Сон не приходил. Он осторожно повернулся на бок в сторону журнального столика, стараясь не разбудить двух хвостатых Сестрёнок, мирно сопящих на одеяле у него в ногах. В темноте нащупал телефон, включил экран и взглянул на часы — стрелки уже перевалили за час ночи.
«Опять не высплюсь…» — мелькнула мысль. — «День будет тяжёлым. Надо бы хоть пару часов урвать».
Но дремота ушла окончательно и, судя по ощущениям, возвращаться не собиралась. Аккуратно высвободив ноги из-под одеяла и не задев кошек, он надел тапочки и отправился на кухню, освещая путь слабым светом экрана.
Уперевшись лбом в холодное, подмёрзшее стекло окна, он постоял так несколько секунд с закрытыми глазами. Решив окончательно не возвращаться в постель, включил свет и поставил чайник на плиту.
Метель стихла ещё днём, уступив место лютому морозу. За окном термометр показывал минус двадцать семь. Заварив крепкий ароматный кенийский чай, он закурил у окна, чуть приоткрыв форточку. Морозный воздух ледяной волной прокатился по ногам.
С кружкой горячего чая он хотел было присесть за стол, но оба стула уже были заняты Сестрёнками, которые сонно щурились, наблюдая за ним. Пришлось устроиться на подоконнике — рядом с горячим радиатором и холодным дыханием ночи из форточки.
— Не спится, Хозяин? — лениво мяукнула Младшая, потягиваясь и переворачиваясь на бок.
— Что-то тебя тревожит, — мягко замурлыкала Старшая, внимательно глядя ему в глаза. — Расскажи, может, полегчает.
Он давно привык делиться с ними всем: тревогами, планами, новостями. Они умели слушать — смотрели в глаза, иногда отворачивались с выражением: «Ерунду говоришь, Хозяин», а иногда, наоборот, одобрительно мурлыкая, тёрлись о ноги: «Всё правильно, мы согласны».
— Мороз сегодня крепкий, — начал он издалека. — Хорошо тем, у кого есть тёплый дом, мягкая постель и полные миски с едой и водой.
— Продолжай, — одобрили его хвостатые, явно соглашаясь.
— А есть те, у кого этого нет и взять негде. По дороге на работу я заезжаю за коллегой. В его доме есть подвальное окошко, откуда всегда выглядывают грязные мордочки ваших собратьев. Пять или шесть котов там живут, и едят только то, что принесут неравнодушные люди.
— Ты же тоже их кормишь, — заметила Младшая. — Мы видели, как ты пересыпаешь остатки нашего корма в пакет. Ты ведь не выбрасываешь его?
— Конечно, нет. Вы у меня привереды — привыкли только к свежему. А они всегда ждут: выбегают, как только видят мою машину, и тут же набрасываются на еду. Но сейчас такой мороз, что корм замерзает быстрее, чем они успевают его доесть.
Кошки замолчали. Он сделал глоток чая и затянулся сигаретой.
— А пару недель назад к ним прибилась котёнок. Месяца два, не больше. Девочка, как вы. Я назвал её Люсей — она уже отзывается. Кормлю её отдельно, иначе взрослые всё отнимают, да ещё и шипят. Сегодня вечером я снова привёз угощение, но она не вышла. Я слышал её писк из подвала… Может, простыла. В такой холод это неудивительно. — Он тяжело вздохнул. — Если она и правда заболела, без тепла и лечения ей не выжить. Переживёт ли она эту ночь…
— Бросил бы ты курить, — проворчала Младшая. — Берёг бы себя, не мальчик уже.
— Не переживай, — зевнула Старшая. — Это естественный отбор. Помнишь, ты нам читал? Выживает тот, кто способен выжить.
— Естественный? — он задумчиво посмотрел на них. — А что естественного в том, чтобы выбросить на мороз беспомощное существо? Обречь его на голод, холод, болезни и смерть? Пнуть голодного кота или выгнать кошку из тёплого подъезда? Тот, кто считает это нормальным, уже утратил человечность. Это не отбор — это его извращение.
Сестрёнки опустили глаза. Они помнили такие времена, но сытая и спокойная жизнь притупила воспоминания. Лишь холод из форточки напомнил им прошлое.
— Ладно тебе, Хозяин, — Младшая выгнулась дугой. — Хватит тебе забот и без этого.
— Пойдём лучше спать, — протянула Старшая. — Часа три ещё есть. Утром всё забудется.
Когда он вернулся в комнату, Сестрёнки уже устраивались на одеяле, толкаясь упитанными боками. Он улыбался, глядя на них, затем решительно открыл шкаф и начал одеваться. Кошки неодобрительно следили за каждым движением.
— Куда ты собрался? — буркнула Старшая. — Подожди до утра.
— Мороз, девочки. Медлить нельзя.
Дверь хлопнула, затем под окнами завёлся мотор и вскоре затих — машина уехала со двора.
— У Хозяина доброе сердце, — вздохнула Младшая. — Это хорошо?
— Для нас — да. А для него и для других… не всегда.
— Но ведь…
— Хватит. Утром подумаем. Спать!
И Сестрёнки задремали, прикрыв носики лапками.
А старая машина Хозяина пробиралась по ночному городу, продавливая застывший снег. Он остановился в знакомом дворе, заглушил двигатель и, утопая по колено в сугробах, подошёл к подвальному окну.
— Люся… Люся…
Из проёма высыпала разношёрстная компания, но Люси среди них не было.
— Кушать! — жалобно мяукали они, путаясь у ног.
Он очистил миски, насыпал корм. Коты поспешно поели и скрылись в подвале. Он продолжал звать.
Спустя время в окне появилась Люся — шаткая, дрожащая, с потухшим взглядом. Она не выходила, только смотрела на него влажными глазами.
Он осторожно подхватил её, прижал к себе, спрятал за пазуху и всё говорил, говорил — то ли ей, то ли себе.
— Всё будет хорошо, Люсенька. Ты будешь жить. Так правильно. Так и должно быть.
Садясь в машину с дрожащим комочком у груди, он усмехнулся:
— Вот тебе и естественный отбор…
Да, самый настоящий.
