И всё больше убеждался: эти люди — другие. Совсем не похожие на тех, что уехали, оставив его под дождём.
Но прошлое всё ещё жило в нём. И однажды одно единственное слово разорвало душу — «переезд».
Он замер. Окаменел. Шерсть стала дыбом. Мир снова побледнел. И, взглянув на говорящих среди коробок людей — своих новых, но уже будто не своих — он метнулся в тёмный угол, готовясь к худшему.
А люди…
Его новые люди, смеялись и радовались:
— Ура! Мы переезжаем! — Наташа кружилась по комнате, обнимая яркую подушку.
— Три комнаты! Большая кухня! Огромные окна! Никто больше не будет ругаться за телевизор! И, наконец, игровой комплекс для нашего хвостатого! Сережееее! Тимка! Мы переезжаем!!!
Сережа поймал её, рассмеялся сам. Радость захлёстывала обоих — мечта о собственной большой квартире наконец-то сбывалась.
Усталость, недосып и суета последних дней висели в воздухе, но всё равно семья шагала вперёд — к своему долгожданному. Письмо, которое вчера упало в почтовый ящик и в котором застройщик уведомлял о готовности их новой квартиры, за день умудрилось измяться так, будто прошло не через пару рук, а через сотню. Воздух тесной восемнадцатиметровой комнатушки, давно обрыдший всем, будто светился от предвкушения и тихой, но острой радости.
— Так, Тимка! Начинай собирать игрушки. Серёжа, надо придумать, куда деть горшки с цветами и где взять побольше пакетов! Мурзик… стоп, а где Мурзик? — Наташа бегло оглядела каждый уголок комнаты, но кота не увидела и вдруг заметно растерялась. — Мурзик? Мурз?
— Котя? — встревоженный голос Тимки подхватил её тревогу.
Спустя минуту вся семья, будущие счастливые новосёлы, уже металась по комнате, заглядывая под кровать, открывая шкафы, проверяя каждый угол, где мог бы спрятаться их серый пушистый любимец, которого два года назад Серёжа принёс из районного приюта.
Когда быстрые поиски ничего не дали, Серёжа ощутил неприятный холодок. А когда даже тщательное обследование комнаты не принесло результатов, Тимка расплакался, а Наташа перестала улыбаться и тревожно нахмурилась. А уж когда вечером серый страж их семьи так и не появился на подоконнике, где обычно любил сидеть, — все Михайловы по-настоящему испугались.
Только когда сумерки окончательно укутали комнату, а Наташа, свернувшись клубком вокруг всхлипывающего Тимки, задремала тревожным сном, Серёжа вдруг вспомнил. В памяти всплыла та старая клетка приюта, тот взгляд почти блеклого, сливавшегося с подстилкой кота, и бездушная записка, которую сотрудники почему-то тогда сохранили. Наташа плакала над ней, глядя на потерявшего веру кота. Серёжа тяжело вздохнул и заговорил.
— Мурзик, — его голос разорвал неподвижность комнаты, — я знаю, ты слышишь меня. Слушай, Мурз, слушай. Вспоминай. Вспоминай своих прежних… недохозяев. Клетку. Одиночество. Ты ведь об этом сейчас думаешь, правда? О прошлом? — Он усмехнулся, понимая, как нелепо выглядит разговор с котом, но не остановился.
— Люди бывают разные, Мурзик. Есть такие, как те, что тебя бросили. Да, есть. Но есть и другие. Мы — другие. И без тебя мы никуда не поедем. Просто не сможем. А Тимка? Ты думал о Тимке? Он сегодня уже сто раз вздорил с мамой, куда именно поставить твой игровой комплекс. И кто из детей будет спать с тобой в одной комнате. Хотя… откуда тебе знать, да? Ты ведь даже не удосужился посмотреть, что в коробках, которые мы с утра таскали! И совсем не слушал, как они спорили — кто будет твоим соседом по кровати.
— А я не смогу, — мягко добавила проснувшаяся Наташа и, открыв глаза, улыбнулась сидящему на полу мужу. — Правда не смогу, Мурзилка. Без твоих прыжков, без твоих игр, без твоего тарахтящего мурчания. Без твоих ярких глаз, бегущего навстречу хвоста, без того, как кончик этого хвоста всё время лезет в мою кружку с чаем. И даже без царапин, которыми ты метишь мои руки.
— А кто будет щекотать мне ладони усами? Кто будет бодаться головой, если я задержусь на работе? Кто будет воровать кусочки колбасы, когда я отвернусь? — Серёжа улыбнулся. — В конце концов, кто согреет нас всех, когда ЖЭК снова забудет включить отопление, и у Тимки снова замёрзнет нос, который он так любит прятать в твоём тёплом боку? Мы переезжаем, Мурз. Все вместе. Услышь нас. Завтра приедет машина, будем грузиться. Я уже достал твою нелюбимую переноску, но Тимка заявил, что повезёт тебя на руках. Я согласился. А ты… согласишься ли ты, Мурзик?
«Переезжают! Они переезжают, Мурзик…» — худенькая черно-белая кошка сжалась боком к большому серому коту и зажмурилась.
Она появилась в их новой, просторной квартире совсем недавно — вместе с маленькой Сонечкой, Тимкиной сестрёнкой. Её хозяева положили в кроватку, развязали большой красный бант и сказали Мурзику, что в их семье стало еще одно солнышко.
Тогда хозяин долго делился с Мурзиком радостью, привычно зарывая руки в серую пушистую меховую завесу, и серьёзно, почти торжественно просил его беречь девочек. А Нюша — так звали черно-белую кошку — тоже была «их». Вернее, теперь — их общая. Её забрали из приюта по дороге домой из роддома. Забавную кошку, которую прежние владельцы выбросили при переезде, а она потом почти неделю просидела под Тимкиной кроватью, смешно топорща усы при любой попытке Мурза познакомиться.
Но время умеет сглаживать раны. И однажды Нюша вышла из тени. Улыбнулась по-кошачьи новому дому. И вскоре даже привыкла спать, прижавшись боком к Мурзику, посылая ему во сне лёгкие подзатыльники своими маленькими, всегда куда-то «убегающими» лапками.
А сегодня она дрожала. Жалась к нему, мяукала, глядя на Мурза глазами, полными отчаяния. И всё — из-за одного слова.
Переезд.
Самый обычный переезд. Просто в новый дом. Дом с двумя этажами, тремя спальнями, камином и большим зелёным садом — так говорил хозяин. Но Нюше казалось: там точно нет места для маленькой испуганной кошки, которая готовилась снова пережить предательство и вернуться в стены приюта.
«Глупышка, ну глупышка же», — подумал Мурзик, прижимая её к себе лапой и блеснув зелёными глазами. Он уже видел, как Нюша будет чинно лежать у камина, растянувшись перед огнём, пока маленькая Сонечка тычет в неё ладошками и смеётся.
Говорить он не стал. Да и зачем? Завтра Нюша сама поймёт. Поймёт так же, как когда-то понял он, когда впервые выбрался из тёмного угла маленькой комнаты навстречу «другим» людям. Настоящим. Его людям.
Его семье.
